В ходе войны Сталин на время забыл о своей самой главной претензии – на звание вождя мировой революции, зато больше всего гордился созданным им самим мифом о «Сталине – величайшем полководце всех времен и народов». Мой первый политрук запомнился мне с осени 1941 года на всю жизнь тем, что в каждом своем выступлении перед нами, его подопечными и подчиненными, торжественно провозглашал здравицу в честь «гениального полководца, отца и учителя всех народов, лучшего друга» и т. п. Он выкрикивал эти заклинания истошным голосом с каким-то неистовством, как бы озлясь на нас за то, что мы недостаточно проникаемся его фанатизмом. В результате такой вот абсолютно обязательной, принудительной, ежедневно сверху внедрявшейся религии и создавалась легенда о Сталине-полководце. Но над всеми нами, миллионами людей в военной форме, такой его образ не витал. Был только страх веред ним и его карательной системой. О нем как о личности, вожде, гении, полководце вообще не говорили. Это было просто очень опасно. Со случайного упоминания о нем в армии и на гражданке начиналось большинство страшных так называемых политических дел, в результате которых люди бесследно исчезали из жизни. Этот страх поселился в нашем обществе еще в 30-е годы и разъел, разрушил его, превратил его в безликую и бессловесную многомиллионную толпу. Как могли люди оставаться еще людьми в ту пору? Только два-три друга или муж и жена (и то далеко не всегда) могли образовать между собой опасно независимую ячейку единомышленников и за счет скрытого от посторонних глаз искреннего общения друг с другом сохранять остатки своей души. У меня, например, еще в годы войны появилось два таких сослуживца, тоже в морских шинелях, они остались со мной на всю жизнь. Для нас и тогда было очевидно, что наш гениальный вождь и полководец – голый король.

С изменением хода войны, с началом нашего наступления многое начало меняться как в армии, так и в обществе. Зрели какие-то неясные надежды, что после войны мы будем жить все-таки лучше, чем прежде. Как это ни странно, победный для нас конец войны оказался для истории таким же далеким от правдивого ее изложения, как это было и с трагическим ее началом. Дело в том, что Сталин снова брал разбег, рассчитанный на возрождение его заветной мечты о походе на Европу. Когда при этом речь шла о разгроме фашистской Германии, то вопросов не возникало, но когда речь заходила о том, что мы идем на освобождение Европы от фашизма, все получалось не совсем гладко.

Известный наш поэт и публицист Д. Самойлов, прошедший всю войну в пехоте, на правах очевидца свидетельствовал:

Самойлов вспоминает об «организованных формах мародерства и насилия», но не развивает этой темы, ведь она у нас до сих пор под запретом. Он имеет в виду, например, так называемые трофейные команды, с помощью которых мародерство и насилие были узаконены, разрешены начальством. Нельзя забывать, что трофеями считалось не только то, что оказывалось добром, брошенным бежавшими немцами, нет, для трофейной добычи зачастую применялись сила и грабеж. Можно также вспомнить и о судьбе немецких женщин, попавших в нашу зону оккупации...

Самойлов также проницательно замечает, что Сталин «окончательно сводил к фразеологии идею интернационализма» по отношению ко всем восточноевропейским странам, которые он, по сговору с западными союзниками, подминал под себя. Сталин рассматривал их не столько как военную добычу, сколько как плацдарм для дальнейшего продвижения в Европу. Теперь ему не нужны были романтические песни на тему «Гренада моя...» В конце Второй мировой войны не было в мире такой могучей, прямо-таки гигантской силы, какой являлась наша Красная Армия, ее никто не смог бы остановить на европейском континенте. Сталин был уверен, что наконец-то пришел его час! Потому западные руководители и поспешили сообщить ему, что уже имеют на руках атомную бомбу. Нашему будущему Чингисхану снова не повезло. Гитлер сорвал его планы в 1941 году, а Рузвельт и Черчилль – в 1945-м. В своих воспоминаниях Самойлов пишет:

Эти воспоминания о войне Самойлов смог опубликовать только в 90-е годы, а я услышал их от него еще в середине прошлого века, когда мы с ним познакомились и часто встречались, пока он не уехал жить в Прибалтику. То же самое можно было услышать и от множества других наших бывших солдат и офицеров, закончивших войну в Восточной Европе. Правда о том времени была известна всему миру, но у нас она находилась под строгим запретом. Впрочем, история Великой Отечественной войны, особенно в ее начальном и завершающем периодах, еще ждет своего правдивого летописца. Время, хотя и медленно, но верно берет свое. Так, весной 2002 года газета «Известия» накануне очередной победной даты писала: