Цель союзников, единая, как они друг друга горячо убеждали, под внимательным взглядом начинала слегка двоиться, словно при глазной болезни. Агис отбыл в Фессалию раньше Леосфена и уже полмесяца с малым отрядом осматривался на месте, тайно встречаясь с фессалийскими правителями, тагами. Царь лично наблюдал, как войско Антипатра прошло на юг, видел – оно не слишком велико. Афинянин Мирокл похвалялся ему, что союзники соберут не менее пятидесяти тысяч человек. С такой силой Антипатр сражаться не будет, отступит, укрепится в какой-нибудь надежной крепости, и вся война сведется к ее осаде. Скорее всего, союзники все равно одолеют, но Спарта рассчитывала на несколько иной результат.

– Что предлагает мой брат?

– Ты должен сам занять Ламию. Опередить Леосфена.

– И что это даст? – удивился Агесилай.

– Антипатр постарается сразу выбить тебя оттуда или вообще не допустить даже твоего приближения к городу. Оба этих варианта нас устраивают. Он ввяжется в бой.

Агесилай почесал бороду.

Городу воинов нужна победа в поле. Желательно без участия афинян. Необходима демонстрация военной мощи Спарты. Но македоняне сильны и дело отсвечивает неопределенным исходом, поэтому геронты не хотят рисковать гражданами Спарты, число которых от поколения к поколению уменьшается, ради туманной перспективы вновь вырвать у Афин знамя первенства в Элладе. Поэтому один из царей спартанских лично занимается разведкой и переговорами с союзниками, хоть это и несвойственное царям занятие. Поэтому другой царь не возглавил войско, остался дома, а полемарху дали всего полторы тысячи гоплитов. После катастроф при Левктрах и Мантинее Спарта собирается таскать каштаны из огня чужими руками. Но обстоятельства складываются так, что вытащить македонян на бой можно только на живца. И этим живцом предстоит стать Красным плащам. Задача усложняется тем, что Агесилаю предстояло не просто геройски умереть. В столь славном для сынов Лакедемона месте он сделал бы это, не задумываясь, но требуется нечто большее – победить. Так, чтобы ни у кого не осталось сомнения – победой все обязаны Спарте.

– Это танец на лезвии ножа, – сказал Агесилай, – а если нас не поддержат? Мое влияние здесь ничтожно, надо было Агиса сюда посылать, а на его место меня. Или тебя. Харидем уже дал всем понять, что первым ход не сделает. Антипатр прижмет нас к морю и уничтожит.

Павсаний задумался. Харидем ненавидел македонян лютой ненавистью. Нынешний план сформировался окончательно, как раз тогда, когда Агису стало известно, что в стратеги прочат Харидема. Выдвижение кандидатуры Агесилая предполагало, что союзники лишь горячее захотят стратегом бывшего наемника, однако его нынешняя осторожность не объяснима и может погубить все дело.

– А мы не будем скрывать наших намерений, – сказал, наконец, Павсаний, – когда на рассвете выступим из Фермопил, пусть это увидят все.

– И что? – недоуменно спросил полемарх.

– А когда отдалимся на десяток стадий, кто-то расскажет весь наш план Демосфену. Этот в военном деле ничего не понимает, зато взбаламутит всех. Ты знаешь здесь кого-нибудь, кому можно довериться?

– Эвтин, стратег аркадцев, голосовал за меня. Думаю, для такого дела подойдет. Если заплатить.

– Отлично. Деньги найдутся.

– Допустим, они выйдут, – предположил Агесилай, – но в их рядах и духа нет сплоченности. Если Антипатр их потеснит – побегут.

– Куда? Обратно в Фермопилы? И много их таким способом сбежит?

– А если сдадутся?

– Да пусть македоняне их даже перебьют всех до единого, нам только на руку.

– То есть, они все – лишь мясо и мой брат рассчитывает только на наши с Леосфеном силы? Маловато.

– Хватит, Агесилай, главное связать Антипатра боем, не дать ему уйти. Неужели ты пытаешься оспорить приказ царя?

– Нет, – гордо выпрямился полемарх, – приказ священен. На рассвете Врата вновь увидят бой спартанцев.

Бодрый посвист флейт раскрашивался в настоящий марш ритмичным топаньем тысяч ног. Шесть тысяч педзетайров, ударная сила македонского войска, шагали в ногу, колонной по четыре человека в ряд, поднимая клубы пыли. Слабому утреннему бризу, пришедшему со стороны Малидского залива, едва хватало сил немного относить пылевую завесу к югу. Солнцу еще очень далеко до зенита, но оно вовсю грозится устроить к полудню настоящее пекло, жарче, чем в гефестовой кузне, даром, что на дворе уже не лето. Воины, промаршировавшие в полном облачении тридцать стадий, успели вспотеть, пыль оседала на разгоряченной коже, почти не охлаждаемой едва ощутимым ветерком, лезла в рот, нос, глаза, которые, ко всему прочему, еще и слезились от пота у тех, кто не догадался повязать на лоб льняную ленту. Держать сариссу вертикально само по себе непросто, а нужно еще споро идти, да и щит на левом плече не способствует подвижности.

Марша, подобного этому, в полной боевой готовности, с собранными сариссами, Андроклид не мог припомнить со времен, когда только-только встал в ряды фаланги. Да и тогда подобные броски были лишь учебными. Никогда еще войско боевым строем не шло на такое значительное расстояние. Пятьдесят стадий до Фермопил. Уж насколько Андроклид опытен, а древко его сариссы постоянно ударяется где-то наверху о соседние. Не маршируют с двенадцатилоктевыми копьями в собранном виде, непривычно это, да и держать их совсем рядом с подтоком довольно тяжело. Воины пыхтят, ругаются вполголоса, думая, что не слышит Танай, идущий первым. Ага, сейчас. Все-то он слышит, и ему, как и всем, неудобно, однако идет себе, невозмутим и собран. Так же, как и Кратер.

Новый командир таксиса Эмафии, шедшего в колонне первым, в бою будет стоять вместе со всеми, занимая место димойрита, командира полуряда, восьмого по счету от переднего края. Он должен находиться в самой гуще боя, но не в первых рядах, дабы в случае его гибели, фаланга не осталась без управления. Сейчас, на марше, он одним из немногих шел налегке – привилегия военачальника, которому нужно не просто топать к месту боя, но еще и руководить всей это огромной массой людей. Щит и сариссу ему нес слуга.