Я совершенно не верил в победу. Но честь дороже. А 21-го, когда все стало ясно, я, вернувшись домой из Белого дома, написал заявление в свой Свердловский РК КПСС и отправил им свой партбилет. И написал я им, что выхожу, поскольку они даже переворот сделать не сумели.

Ощущаете некий сумбур? Я его специально оставил таким, какой он был в моей голове тогда. Сегодня, несомненно, мог бы сформулировать четче. А в 1991-м я пришел защищать свою команду, вовсе не считая, что она права. Увы, это правда. Таковы гримасы жизни.

Зато помню, когда власть от союзных структур стала передаваться российским, тогда мне стало страшно по-настоящему. Я видел, насколько уровень «принимающих» ниже, чем «передающих». Для меня, как технаря, это был кошмар.

Собственно, кошмаром для экономики все и обернулось.

Тогда я вообще о банке, о центре НТТМ не думал. Они стали в моих глазах совершенной мелочью. Жить или умереть, сохранится страна или нет, что будет с ядерным оружием, что с продовольствием, с топливом, с теплом. Вот проблемы, которые решались вокруг меня и где-то, в малой степени, с моим участием. А мне было 28 лет.

Собственно, именно тогда я и ощутил, что рынок — хороший механизм, но в некоторых ситуациях он будет стоить жизни миллионам, будет стоить существования моей страны, моего мира, поэтому государство нужно. Но государство нужно профессиональное, и хорошие профессионалы-управленцы обязаны работать вне идеологии, точнее — помимо идеологии. То есть они обязаны исполнять свой долг вне зависимости от того, что они думают о власти, а власть обязана их терпеть вне зависимости от личных отношений. Все остальное — вне и после исполнения долга.

Поэтому много лет спустя, в конце 2003 года, я и не остановил ЮКОС [35] .

Сначала давайте условимся: что есть политика? У меня ощущение — разные люди имеют в виду совершенно разные предметы: 1) политика в смысле идеология; выработка и следование неким целям, принципам, общим для достаточно широкого круга лиц; 2) политика в смысле интрига; набор действий, приемов, позволяющих достигать определенных, не объявленных, далеко не всегда идеологических (по своей реальной сути) целей (экономические цели неопределенного круга лиц в моей трактовке — идеология); 3) политика в смысле лоббизм; набор действий, направленных на достижение конкретных, объявленных, понятных экономических целей; 4) политика в смысле государственное управление; исполнение набора функций государственным аппаратом, направленных на решение практических («коммунальных») задач.

Я всегда был очень «идеологичным» человеком. Мои внутренние установки менялись, но я всегда делал и отстаивал то, во что верил. «Теорией» глубоко заинтересовался, пожалуй, после 2000 года. Может, и позже. А ощутил, что разобрался, году к 2005-му.

Сегодня я достаточно сильный идеолог (достаточно для того, чтобы анализировать предлагаемые вопросы, концепции и производить качественный отбор и коррекцию в соответствии со своим представлением «о прекрасном»).

В «интриге» я никогда не был силен. Мне дискомфортны «многоходовки с тайным смыслом». Я с трудом анализирую подобные изыски других людей.

Если говорить о лоббизме, то «по должности» мне приходилось им заниматься, однако подобная работа меня не привлекала и по мере возможности «перепихивалась» на замов.

Что касается государственного управления — ему я учился в институте, в ВЮЗИ. В принципе мне это было интересно как частный случай управленческой модели. Модели самой масштабной, но весьма архаичной по сравнению с тем, что можно встретить в бизнесе и обществе. Я сам поработал в ней немного: в правительстве у Силаева в 1990–1991-м и у Лопухина при Гайдаре, в Минтопэнерго [36] . Полезно для общего развития и понимания сути процессов, но «душновато».

Не думаю, что бизнес и политика переплетены в России как-то больше, чем во многих других странах несколько десятилетий назад. Конечно, стабильность права собственности у нас ниже, и поэтому возможности и практика «переделов» масштабнее, но не более того. Основные модели, приемы совпадают. Конечно, у нас погрубее, но, в общем, ничего особенного. Обычная авторитарная страна.

В перестроечные годы никакой «особой» поддержки у меня не было. Активных субъектов новой структуры экономики, да еще готовых действовать масштабно, на перспективу, было настолько мало, что любой мог достичь того же.

Очевидно, что связи как элемент «внешней стратегии» были важны и им уделялось большое внимание. Собственно, мои замы полностью были загружены темой связей. Они были талантливее меня в этой сфере: Невзлин, Сурков, Дубов. Моя роль была скорее представительской. Ну а помимо — где-то было интересно понимать, что происходит, а где-то — чистая идеология: прямая и открытая поддержка «своих», потому что «так правильно», отстаивание своих собственных взглядов.

Я-то вообще либерал-государственник. Такой вот «оксюморон». Именно на этом и разошлись с гайдаровской командой. Хотя я к ним относился с уважением, но в то же время я был и остаюсь сторонником более активной роли государства (в частности, в промышленной политике). Конечно, в конкретных наших исторических условиях. Собственно, поэтому я находил общий язык и с Маслюковым, и с Примаковым, и с Черномырдиным.