У Джорджа есть двоюродный брат, которого в полицейский протокол обычно заносят как студента-медика; таким образом, манера выражаться врачебно у Джорджа фамильная.

Я согласился с Джорджем и предложил разыскать какое-нибудь местечко, архаическое, уединенное, в стороне от беснующейся толпы, и продремать там солнечную недельку среди сонных тропинок, — какой-нибудь полузабытый уголок, сокрытый добрыми феями вдалеке от шумного мира, какое-нибудь причудливое гнездо на скале Времени, откуда вздымающийся прибой девятнадцатого столетия послышится далеким и слабым.

Гаррис сказал, что там будет болотная тоска. Он сказал, что знает, какого рода местечко я имею в виду. Спать там отправляются в восемь, «Рефери» не достанешь ни за какие сокровища{*}, а чтобы найти закурить, нужно прошагать десять миль.

— Нет, — заявил Гаррис. — Если вам нужен отдых и перемена окружающей обстановки, лучше всего прогулка по морю, и не спорьте.

Против прогулки по морю я решительно запротестовал. Прогулка по морю приносит пользу здоровью, когда вы прогуливаетесь так месяца два. Если вы собираетесь на неделю, прогулка по морю — зло.

Вы отправляетесь в понедельник. Вы одержимы идеей получить удовольствие. Вы грациозно машете на прощанье друзьям, остающимся на берегу, зажигаете свою самую большую трубку и расхаживаете по палубе с таким видом, точно вы и капитан Кук, и сэр Фрэнсис Дрейк, и Христофор Колумб сразу{*}. Во вторник вы жалеете, что поехали. В среду, в четверг и в пятницу вы жалеете, что родились на свет. В субботу вы в состоянии сделать глоток бульона и сидеть на палубе, отвечая бледной слабой улыбкой на вопросы добросердечных о том, как вы себя теперь чувствуете. В воскресенье вы уже ходите и принимаете твердую пищу. И в понедельник утром, когда с зонтиком и саквояжем в руке вы стоите у планшира, собираясь сойти на берег, прогулка по морю вам вполне начинает нравиться.

Помнится, как-то раз мой шурин отправился в небольшую прогулку по морю, поправить здоровье. Он взял билет в оба конца, от Лондона до Ливерпуля, и, когда попал в Ливерпуль, был озабочен лишь тем, как бы сплавить обратный билет.

Как мне рассказывали, билет предлагался повсюду с фантастической скидкой, и в итоге ушел за восемнадцать пенсов какому-то желтушечному юнцу, которому доктор как раз порекомендовал морские купания и моцион.

— Море! — воскликнул мой шурин, с чувством вкладывая билет юнцу в руку. — Да его вам хватит до гроба! А моцион! Да просто сядьте на этом корабле и сидите — будет вам такой моцион, какого на берегу не получите никогда, хоть вы ходи колесом!

Сам шурин вернулся на поезде. Он сказал, что вполне может поправить здоровье и на Северо-Западной железной дороге.

Другой мой знакомый отправился в недельный вояж вдоль побережья. Перед отходом его посетил стюард и спросил, будет ли он платить за каждый обед отдельно или расплатится сразу.

Стюард рекомендовал последнее, так как питание в этом случае обойдется намного дешевле. Он сказал, что сразу за всю неделю с него возьмут два фунта пять шиллингов. На завтрак подают рыбу и жареное мясо; ленч бывает в час и состоит из четырех блюд; обед — в шесть (суп, рыба, entre'e, жаркое, птица, салат, сладкое, сыр, десерт{*}); легкий мясной ужин в десять.

Мой приятель решил остановиться на двух фунтах пяти шиллингах (он едок серьезный) и выложил деньги.

Ленч подали, как только они отошли от Ширнесса. Мой приятель не проголодался как думал и удовлетворился ломтиком вареной говядины и земляникой со сливками. Весь день после этого он пребывал в раздумье. Иногда ему казалось, что неделями он ничем, кроме вареной говядины, не питался. А иногда — что годами только и жил на землянике со сливками.

Равным образом ни говядина, ни земляника со сливками не обрели покоя. Им, можно сказать, не сиделось на месте.

В шесть пришли и сказали, что обед готов. Это сообщение не вызвало у моего приятеля никакого энтузиазма. Но он осознавал, что некую долю двух фунтов и пяти шиллингов следует отработать, и, хватаясь за канаты и прочие элементы оснастки, спустился в буфет. У подножия лестницы его приветствовало смешанное благоухание лука, горячей ветчины, жареной рыбы и овощей. Со льстивой улыбкой к нему подошел стюард и спросил:

— Что вам принести, сэр?

— Унесите меня отсюда, — был слабый ответ.

Тогда его быстро вывели, прислонили к стене, с подветренной стороны, и оставили.

В продолжение следующих четырех дней он вел простую безгрешную жизнь, питаясь галетками с содовой{*}. Однако ближе к субботе он исполнился самонадеянности и дерзнул отведать слабого чая с тостами. А в понедельник он уже объедался куриным бульоном. Он сошел с корабля во вторник и, когда тот дымя отходил от причала, посмотрел вслед с сожалением.

— Он уходит, — вздохнул мой приятель. — Он уходит. А с ним на два фунта еды... Моя собственность, которая мне не досталась.