Вот почему, услышав от Мохана, что обычно с моря дует «прекрасный бриз», я только вздохнул и решил претерпеть это и отсутствие душа ради любви к науке, ведь все равно делать было нечего.

Я счастливо ошибся. В апреле, когда во всей Индии стоит удушающая жара, я в своей железной комнатке без удобств, всего в 13° от экватора, кутался в одеяло и крепко закрывал дверь — иначе сквозняк становился просто опасным. Вечерами ветер не раз сдувал бумаги с моего стола. Он нежно обвевал меня по ночам, а утром я даже замерзал.

Будили меня не только знаменитый бриз, но и лучи солнца, встававшего из-за моря. Эти свежие и чистые лучи раскидывались широким веером, разрезанным на несколько, казалось, равных частей параллельными полосами голубого, синего, желтого и серо-черного — небом, морем, песком и асфальтом.

Вечером я выходил на балкон-коридор с другой стороны здания, чтобы увидеть закат — карминное небо с черными силуэтами пальм и храмов Майлапура.

Да, мне повезло. И потом, когда я жил в отелях, снабженных идеальной системой кондиционирования, я вспоминал свою железную комнатку на Марине, и изредка долетавшее до меня на душных центральных улицах дуновение морского ветра тотчас воскрешало всю картину — оранжевый восход, голубые, желтые, черные полосы и восхитительный освежающий бриз. Мне было на редкость тяжело работать в непроветриваемых залах мадрасского архива, мои поры непрерывно выделяли влагу, но на всю жизнь осталось впечатление о Мадрасе как о городе, где жара переносится легче, чем где бы то ни было в Индии.

Марина-драйв — благословение и украшение города. Когда кончается рабочий день и солнце начинает клониться к закату, сюда устремляются толпы мадрасцев — вдохнуть свежего воздуха, побродить по ласковому песку босиком, встретиться со знакомыми. Этот многокилометровый «клуб для всех» работает с полной нагрузкой несколько часов, пока не закатится солнце и вечер вдруг сменится темной ночью.

Пляж не используется по прямому назначению — здесь не загорают и не купаются. В лучшем случае гуляющие доходят до прибоя и осторожно ступают в набегающие волны. Большинство индийцев, даже молодежь, не умеют плавать.

Кроме того, купаться в черте города не разрешается. Считается, что это опасно — акулы. Пляжи, где можно купаться, — Эттур к северу от Мадраса и Эллиот-бич к югу — ничем не отличаются от пляжа Марина-драйв. Они так же открыты морю, так же подвержены набегам волн, затрудняющим пловцам приближение к берегу. По-моему, объясняется все тем, что пляж в городе облюбовали для себя рыбаки, хижины которых — черные пятна на светлом песке — и примитивные лодки, связанные из трех бревен, расположены тут же. Желающих купаться не так много, в основном это европейцы и богатые европеизированные индийцы. Они могут без труда отправиться на своих машинах и за город. А рыбакам гораздо удобнее ловить рыбу здесь — ближе к базарам и скупщикам. Вот и распространилась молва, что купаться здесь опасно.

Как во всяком крупном городе, районы Мадраса разнятся по внешнему виду и населению. Но я не заметил тут такого резкого контраста, как в Калькутте или Бомбее.

Когда англичане основали форт Сент-Джордж и вокруг него начали селиться индийские торговцы и ткачи, спасавшиеся от войн и грабежей, которые раздирали в то время Южную Индию, возникло деление на «белый» и «черный» город. Англичане жестоко эксплуатировали ткачей, заставляя их производить великолепные ткани за бесценок. «Черный» город в конце XVII — первой четверти XVIII в. стал ареной первых серьезных столкновений колонизаторов с их «подданными» — ткачи и торговцы объявляли забастовки, прекращали снабжать англичан тканями, требуя уважения к своим обычаям.

Выступления мадрасского люда жестоко подавлялись, но все же колонизаторы вынуждены были пойти на уступки. Им пришлось поднять закупочные цены и чуть ли не впервые согласиться с тем, что «черный» город будет управляться советом уважаемых местных граждан.

Роль Мадраса в качестве опорного пункта завоевателей в Южной Индии в конце XVIII в. после решительной победы над французами и разгрома княжества Майсур — главного противника англичан в этом районе — значительно уменьшилась. Вывоз индийских тканей, которыми особенно славилось Восточное побережье, сначала был англичанами сокращен, а потом прекращен вовсе. Экономическая роль Мадраса, следовательно, тоже упала. Англичан больше привлекали Калькутта, резиденция генерал-губернатора, и Бомбей, центр деловой активности. В результате в Мадрасе оказалось немного европейцев и не создалась местная крупная буржуазия — два элемента, из которых обычно складывалась богатая часть населения. И он превратился в довольно однородный город среднего достатка.

Конечно, есть здесь Маунт-роуд, главная улица — средоточие крупных магазинов и контор — и боковые улочки, забитые мелкой торговлей, транспортом и, конечно, людскими толпами. На Чайна-базаре и Мур-маркете можно купить и ржавые гвозди, и подержанные книги, и прекрасные произведения индийских мастеров.

Но во всех районах толпа по виду примерно однотипна — женщины в тяжелых, но не слишком дорогих сари, мужчины в европейских брючках или в дхоти — кусок белой материи, который повязывается вокруг ног на манер юбки. Дхоти можно сделать длинным до земли или же, если жарко, — выше колен: подвернуть концы и сложить его вдвое.

Мадрасцы гордятся этим простым и эффективным изобретением народного «ателье мод». Когда я спросил однажды у своих тамошних друзей, что бы купить на память о Мадрасе, они посоветовали приобрести именно дхоти, тут же продемонстрировав, как оно удобно в носке, и объяснили, помахав его концами, что оно обеспечивает «прекрасную вентиляцию тела».

Итак, мадрасская толпа отличается большей однородностью — мало нищих, мало выставляемых напоказ богатства или бедности, — простотой, приверженностью к национальной одежде и (самое заметное) активностью и жизнерадостностью. Особенно поражает южный, темпераментный и беззаботный строй жизни города, когда приезжаешь в него из хмурой Калькутты, чьи многочисленные нерешенные проблемы вопиют на каждом шагу.