Но в Гоа не хватает продовольствия (из материковой Индии привозят не только рис, но и овощи), здесь нет собственных источников электроснабжения — по нескольку раз в день электричество выключается, чтобы обеспечить работу копей. Потребность в электроэнергии будет удовлетворена лишь через несколько лет с вводом в строй гидростанции на реке Калинади в Майсуре — опять-таки с помощью материковой Индии.

Даже свою внешнюю торговлю Гоа не может успешно развивать без поддержки центра. Недавняя механизация повысила пропускную способность порта очень значительно — с 51 тыс. до 7600 тыс. тонн руды в год. Новый проект предусматривает повышение мощности до 6 тыс. тонн в час. Модернизация, требующая 270 млн. рупий, будет произведена на средства центрального правительства (правда, с привлечением иностранного капитала) и даст свободный выход руде, добываемой как в Гоа, так и в районе Хоспет-Беллари.

Следовательно, экономические и политические факторы не позволяют Гоа существовать в качестве самостоятельного государства, однако это не означает, что подлинная интеграция с остальной Индией может совершиться сама собой. Нужны длительные усилия и максимальное внимание к национальным интересам гоанского народа.

После освобождения территория управляется индийскими чиновниками, присланными из центра. Я уже писал о гигантском росте административного аппарата в стране, Гоа в этом смысле побило все рекорды. За последние семь лет число чиновников там увеличилось в несколько раз, главным образом за счет так называемых делегированных, т.е. прибывших из других частей Индии. Многие из них сразу же заняли важные посты и стали учить местную служилую интеллигенцию, как надо вести дела. Антагонизм между местными и делегированными чиновниками пока не уменьшается.

Его питают также и социально-религиозные противоречия. Гоанцы, по мнению маратхских брахманов, слишком европеизированы. Отсутствие у них пищевых ограничений воспринимается как показатель моральной нечистоты и падения. В свою очередь, гоанцы, среди которых кастовые предрассудки очень слабы, болезненно реагируют на привнесенный индусской бюрократией дух превосходства высших и низкопоклонства низших. Один из видных местных чиновников, д-р Ж. Алмейда, рассказывал мне о том, чем недовольны люди, подобные ему, т.е. сохранившие руководство департаментами. Он особенно упирал на изменение нравственной атмосферы в учреждениях.

— Да, конечно, мы подчинялись португальцам, но именно поэтому между собой мы были равны. Самый высший и самый низший из нас могли находиться в дружеских отношениях. Я мог пригласить своего секретаря к себе домой или выпить с ним в ресторанчике. А новые служащие просто пропитаны духом чинопочитания. Они либо саабы — по отношению к низшему, либо слуги — по отношению к высшему. Мы в своей среде смеемся над такими привычками, но вынуждены следовать им, чтобы не заслужить репутацию неприятного или даже опасного человека.

Знакомый уже с порядками в индийских оффисах, я сумел оценить всю печальную значимость этого замечания.

Все же недовольство здесь в основном выражают интеллигенция и имущие слои, землевладельцы, так называемые общинники, которые в результате прогрессивных мероприятий правительства лишились части доходов. Трудности с Гоа вполне естественны и, наверно, будут успешно разрешены в будущем.

Но поистине кровоточащей и в прямом и в переносном смысле раной остается Кашмир. В прямом, потому что на его территории уже дважды велась война с Пакистаном. В переносном потому, что там существует организованное — легальное и подпольное — сепаратистское движение.

Англичане, разделив свои владения в Индии на два государства, предоставили шестистам княжествам право выбрать, в какой из доминионов они вольются. Право это могли осуществить лишь князья, авторитарные владыки, не ограниченные в то время каким-либо собранием представителей или парламентом. Для большинства княжеств вопрос решался почти автоматически: князья-индусы, подданные которых тоже были индусами, вошли в Индию, а княжества с мусульманским населением и главой мусульманином, вошли в Пакистан.

Но два самых крупных княжества оказались в затруднительном положении. В Хайдарабаде жили в основном индусы, а князь (низам) был мусульманином. В Кашмире же население было мусульманским, а князь (махараджа) — индусом. И тот и другой склонялись к мысли остаться независимыми. Все же в Хайдарабаде желание народа остаться в Индии было слишком очевидно, и в 1949 г. княжество просто присоединили к Индии вопреки воле низама.

Кашмир же вынужден был пройти через массу испытаний. Началось с того, что в конце 1947 г. сюда вторглись вооруженные мусульманские племена, поддержанные правительством Пакистана. Лозунг «Освобождение братьев-мусульман из-под индусского ига» не помешал им грабить всех подряд — и индусов, и мусульман. И тогда махараджа, поняв, что у него остается единственный выход, объявил о присоединении Кашмира к Индии.

Индийские войска вступили в Кашмир и сумели остановить племенные ополчения лишь у ворот Сринагара — столицы княжества. Однако выбить их обратно, оказалось невозможным. Было заключено перемирие, в результате которого около трети территории Кашмира сохранилось за Пакистаном под названием «Азад Кашмир» («Свободный Кашмир»).

Так возник «Кашмирский вопрос». Он был поставлен в ООН, послужил запалом к пороховой бочке индийско-пакистанских отношений, взорвавшейся в 1965 г., усложняет и теперь сосуществование двух государств.