Пятничным визитом в дом Селим-бея дело не ограничилось. Все свое время я посвящал изобретению сложных причин и плетению интриг, в которых не было никакой необходимости, и раз в восемь-десять дней находил способ встретиться с Афифе.

Например, однажды за определенную плату мне прислали из Измира горшок для пальмы. Сорвав этикетку, я погрузил его в повозку и оставил у двери Селим-бея. Дескать, это мне друг подарил, а для моей комнаты горшок никак не подойдет.

Несмотря на «очень срочные дела», я отпустил экипаж, потому что меня насильно оставили отобедать. А несчастная старшая сестра упрекала меня за пренебрежение к ним.

Чтобы угодить Селим-бею, я подружился со многими бедняками, переселенцами с Крита. Я бегал по их делам в управу и суд, писал прошения и немного помогал деньгами. Доктор очень радовался, что я принимаю проблемы Крита так близко к сердцу. Иногда он говорил:

— От сына майора из Бурсы мы не могли ожидать другого, — и его глаза наполнялись слезами.

Но участие, которое я проявлял к критянам, не было навеяно простой фантазией. Ломаный турецкий, на котором бедняги говорили, отдаленно напоминал мне речь Афифе. Поэтому можно считать, что в какой-то мере мое участие было чистым и бескорыстным. В часы, когда я находился рядом с ней, мое воодушевление совершенно пропадало. Я походил на глупого школьника, причем не только своими неловкими манерами, поникшей головой и робкими взглядами. Меня охватывала внутренняя скованность.

Когда Афифе порой обращалась ко мне с вопросом, я всенепременно давал самый ребяческий и глупый ответ из возможных, словно поникнув под гнетом ее все возрастающего превосходства.

При каждой встрече я видел, как Афифе дурнела. Как я уже говорил, это происходило вследствие того, что ее истинное лицо встречалось с лицом моих фантазий. Но иногда небрежность в обличье в какой-то мере действительно лишала ее физической привлекательности. Например, когда я видел ее сразу после дневного сна, с немного опухшими глазами или с лихорадкой на губе.

Видя ее лицо таким, я радовался, что вечер подходит к концу. Но стоило нам попрощаться, как некая рука начинала выписывать ее образ в моем воображении, а недостатки лишь разжигали чувство.

Для того чтобы узнать, в какие дни и часы Афифе с сестрой появляется в городе, я создал прямо-таки маленькое разведывательное управление. У меня были свои люди в самых невообразимых местах. Я тщательно выяснял, к кому они приедут в гости, и постоянно заставлял кого-то следить за их возницами.

Чтобы добиться случайной встречи, я столько хлопотал! Я часами просиживал в кафе, ждал на перекрестках или бежал по переулкам, с трудом переводя дыхание, а при этом общение порой длилось не больше минуты. Более того, несколько раз они прошли, даже не заметив меня, хотя мы столкнулись на улице почти лицом к лицу. Я проходил мимо, потому что не мог набраться смелости и обнаружить себя.

Наш старый добрый чаршаф действительно преображает женщину. Когда я видел Афифе в нем, мне казалось, что она стала еще старше и поднялась на такие высоты, до которых мне в моем детском возрасте никак не добраться. Сетка вуали еще ярче очерчивала ее глаза, губы и зубы, скрывая другие черты лица и заставляя меня впадать в исступленное отчаяние.

Хотя мы привыкли друг к другу и считались родственниками, от ее манеры общаться со мной всегда веяло холодом и отчуждением. Может быть, атмосфера вокруг нее формировалась под влиянием эмигрантской тоски, невезения, присущего ее собственной необычной жизни, и некоторой робости женщины Востока. Но я продолжал считать, что это пренебрежение относится лишь ко мне, и даже не думал обижаться, потому что совершенно потерял чувство собственного достоинства.

Одним из рычагов, которые я использовал, чтобы увидеться с Афифе, был каймакам. При помощи хитроумных приемов я выставлял беднягу вперед и, переложив инициативу на его плечи, гораздо меньше тяготился визитом к Селим-бею.

Иногда я являлся к каймакаму после обеда со словами:

— Господин, у меня опять болит голова. Давайте совершим прогулку в экипаже.

На его лице немедленно появлялось радостное выражение.

— Погоди, я прикрою лавочку, — говорил он, быстро запирая бумаги в ящик стола.

Каким бы ни был наш маршрут, на обратном пути повозка непременно проезжала мимо дома Селим-бея. Порой мы видели доктора в саду или же каймакам проявлял инициативу:

— Раз уж мы приехали сюда, будет стыдно не зайти к доктору на пять минут.

Его пять минут растягивались по меньшей мере на час. Иногда даже до полуночи.

Была еще одна польза в том, что я приезжал вместе с каймакамом. Пока они разговаривали друг с другом, я занимал положение наблюдателя и забывался, сидя в уголке.