— Эти люди что, обезумели? Стыдно даже предполагать, что юноша в таком возрасте, как Кемаль-бей, решит жениться.

Старшая сестра тоже не одобряла идею свадьбы. Но ее доводы в корне отличались. Священное право женить меня принадлежит только моим отцу и матери. Если они узнают, что в доме Селим-бея позволяется беседовать о подобных вещах, то имеют полное право оскорбиться. Не стоит стамбульской госпоже видеть в ней посредника. Но как можно перечить гостю, который вправе говорить все, что ему вздумается?

В то же время старшая сестра никак не могла поверить, что Сение мне настолько безразлична, как я пытаюсь изобразить. Удивленно приподнимая брови и разводя руками, она в сильном волнении принималась убеждать:

— В любом случае я не стану вмешиваться. Кемаль-бей молод, он мог увлечься ею, и теперь представляет ее всякий раз, как закроет глаза... Если так, следует обязательно пригласить его родителей из Стамбула.

Старшая сестра наконец почувствовала, что я веду себя как-то странно. Но в отличие от каймакама она была слишком наивна и чиста, чтобы бередить мою рану. По ее мнению, ей удалось хитростью раскрыть тайну: установить связь между моей рассеянностью, невниманием, нерешительными и пессимистичными взглядами, с одной стороны, и историей с Сение — с другой. При помощи завуалированных вопросов она пыталась выведать мои секреты.

Что касается Афифе, я очень надеялся обнаружить в ее поведении хоть какие-то признаки терзаний, подобных тем, которые я испытывал по отношению к Кемаль-бею. Но она не проявляла никакого интереса, даже не сочла нужным шутить на данную тему. Однажды старшая сестра сказала:

— Сение прямо-таки смотрела в рот Фофо. Помнишь, что она говорила тебе о Кемаль-бее?

Афифе только пожала плечами:

— Разве Сение понимает, что говорит? Она еще ребенок.

Как-то раз меня пригласили на свадьбу знатной персоны в одну горную деревушку близ Миласа. Честно говоря, пригласили семейство Селим-бея, а я увязался, за компанию. Впрочем, думать о правилах этикета было бы глупо. Ведь мы выезжали после обеда, а вернуться собирались только на следующее утро. Стало быть, мне предстояло полдня и целую ночь находиться рядом с Афифе.

По пути мы встретили множество телег, забитых тюфяками, и длинных повозок, покрытых коврами. В одной из них ехало семейство Сение, и какое-то время мы даже двигались следом за ними. Бедная девушка была еще совсем глупышкой, поэтому, поглядывая на нас, вела себя смешно и нелепо.

— Что за наказание! Кажется, как будто мы специально их преследуем, — рассердился Селим-бей, чем вызывал всеобщий взрыв смеха.

Полдня и целая ночь! Для юноши девятнадцати лет такой отрезок времени сулит колоссальные возможности. Но стоило нам добраться до места назначения, как мужчин и женщин развели в разные стороны.

Деревня располагалась на склоне горы, поросшей вереском. На небольших площадках боролись силачи, а юноши в красных, желтых и зеленых рубашках танцевали зейбек [54] под звуки барабана и зурны [55] .

Весь день я провел, пытаясь увидеть Афифе и скрыться от Сение, которая то и дело появлялась из толпы и устремлялась ко мне.

Каймакам затаился в укромном уголке в тени инжировых деревьев, где сидел в компании нескольких добродушных почтенных стариков. Время от времени он доставал из-под листьев большую кофейную чашку ракы, делал глоток, и размахивая руками, принимался читать стихи.

Когда у меня от усталости начинали подкашиваться ноги, я подходил к нему.

— Как дела?.. Ты, наверное, очень устал, сядь, отдохни немного, — говорил он, глядя на меня особенным взглядом, понятным лишь нам двоим. А затем усаживал меня рядом и угощал виноградом.

Какое-то время он продолжал декламировать стихи, как будто позабыв обо всем, но потом вновь обращался ко мне в той же особенной манере:

— Пойди-ка погуляй немного.

К вечеру стало прохладней. Кусты вереска в низинах обзавелись длинными тенями и теперь больше походили на деревья. Красота окружающей природы становилась все пленительней. В лунном свете повсюду виднелись огоньки лучины. Со стороны праздничного стола, точно из репродуктора, доносился все нарастающий шум, смех и звон посуды. Гости, разбившись на группы, наслаждались свадебным угощением.

Я уже потерял надежду увидеть Афифе. В страхе, что кто-то поймает меня и усадит за стол, в то время как мое сердце было сковано печалью, я отделился от толпы и, пробираясь между кустами вереска, пошел куда глаза глядят.

Очевидно, я вновь переживал кризис, в муках повторяя:

— Два дня я витал в облаках от счастья... и все ради чего?

Можно было подумать, что кто-то заморочил мне голову ложными обещаниями, а теперь не сдержал слово.

Мои глаза горели, в горле першило, но я не плакал.

На какое-то время я прилег между кустами. Шипы пронзали мою одежду. Но я только медленно поворачивался с боку на бок, получая странное удовольствие от все усиливающейся боли. До этого момента я считал, что время неудач пройдет, что это следует переждать, как пережидают ливень под навесом. Но любовь, слишком сильная для моего юного сердца, вынудила меня повзрослеть раньше времени и наполнила мою душу пессимизмом. Теперь я полагал, что мучения никогда не кончатся, и начинал сомневаться в смысле жизни. Лежа на своей колючей постели, я думал о грядущих ночах, наполненных бессмысленным светом луны и звезд, ни одна из которых не дарует мне желаемого. «Очевидно, теперь так будет всегда. Остается умереть, у меня нет другого выбора», — говорил я сам себе.