Селение показалось вымершим, когда мы достигли его. Видно, все жители попрятались, увидев вдали «совсем нехорошее войско». Дурное предчувствие не оставляло меня.

— Уже сегодня местные бароны узнают о случившемся, — сказал я рыцарю Джон, когда мы уже вернулись на дорогу. — Сам священник расскажет им. У него нет другого выхода.

— Надо было, чтобы я отправил на небеса еще одного святого? — холодно вопросил англичанин, пристально посмотрев на меня.

Он щурился, будто едкий дым лез ему в глаза.

— На все воля Всемогущего Творца, — честно ускользнул я от ответа.

Не вызывало сомнений лишь то, что надо изо всех сил торопиться. И мы пустились по дороге вскачь. Повозки трясло. Монахиня Катарина затихла, будто ее и не было. Никто в тот день до самой ночи не проронил ни слова. Благородные рыцари старались не смотреть друг на друга. Сам Джон Фитц-Рауф скакал, не оборачиваясь по сторонам.

Для ночлега мы выбрали в лесу, казалось, самое глухое место, куда даже разбойники не захаживают. Нам было не привыкать. Предчувствие глодало меня все сильнее, и я вознамерился не смыкать глаз. Давно со мной такого не случалось, чтобы каждый шорох тревожил мой слух и заставлял тянуться к кинжалу. Мне не верилось, что люди «медведя» Бошо осмелятся напасть на нас, чтобы отбить священную реликвию. Не верилось и в то, что они могут сговориться о какой-нибудь подлости против нас с людьми Дьердя Фаркаши. Всю дорогу они держались подальше друг от друга и обменивались недобрыми взглядами. При этом и те, и другие с большим подозрением и опаской косились на нас.

Посреди ночи один из франков, Пейре д’Аламон, поднялся и отошел в сторону по нужде. Я заметил, что он слишком удалился от своих и решил составить ему общество.

— Опасаешься, что меня волки съедят? — с усмешкой прошептал он.

— Да. Двуногие, — прямо сказал я ему.

В непроглядной тьме послышалось журчание. Я распустил свой гульфик и едва присел, как в глазах у меня вспыхнула молния, и я тут же провалился во тьму, не описуемую уже никакими словами.

Но кто-то вдруг ухватил меня за плечи, поднял наверх и как следует потряс. Я очнулся и открыл глаза. В неверном свете головешки я смутно различил лицо рыцаря Джона.

— Пейре сбежал! — сообщил он, казалось бы безо всякого волнения.

Я вскочил на ноги, и мучительная боль пронзила мой затылок. Видно, Пейре д’Аламон искусно улучил мгновение и хватил меня по голове чем-то тяжелым.

— Посмотрите! Реликвия на месте? — волновался я, затягивая под животом все эти проклятые кафирские шнурки.

Шкатулка с частицей копья святого Лонгина оказалась не тронутой. Зато, когда я сунулся во вторую повозку, то обнаружил пропажу другого «сокровища» рода Фаркаши. Исчезла монахиня Катарина, и, разумеется, унес ее не ангел небесный.

— Тихоня! — злобно процедил сквозь зубы рыцарь Джон.

Действительно, за все время нашего нелегкого пути Пейре д‘Аламон как будто не произнес ни единого слова. Во всяком случае никто не вспомнил ни одного. Я сам не запомнил его голоса. Как потом рассказывал рыцарь Джон, Пейре д’Аламон сразу, без всякого удивления, без колебаний и вопросов принял его предложение вступить в отряд «рыцарей султана». Он ни разу ни в чем не проявил неудовольствия или какого-либо опасения. Никогда в его взгляде не было заметно подозрительной недоверчивости. Он не старался отличиться или показать себя. Он прилежно сражался, и, как уверял рус, добрался до берега почти без его помощи, сказав, что другим эта помощь нужнее.

— Как же я раньше не приметил, что они сговорились! — вздохнул рыцарь Джон, считая, что виноват в случившемся.

Я же не сомневался, что вся вина на мне. Зная, что рыцаря Джона мне не удастся успокоить так же, как и не удастся доказать ему свое утверждение, я все же заметил:

— Они не сговаривались.

— Еще скажешь! — с досадой отмахнулся от меня англичанин.

— Так и есть, — настаивал я на своем. — Я бы тоже заметил это. Дерзкая мысль пришла к нему в самые последние мгновения… Он — франк. А франки — люди, поддающиеся первому порыву.

— Значит, я был прав, — задумчиво проговорил рыцарь Джон. — Ее послал нам сам дьявол… Мне и самому закрадывались в голову всякие дурные мысли.

— Когда? — не сдержался я.

— В ночь перед отъездом, — не моргнув глазом, признался англичанин. — Но верь, Дауд, я устоял перед этим страшным искушением.

— Не суди и не судим будешь, так ведь говорил Иисус Христос? — напомнил я рыцарю Джону. — Чтобы знать, кто нам ее послал, мы должны точно знать, кто нас самих послал ей в качестве того, что вы, мессир, называете «страшным искушением».

В темноте я услышал недоуменное, а вернее недовольное сопение англичанина, не знавшего, что ответить.

Мы помолчали еще некоторое время, а затем сошлись на том, что теперь нас осталось еще меньше и что теперь действительно можно ожидать внезапного нападения со стороны людей «медведя» Бошо.

Оставалась надежда, что нам все же удастся беспрепятственно добраться до монастыря, быстро отдать в руки настоятельницы то, что еще удалось сберечь, и сразу убраться оттуда подобру-поздорову. Нам и вправду удалось достичь монастыря, но нельзя сказать, что при этом нам сопутствовала удача. Уже наступали сумерки, когда перед нами открылась долина, и мы увидели впереди серую гладь озера и темные очертания похожего на обтесанный камень монастыря, стоявшего на его берегу.