Каждую весну многочисленные стада овец начинали передвигаться в верховьях Иордана, на сирийской стороне, вблизи границ Иерусалимского королевства. И вот король палестинских франков надумал устроить на них настоящую бедуинскую облаву — окружить бессловесных тварей и загнать вглубь своей земли. Он не погнушался самолично участвовать в этой «охоте» и с небольшим войском направился к Баниасу.

Очень скоро султан получил известие, что овцы и козы движутся к северу, а франки — к пределам Сирии. Теряясь в догадках, что затевает прокаженный король, Салах ад-Дин снарядил в те края одного из своих племянников.

— Только понаблюдай за ними с безопасного расстояния. Дай им знать, что мы не дремлем и видим их, как орлы мышей, — напутствовал он Фарукшаха.

— А если они двинутся дальше, прямо на Дамаск? — задал Фарукшах вслух тот вопрос, что султан сам себе задавал в тот день уже много раз.

«Прокаженный малик и войско его «эмиров»… Слава и доблестная смерть, — размышлял Салах ад-Дин. — Он сам бы сделался для своих соотечественников и потомков подобием чудесного призрака Джуржи… Да, с него может статься.»

— Тогда мы дождемся малика франков у стен Дамаска, — наконец ответил он и себе, и племяннику.

На третью ночь Ангел Смерти Асраил, давний гость, появился вдруг во дворце и прошел мимо султана, гладя куда-то вдаль.

Салах ад-Дин вдруг почувствовал на сердце острую тоску и очнулся.

Невольно он посмотрел в ту сторону, куда шел Асраил. Там была глухая стена. Но какая стена может стать препятствием для Ангела, шествовавшего в ту ночь с юга на север?

— Неужели опять… — похолодев, прошептал султан.

Он думал о Фарукшахе, но почему-то никак не мог представить его мертвым.

— Тогда кто же? — спросил султан, обращаясь к пустой стене, но ответа от нее, разумеется, не получил, как и от горы Синай.

Фарукшах объявился поутру — живой, запыленный, потный и багровый от возбуждения.

— Повелитель! Я чуть не пленил самого короля франков! — не в силах сдержать гордости… и досады, закричал он на весь дворец.

— Однажды овца чуть не задрала волка, — проговорил султан, недовольно морщась, но и радуясь, что племянник цел и невредим.

Фарукшах оторопел и захлопал глазами.

— Волк вцепился ей в холку и потащил, а она вывернулась и нечаянно схватила его зубами за горло, — стал рассказывать султан старую притчу. — Ей бы крепко сжать челюсти, а она, дура, поперхнулась и стала отплевываться. Шерсть, видишь ли, не вкусная. «Вот если бы на нем росла молодая травка!» — подумала овца перед смертью… Вижу, что остыл. Теперь рассказывай, что случилось на самом деле.

А случилось то, что, следуя велению султана, Фарукшах со своим отрядом скрылся на холме, в лесу, и стал тихо наблюдать за франками. Те подошли очень близко и как раз под холмом решили сделать короткий привал. Слезли с коней, поставили пики шалашами и развалились кто где. Сам Бальдуэн был не на повозке, похожей на катафалк, а в седле. В ту весну он чувствовал себя лучше. Двое знатных рыцарей помогли ему спешиться.

Тут уж «орел» не выдержал и кинулся с небес на добычу, то есть отряд Фарукшаха (а по франкским меркам — целая армия) разом высыпал из леса и помчался вниз, на врага.

— Сколько их было? — перебил султан племянника.

— Не больше пяти сотен, — ответил тот и, словно решив скорее оправдаться за то, что нарушил приказ султана, добавил было: — А у меня…

— Я знаю, сколько дал тебе мамлюков, — опять резко перебил Фарукшаха султан.

Всадников-мамлюков в отряде Фарукшаха насчитывалось полторы тысячи.

— Жаль было упускать такую добычу, — горестно мотнул головой молодой и горячий Фарукшах. — Да, я чуть поймал самого малика франков! — снова забыл он о том, что словом «чуть» и муху не прибьешь. — Если б только не этот старик…

— Какой старик? — встрепенулся Салах ад-Дин.

— Среди кафиров был один знатный франк. Очень старый и седой, — поведал Фарукшах. — Большой, как вол. Его воины очень хорошо обучены…

— Сколько их было?! — не просто спросил, а сердито прикрикнул на племянника султан.

— Сотен пять, — пролепетал Фарукшах, не понимая, почему у повелителя так злобно засверкали глаза и стали раздуваться ноздри.

— Мне не лги! — процедил сквозь зубы Салах ад-Дин и совсем помрачнел.

— Три… Не меньше трех сотен… — от растерянности едва ворочая языком, признался доблестный Фарукшах.

— Войско из одних эмиров, — задумчиво проговорил султан, отвернувшись в сторону.

Он долго глядел в окно, в котором прояснялась весенняя голубизна, а его племянник сидел ни жив ни мертв, боясь вздохнуть.