И только об этом Никитин успел подумать, как неожиданно затылок взорвался от звонкой боли, огненная вспышка ослепила глаза, и он навзничь рухнул, потеряв сознание.

ГЛАВА 12

Холодная вода обожгла лицо, вернув Андрею сознание. Затылок ломило от тупой и ноющей боли, и он попытался приложить ладонь к голове. Ничего не вышло — руки хоть и не были связаны, но совершенно отказывались слушаться.

Плечи прямо коробило, их выламывало, он чувствовал, что обеим ключицам настала полнейшая хана: или сильнейшие ушибы, или сломаны оны к ядрене фене.

Не то что меч, ложку в руках не удержать!

— Вот мы и свиделись, командор!

Незнакомый голос слишком правильно и четко выговаривал немецкие слова, чтобы его обладатель мог быть тевтоном — это Андрей понял сразу, с трудом разлепляя веки.

Перед глазами шла белая муть, как в ненастроенном телевизоре, и ему потребовалась добрая минута, чтобы зрение пришло в порядок. Он поморгал, разглядывая того, кто так был рад встрече.

Молодой араб лет тридцати, никак не больше — черные усики, такая же бородка, выразительный взгляд миндалевидных глаз. Порывистые движения, тонкие, но сильные руки — все выдавало в нем очень опытного воина.

Да и доспех был на нем намного ценнее — тусклые кольца арабской кольчуги закрывались золотыми бляшками с вязью, скорее всего с письменами из Корана, на Востоке это принято.

Лежащий у него на коленях чуть искривленный меч, который еще рано именовать саблею, был разукрашен драгоценными каменьями и золотом.

«Так ведь это самый настоящий булат… Узорчатый…» — отстраненно подумал Андрей, не сводя глаз с клинка.

— Это дамасский булат, командор. Хотя твой меч не хуже! Настоящая драгоценность! Что ты за него желаешь?

— Свою жизнь, — усмехнулся Андрей.

— Ты хочешь, чтобы я не убил тебя? — В глазах араба промелькнуло нечто похожее на презрение, хотя голос был ровен.

— Ты же воин и должен знать, что меч наша душа. — Внутри все напряглось, Андрей неожиданно осознал, в каком ключе ему следует вести с этим арабом разговор. Не болела бы только голова!

— Продать меч — значит продать свою душу. И не просто так, а иблису. Шайтану! Как можно… Убей меня да забирай мой меч, раз с боя его взял…

— Ты храбрый воин, — араб впервые улыбнулся. — Но я не могу взять твой меч, ибо между нами не было поединка.

— Так в чем же дело?

— Ты толкаешь меня на непристойный поступок, командор. Я не могу драться с тобою в равном бою, пока ты не излечишь свои раны. Ты и так три дня пролежал в беспамятстве и бредил. Мой лекарь еле выходил тебя, а он славится своим искусством от Каира до Куйябы.

— Благодарю, — только и сказал Андрей, с удивлением оглядывая себя. Еще бы не изумиться — плечи, руки, ноги и голова в повязках, пахнувших какой-то мазью, зато грудь обнажена, а на ней масса чуть подживших царапин и порезов, через которые явственно проступают темные пятна засосов и укусов, что в безумной страсти оставила ему на память Милица.

А вода, приведшая его в сознание, оказалась мокрой тряпкой, пропитанной какими-то благовониями, что черноволосый араб собственной рукою протирал ему лицо.

И не только — у Андрея возникло ощущение, что эти мягкие шелковые подушки, на которых он возлежал, этот шелковый шатер, жаровня с раскаленными углями, дававшими много жара и не единой струйки дыма, — все это было предназначено только для него.

Понятно, откуда такая роскошь, вот бы на ней, да с Милицей. Мысль о любимой женщине обожгла — что с ней?!

— Сколько тебе лет, командор?

— Сорок три.

Вкрадчивый вопрос араба застал Андрея врасплох, и он ответил на него чисто автоматически.

— Ты считать умеешь, почтеннейший? — в участливом голосе араба послышалась тонкая издевка. — К шестнадцати прибавить восемнадцать будет тридцать четыре? Так ведь?

— Совершенно верно, — после секундной заминки, вызванной неким умственным напряжением раскалывающейся на части головы, согласился с ним Андрей, сделавший свой подсчет.

— И ты стал рыцарем ордена Креста в восемь лет?! — Араб поцокал языком, покачав головой. — Удивительно, как сильны германские мальчики в детстве…

— При чем здесь мое детство? — Андрей был немного ошарашен заявлением араба.

— Меня зовут Селим-эфенди, почтеннейший командор. Позволь узнать твое настоящее имя. Ведь ты тот, кого носящие алые плащи с белым крестом называют Андреасом фон Вертом? — с уже явственной иронией спросил араб, широко улыбнувшись.