Шрифт:
– Понятно. Датчики собирают данные, а центральный процессор их обрабатывает.
– Именно. Поэтому то, что есть реальный мир и наше о нем представление – это совершенно разные вещи. Хотя бы из ограниченности наших органов чувств, ошибок измерения, несовершенства модели и… индивидуальных особенностей отдельной личности. Просто надо принять, что мы видим не реальный мор, а наше представление о нем.
– Интересный подход.
– Спасибо… А теперь представьте, что вы сталкиваетесь с чем-то, что кардинально отличается от вашего привычного мира. Есть два варианта. Либо вы это просто не заметите, либо ваше сознание втиснет новую реальность в рамки привычных для вас образов.
– Возможно, – вмешался Бойко, – только осталось найти такую новую реальность.
– А ее не надо искать. Она вокруг нас. Надо только сделать усилие и… увидеть.
– Увидеть что?
– А вот это – вопрос индивидуальный, в зависимости от эластичности вашего сознания. Кто-то видит чертей, кто-то джиннов, кто-то астрал-ментал…
– Да, – неожиданно выступил Султангиреев, – джиннами, сотворенными из огня, управлял царь Соломон.
– Кстати, очень возможно, что в древности эластичность сознания была выше и люди могли видеть грани реальности, недоступные нам сейчас… Это к слову. Для меня новая реальность предстает в виде, – Иленев замялся, – мира древнегреческой мифологии.
– Это каким образом? – заинтересовался Коржавин, – Полупрозрачный мир, наложенный на наш?
– Нет, не так. Я могу туда войти, произведя определенную настройку сознания.
– Серебряные ложки, коврик, травы?
– Именно. А там я вынужден подчиняться законам этого мира. Играть, если хотите, по их правилам. Хотя, конечно, это – правила, установленные моим собственным сознанием.
– Послушайте, – снова спросил Бойко, – я, конечно, извиняюсь, но не вписываются ли подобные видения в клиническую картину диагноза "шизофрения".
– Вписываются в полном объеме, – подслеповато прищурившись, улыбнулся Иленев, – поверьте, у меня самого неоднократно возникали вопросы по поводу собственного психического здоровья. Вопросы отпали, когда обнаружилась обратная связь.
– Это как?
– Это когда мир "новой реальности" может влиять на наш и это влияние можно экспериментально зафиксировать.
Коржавин чуть не подпрыгнул на стуле.
– Если я правильно понял, то, что случилось в больнице – эксперимент?!
– Не совсем так. Эксперименты были раньше, а это, если хотите – практическое приложение. Мне уже было к комк обращаться.
– К кому обращаться, – смачно повторил Бойко, – это за помощью к греческим богам?
– В точку, – серьезно согласился Иленев, – именно так изображает это мое подсознание. Еще раз повторюсь – я не знаю, как это происходит на самом деле, но в мире, нарисованном моим воображением я обратился за помощью к одному из своих новых знакомых… Точнее к одной.
– Вы это серьезно?
– Абсолютно. Вы знаете, кто такая Немезида?
– Еще бы, – не растерялся эрудированный Бойко, – в древнегреческой мифологии – богиня возмездия.
– Так вот, все-таки я не большой специалист в проведении силовых операциях и я попросил ее воздать им то, что они задумали совершить с другими. Я просто пришел к ее дому и попросил о помощи.
– И она так просто согласилась?
– Ну, не так уж и просто… Пришлось уговаривать…
Иленев немного смутился, и у Коржавина зародились подозрения, относительто того каким образом психотехник уговаривал суровую богиню. Вот орел! Ухитрился охмурить бабу в собственном воображении. Можно тогда представить, что за мир родится в голове у того же Бойко – Плейбой и Пентхауз отдыхают. У Умара все, наверное, четко, как и положено по Корану. А, интересно, что было бы у меня самого?
Бойко неожиданно засмеялся. Коржавин подумал, что это нервное, но тот, отмахиваясь, объяснил:
– Просто представил, как эта история с Немезидой смотрелась бы в отчете для Главного Управления.
От дружного взрыва смеха с карниза на улице вспорхнули испуганные голуби.
VI
Сергей поднял бинокль к глазам и оглядел теряющуюся высоко в облаках горную гряду. Послушный конь неподвижно замер на месте. С вершины холма открывался чудесный вид каменистые склоны и покрытые снегом вершины, но его интересовали не красоты природы, а невзрачные скалы, окружавшие узкий Восточный проход.
– Неплохо, – с нескрываемой завистью сказал подъехавший Штильман, ревниво оглядев красующегося в седле всадника, – ты гарцуешь, как прирожденный джигит.
Сам он ездил на гнедой кобыле, служившей нескончаемым источником насмешек. Предпочитая кабинетную науку, прирожденный аналитик так и не смог в совершенстве освоить верховую езду. Однако, успехи в овладении боевыми искусствами, особенно в фехтовании на шпагах – заслуга Сабира – и стрельбе из арбалета были более впечатляющими, так что остряки были вынуждены сдерживать свои остроте языки, памятуя об остроте лезвия клинка, болтающегося у него на поясе. Легкую шпагу он предпочитал тяжелому боевому орденскому мечу, эффективному в условиях боя, но запрещенному в дуэльных поединках, где обычно использовались шпаги с острым лезвием, но затупленным острием. Смертельные исходы были редки, а вот ушибы и порезы встречались весьма часто, так что шрамы, украшающие кавалеров, грациозно выступающих на орденских балах, отнюдь не всегда имели благородное боевое происхождение. И немалая доля этих отметин была оставлена этим неуклюжим на вид бывшим аналитиком ФСБ капитаном Штильманом.