Евгения Михайловна открыла сразу.

– Не трезвонь, не трезвонь, – улыбнулась она. – Я пока что прекрасно слышу.

Я быстро разулась и прошла в комнату. Но Евгения Михайловна пригласила меня в кухню завтракать. Она вообще считала недопустимым есть в комнате. Я много раз старалась подражать ей хотя бы в этом, но частенько нарушала это правило. У себя дома я могла обедать и в комнате. Но Евгения Михайловна есть Евгения Михайловна, поэтому я не стала возражать и направилась в кухню вслед за ней.

Бабушка поставила передо мной тарелку только что поджаренной картошки с внушительным куском курицы, налила кофе. Пока я сидела и уплетала все это за обе щеки, Евгения Михайловна смотрела на меня и улыбалась.

Потом она молча заменила пустую тарелку на блюдце с печеньем собственного приготовления, и я продолжила утреннюю трапезу.

Посуду я пошла мыть сама. Не хватало еще совсем превратиться в нахалку и повесить эту грязную работу на бабушку.

– Спасибо, бабулечка, все было очень вкусно, – чмокнула я Евгению Михайловну.

– На здоровье, солнышко, – ласково сказала бабушка и закурила папиросу с длинным мундштуком. Мундштук был фамильной драгоценностью: ведь бабушка наша, как никак, из бывших дворян. Это было видно невооруженным глазом. Даже курила она как настоящая королева.

– Ну а теперь рассказывай, – попросила она, выпуская дым.

– Просто нам с Полей нужно, бабуля, чтобы ты на время меня преобразила. Это что-то вроде игры, – мне не хотелось сообщать бабушке о Полининых страхах. Еще ничего неизвестно, может, и в самом деле ничего страшного нет, а бабушка будет волноваться раньше времени.

Евгения Михайловна, очевидно, поняла, что я чего-то недоговариваю, но настаивать не стала, надо отдать ей должное. Я уверена, что наша мама сейчас ни за что бы не отступила, приперла бы меня к стенке и заставила выложить все. Правда, после этого она ничем бы нам не помогла, только с чувством глубокого удовлетворения повторяла бы, что она так и знала, и что дочери у нее беспутные.

По счастью, мамы нет рядом.

– Значит, ты хочешь сменить внешность, – задумчиво протянула бабушка. – А на кого бы ты хотела быть похожа?

– Не знаю, – честно призналась я. – Да это, наверное, и не важно.

– Может быть, все-таки скажешь хоть, на какого человека это должно быть рассчитано.

– Я его еще и не видела, честно говоря. Знаю только, что это какая-то очень ревнивая особа, улучшающая свою фигуру в Полинином спорткомплексе.

– Какое впечатление ты должна на нее произвести?

– Я должна ей понравиться и даже подружиться, – ответила я.

– Что ж, тогда Клаудию Шиффер мы из тебя делать не будем.

Евгения Михайловна в который раз удивляла меня. Теперь выясняется, что она даже знает, кто такая Клаудия Шиффер!

Бабушка заметила мой изумленный взгляд и засмеялась:

– Что так смотришь? Думаешь, что я не читаю современные журналы? Сижу тут совсем одна и вспоминаю былые времена, перечитывая печатные издания моей юности?

– Нет, конечно я так не думаю, бабулечка. Ты у нас вообще молодец.

Бабушка подвела меня к свету, повертела, осмотрела всю и сказала:

– Садись вот на этот стул, поближе к окну. Сейчас начнем тебя преображать.

Бабушка принесла специальные ножницы для стрижки, полотенце, простынь, какие-то железочки и флакончики.

– Ты хочешь покрасить волосы? – спросила она.

– Да, собственно… – замялась я. По правде сказать, я совсем не хотела этого.

– Правильно, – одобрительно кивнула головой Евгения Михайловна, – у тебя прекрасный цвет волос. Мы их только немного подстрижем, но это не для маскировки. Тебе пора подровнять волосы. А потом мы спрячем их под париком. Чего-чего, а этого добра у меня хватает.

Бабушка накинула мне на плечи простынь и принялась орудовать ножницами. Я закрыла глаза, полностью отдавшись во власть бабушкиного таланта.

Когда я их наконец открыла, услышав возглас Евгении Михайловны «Готово», то, посмотрев в зеркало, не поняла даже, кто эта женщина, глядящая на меня, изо всех сил щуря свои близорукие глаза.

Волосы мои, бывшие от природы русыми, теперь скрывал парик. И сейчас меня можно было назвать брюнеткой. Макияж был выполнен как раз так, как нужно. Я была привлекательна, но не более. Я вся стала какая-то усредненная, обычная, и в то же время не вызывающая антипатии у ревнивых особ. Не урод, но и не красавица. Именно то, что было необходимо.