Филипп очнулся и ощутил себя на диванчике все в том же отделе Гонсалеса. Болела голова. Взгляд Филиппа, первоначально сконцентрировавшись в зените, совершил концентрические движения и уперся в зияющую посреди потолка здоровенную дыру неопределенной формы. Спустившись ниже, взгляд его достиг лиц работников, окружавших диванчик в полном составе отдела и глядевших на него с одинаковым выражением боязливого любопытства. Все выглядело нечетко, как в тумане.

— Что это было? — спросил Филипп.

— Потолок обвалился, — ответил, после некоторой паузы, Аурелио-Мария-де-Кастельбланко.

Филипп подумал и осторожно ощупал голову. На голове он обнаружил холодный компресс. Забравшись пальцами под компресс, он обнаружил там изрядную шишку. Изучив шишку на ощупь, он посмотрел на свои пальцы и увидел, что они сделались красно-зелеными.

— Бриллиантовая зелень, — пояснил Гонсалес, — антисептик из штатной аптечки. Поскольку рана оказалась открытой, применен в целях недопущения столбняка.

— Странно, — сказал Филипп. — Потолок-то подвесной. Плитки, сами по себе, очень легкие. Откуда же кровь?

Лица над ним омрачились. Филипп скосил взгляд еще ниже и увидел под дырой кучу строительного хлама — кирпичей, деревяшек, обломков плиток типа «Армстронг». Всю комнату заполняла густая взвесь известковой пыли, ошибочно принятая им за туман в голове.

— Нужен респиратор, — пробормотал Филипп. — Доложили ли службе безопасности?

— Мы доложили бы, — уклончиво сказал Гонсалес. — Но ведь у нас ее нет.

— Ну, тогда это несерьезно.

Отдел переглянулся.

— Для кого как, — сказал Цыпленок Манолито.

— Ты на что намекаешь? — возмутился Филипп, сел на диванчике и снял с себя компресс. — Ты хочешь сказать, возможность диверсии имела место, а я, главный инженер, не придаю этому значения?

Цыпленок поскучнел.

— Сеньор неправильно истолковывает, — вступился Гонсалес за подчиненного, — малец просто тоже получил по башке, вот и все.

— Но меньше, — добавил Пепе.

Это похоже на предостережение, подумал Филипп. Что-то происходит со мной, что-то необычное. Страшное, может быть. Он вспомнил траншею, преградившую путь автомобилю. Хуже всего, подумал Филипп, что я вовлекаю в это окружающих. Людей, которые вовсе не при чем.

— Вам нужно держаться от меня подальше, — тускло сказал он и обвел лица этих людей медленным, тяжелым взглядом. Под этим взглядом они опускали глаза.

— Но мы и так… — пискнул было Цыпленок и смолк, опустил глаза вслед за другими.

— Тем не менее, совещание состоится, — сказал Филипп еще более тускло. — На чем я остановился до происшествия с потолком?

Они слегка оживились. Снова вылез Цыпленок:

— Мы собирались пойти…

— Отнюдь, — перебил его Гонсалес, — последняя фраза сеньора была обращена к Пепе и Аурелио. Им было сказано, чтоб они думали над основной задачей, то есть как получить. Сеньор не уточнил, что именно. Возможно — я бы даже сказал, весьма вероятно — сеньор как раз собирался это уточнить. Однако, в тот же момент страшный удар обрушился на сеньора; свет померк в его глазах, и он не успел закончить фразу.

— Да, — подтвердил Филипп. — Ты в точности угадал; именно так все и было.

Гонсалес самодовольно ухмыльнулся.

— Что ж, — сказал Филипп, — жду вас в моем кабинете… э-э, через десять минут.

— Разве мы не идем вместе? — озабоченно осведомился Гонсалес. — Сеньор еще слаб…

— Я же сказал, держитесь от меня подальше, — недобро сказал Филипп. Но, глядя на их вновь омрачившиеся лица, смягчился и нехотя добавил: — Хочу испытать тамошний потолок. Мало ли что… На это ведь нужно время, неужели не ясно?

Он встал, обошел кругом кучу строительного мусора и отворил дверь.

— Сеньор, — окликнул сзади Гонсалес, — но все-таки! Каково содержание основной задачи?

Филипп обернулся.

— Странно, — проговорил он с удивлением, — мне кажется, я столько раз уже это говорил… Я просто хотел сказать — думайте о том, как получить прибыль.

Назначение объекта оставалось малопонятным. Англичанки говорили по-испански плоховато, а монашка не говорила по-английски вообще — гораздо меньше испанцев говорят по-английски, чем предполагалось бы из общекультурных соображений. Самым замечательным экспонатом госпиталя Тавера, видимо, считалась картина, на которой был запечатлен древний феномен — некая бородатая дама, родившая в весьма почтенном возрасте и изображенная кормящей своего ребенка единственной грудью, расположенной посередине.