Шрифт:
— Ну что, что они делали? — с жадным любопытством спросила Вероника.
— Они разговаривали.
— Ну и что?
— Они разговаривали в спальне. Я подслушала. Она принесла ему водки. Представляешь? Принесла ему водки в постель!
— Вот это номер, — подняла брови Вероника. — Как это понимать? И ты не выгнала ее сразу же, не устроила скандал?
Ана отрицательно покачала головой.
— Я тебе удивляюсь, — сказала Вероника. — Но постой… Может, он сам попросил? А ты ему не… а ты не замечала за ним такой привычки — водку в постель?
— Какая там привычка, — скривилась Ана. — Просто мы веселились накануне, и он здорово перебрал.
— Ну-у, — разочарованно протянула Вероника. — Как все банально, оказывается… О чем хоть был разговор?
— Да ни о чем. Такой же банальный.
— Так тогда ей еще спасибо за это надо сказать.
— Как же. Разбежалась.
— Ох, Зайка…
Вероника покачала головой.
— Я понимаю, — тоскливо сказала Ана. — Формально нет повода… Но я сердцем чувствую — веришь, нет?
Вероника поскучнела.
— Опять психоаналитическая шиза?
— Ну…
— Прекрати.
— Я стараюсь, — тоскливо моргнули Глазки. — Честное слово.
— Лучше расскажи хорошее.
— Что?
— Историческое. Из сериала.
Ана слабо улыбнулась.
— Давай попробуем, — сказала она, — но тогда…
— «Шеридан»? Это с удовольствием.
— Н-нет, — Ана поколебалась, — сейчас чего-нибудь покрепче бы… Бармен! Джин «Лариос», doble, por favor, y un poquito de t'o
nica.
— А мне, — добавила Вероника, — в таком случае бутылочку темного мексиканского пива с орешками.
— Muy bien. — Бармен вышел из-за стойки и, улыбнувшись по очереди обеим, подал требуемое.
Ана закурила.
— Дошло до меня, о великий султан, — сказала она, — что муж по имени Фил заимел две мечты, одна из которых была хороша, а другая… была тайной. И что в это же самое время я услышала жаркое слово «Испания», и оно меня взволновало… Но вначале был Цюрих — слово странное и смешное, как чириканье воробья. Ну, про Цюрих ты помнишь, должна помнить… Мы смотрели цветные картинки; я тебе рассказала про город, кратко — про то, что я делала в Цюрихе, но совсем не рассказывала, как это, собственно, произошло.
Вышло-то все, можно сказать, случайно. Запускалась серьезная сеть; я хочу сказать, «системы» запускали самоудовлетворительную сеть в солидном банке; был май — прекрасная погода, самое время загорать, а они пахали как черти, старались успеть до отпусков. В конце месяца акт был подписан, и ВИП на радостях учинили отменный банкет. «У нас классификация бемсов по клиентскому типу, — пошутил по этому поводу Вальд Павелецкий, — для компаний — просто компания, а для банков — банкет». Много людей, много выпивки, все были веселы, и я разговорилась с одним из банкиров. Я даже почти знала его: когда-то он читал лекции в нашем институте, правда не у меня; шампанское ударило мне в голову, и я похвасталась своими несостоявшимися успехами по экономике… может быть, я флиртовала слегка… в общем, разговор имел продолжение. Через пару дней он позвонил мне на Киевскую и прямо предложил ехать с ним на банковский симпозиум в Цюрих — делать доклад по теме, близкой к тому, в чем я когда-то была хороша. Я обалдела.
Вероятно, нужно было отказать… но это звучало так заманчиво и, кстати, весьма достойно — банкир умел делать предложения… Я помню этот разговор. После его слов я долго молчала. Просто не знала что сказать. До неприличия долго молчала.
«Алло, алло, — забеспокоился он, — Аня, вы меня слышите?»
«Да, — пролепетала я. — Не знаю… это странно…»
«Странно было, когда вы законсервировали свои мозги, — сказал он слегка насмешливо. — Конечно, жаль, что они все это время не работали… но хотя бы сохранились неплохо… Итак?»
«Можно мне подумать?»
Он недовольно хмыкнул. Ждал, небось… думал, я… а не тут-то было.
«Что ж. Только думать вам осталось меньше недели. — Его голос звучал ровно и сухо, и я подумала, что, может быть, зря фантазирую. — Через неделю нужно представлять материалы для включения в программу — краткий реферат, сведения о докладчике… потом документы на визу и так далее».
«Я позвоню. Скажите мне телефон».
Он продиктовал телефон и попросил:
«Позвоните в любом случае, хорошо? И чем скорее, тем лучше».
Так он меня озадачил, и я, конечно, в тот же день поехала к маме, где хранились мои экономические труды. Я разобрала их, перечитала кое-что, расчувствовалась, вообразила себя на кафедре в Цюрихе. Еще всякое вообразила… Впрочем, всякое — отвергла с негодованием. Я любила Фила и не хотела ему изменять.
Решила — еду.
Выдержала день паузы. Надо признаться, с трудом.
Потом позвонила. Сердце стучало: вдруг что-то сорвется, вдруг что-нибудь изменилось или это он просто так пошутил… Предложение оставалось в силе. Я поговорила с Филом. Разговор вышел значительно проще, чем я думала; он ничего не имел против, был рад за меня, но при всем при том — я видела — его гораздо больше занимали свои проблемы. На следующий день я отвезла в банк то, что требовалось.