Я знаю, что здесь будет грандиозное политическое сопротивление на основе защиты культурной чистоты и накопленного права собственности. В заявлениях Севера уже доказывается, что Север не может взять на себя экономическое бремя всего мира. А почему, собственно, нет? Богатство Севера в очень большой части — результат перекачивания прибавочного продукта с Юга. Именно этот факт в течение нескольких сот лет вел нас к кризису системы. Это вопрос не исправляющей несправедливости благотворительности, а рациональной перестройки.

Эти битвы будут политическими битвами, но не обязательно битвами на уровне государства. На самом деле именно из-за процесса делегитимизации государств многие из этих битв (пожалуй, большая часть) будут вестись на более локальных уровнях между группами, в которые мы по-новому самоорганизуемся. А поскольку эти битвы будут локальными и сложными, происходящими между множеством групп, существенное значение будет принадлежать сложной и гибкой стратегии союзов, но эта стратегия будет работать, только если мы будем все время помнить о наших эгалитаристских целях.

Наконец, борьба будет интеллектуальной, за переосмысление наших научных канонов, в поисках более холистских и изощренных методологий, в попытках избавиться от благочестивых и ложных заклинаний о свободной от оценок научной мысли. Рациональность — сама по себе ценностно нагруженное понятие, если вообще имеет какой-то смысл, и ничто не является или не может быть рациональным вне самого широкого, максимально охватывающего контекста человеческой социальной организации.

Вы можете подумать, что предложенная мной в общих чертах программа продуманного социального и политического действия в следующие 25-50 лет чересчур туманна. Но она настолько конкретна, насколько это возможно, находясь в водовороте. Первое, определить, к какому берегу вы хотите приплыть. И второе, удостовериться, что ваши первые усилия продвигают вас в этом направлении. Если вы хотите большей точности, чем эта, вы ее не найдете, и утонете, пока будете искать.

Периоду от 1990 до 2025/2050 гг., вероятнее всего, не будет хватать мира, не будет хватать стабильности, не будет хватать легитимности. Отчасти так будет из-за упадка США как державы-гегемона миросистемы. Но в еще большей мере это будет так из-за кризиса миросистемы как таковой.

Гегемония означает по определению, что существует одна держава, обладающая столь весомыми геополитическими преимуществами, что может навязывать устойчивую систему социального распределения власти всем остальным. Это предполагает период «мира», то есть отсутствие вооруженной борьбы — не любой, а вооруженной борьбы между великими державами. Такой период гегемонии требует «легитимации», и одновременно порождает ее, под легитимацией понимается ощущение большинством основных политических акторов (включая аморфные группы, такие как «население» различных государств), что существующий общественный порядок заслуживает одобрения, или же что мир («история») устойчиво и быстро движется в одобряемом ими направлении.

Такие периоды реальной гегемонии — когда способность державы- гегемона навязывать свою волю и свой «порядок» другим основным державам не сталкивается с серьезными вызовами — в истории современной миросистемы были относительно коротки. На мой взгляд, таких периодов было только три: гегемония Соединенных Провинций в середине XVII в., Соединенного Королевства в середине XIX в. и Соединенных Штатов Америки в середине XX в. Их гегемония, определяемая указанным образом, в каждом случае длилась 25-50 лет [210] .

А когда такие периоды заканчиваются, то есть когда прежняя держава-гегемон вновь становится просто одной из великих держав среди прочих (даже если в течение какого-то времени она продолжает оставаться сильнейшей в военном отношении), тогда, очевидно, обеспечивается меньшая стабильность и, соответственно, меньший уровень легитимации. Это предполагает и менее устойчивое состояние мира. В этом смысле нынешний период, следующий за гегемонией США, не отличается по сути от тех, которые последовали за окончанием британской гегемонии в середине XIX в. или голландской в середине XVII в.

Но если бы это было все, что можно сказать о периоде 1990- 2025, или 1990-2050, или 1990-?, тогда вряд ли бы имело смысл обсуждать что-либо кроме технических вопросов управления шатким мировым порядком (что сейчас и вправду обсуждают слишком много политиков, дипломатов, ученых и журналистов).

Однако в динамике грядущего полувека (или около того) великого мирового беспорядка, куда мы вступили, проблем гораздо больше. Геополитика межгосударственной системы основываются не только, и даже не в первую очередь, на военном rapport de forces между той привилегированной подгруппой суверенных государств, которую мы называем великими державами — государствами, которые достаточно значительны по размерам и достаточно богаты, чтобы иметь доход, необходимый для развития серьезной военной мощи.

Прежде всего, лишь некоторые государства достаточно богаты, чтобы иметь соответствующую налоговую базу, соответствующее богатство. Это является скорее источником, чем следствием их военной силы, хотя, разумеется, оба процесса находятся в отношении взаимного циклического усиливания. А богатство таких государств связано как с их размером, так и с осевым разделением труда в капиталистической мироэкономике.

Капиталистическая мироэкономика — это система, предполагающая иерархическое неравенство в распределении, основанное на концентрации определенных видов производства (относительно монополизированного и потому высокоприбыльного) в определенных ограниченных зонах, которые на этой основе и в связи с этим становятся местами наиболее крупномасштабного накопления капитала. Такая концентрация позволяет усилить государственные структуры, стремящиеся в свою очередь обеспечить сохранение относительных монополий. Но поскольку монопольное положение изначально непрочно, на протяжении всей истории современной миросистемы происходило постоянное, прерывистое, ограниченное, но тем не менее значительное перемещение этих центров концентрации.