В то же время Буторина нельзя было назвать импульсивным человеком, скорее всего в основе произошедшей с ним метаморфозы лежало осознание им того простого факта, что отступать некуда, что рано или поздно на те же вопросы, которые ему задавала я и которые столь болезненно отозвались на его самолюбии, ему неизбежно придется ответить в другом месте, если он, конечно, не откажется от поиска «драгоценной» кассеты.

Чудесное превращение, случившееся с Буториным, не было следствием раскаяния, ведь оно предполагает, как я думаю, не озарение, когда человек ударяет себя кулаком по лбу, восклицая: «как же я был неправ!», а выработанную в процессе постоянных размышлений о степени нравственности своих поступков привычку к самоанализу.

Одному Богу известно, насколько это кропотливый труд!

В случае же с Буториным, как мне кажется, мы имели случай определенного рода мимикрии, некоего приспособления к обстоятельствам.

Я решила не задавать с ходу «больному» травмирующих его вопросов.

– Игорь Семенович, – начала я, – не могли бы вы коротко рассказать о своих домашних?

– О членах моей семьи? – туповато переспросил он, высокомерно приподняв брови.

Ну вот, пошло-поехало, – с горечью подумала я. Прямо не общение с заказчиком, а психотерапевтический сеанс с душевно больным!

– Пожалуйста, – осторожно пригласила я его к разговору.

– Ну, хорошо, – после долгого раздумья выдавил из себя министр энергетики, – если вы считаете это необходимым…

– Да, это очень важно, – поддержала его я, – у вас есть жена?

– Да.

«Не слишком развернуто, – подумала я, – но для начала, неплохо».

– А дети?

– Сын, Вячеслав, ему двадцать пять лет.

«Ну, ты так, пожалуй, разгонишься, тебя потом не остановишь».

– Какое у него образование, где он работает? – почти ласково спросила я.

– Три года назад он окончил «политех», сразу после института начал работать на заводе «Турбина», потом организовал свою фирму – дочернее предприятие «Турбины» по торговле энерго-оборудованием, – он вдруг остановился на мгновение, – Не знаю, зачем вам все это?

– Не волнуйтесь, Игорь Семенович, – успокоила я его, – чем больше вы нам расскажете, тем быстрее мы сможем вам помочь. Ваш сын не женат?

– Нет.

– У него есть девушка, с которой он встречается?

– Наверное есть, но домой он никого не приводит.

– Если я вас правильно поняла, Слава живет вместе с вами?

– Да.

«Ларошфуко позавидовал бы афористичности твоих ответов».

– Вы часто посещаете дачу, я имею в виду в зимнее время?

– Мы с женой наведываемся туда раза два в месяц. Вы наверное знаете, у нас там камин, можно сделать шашлык, пожарить мясо на решетке, что-то вроде барбекю.

– Да, да, я понимаю, барбекю. А кроме вас с женой там кто-нибудь бывает?

– Вы имеете в виду, без нас? – переспросил Игорь Семенович.

– Именно, или, если сформулировать вопрос по-другому, у кого еще кроме вас есть ключи от дачи?

– Не думаете же вы, что виновник кражи кто-то из моих родственников? – негодующе произнес Буторин.

«Снова начал показывать зубы!»

– Пока что я вообще не думаю, просто собираю информацию, – сдержанно парировала я, – так что не беспокойтесь, никто не собирается обвинять в чем-либо членов вашей семьи. Так есть у кого-то еще ключи?

– У сына свои ключи, он иногда там ночует, а жена зимой одна на дачу не ездит.

– Мог кто-нибудь без вашего ведома воспользоваться вашими ключами?

– Это исключено, они у меня всегда с собой, вместе с ключами от квартиры, – уверенно сказал Игорь Семенович.

– Друзья или знакомые, конечно, тоже бывают с вами на шашлыках?

– Естественно, но вообще-то у меня не так много друзей.

«Это и понятно, кому же захочется общаться с таким монстром?»

– Не могли бы вы назвать тех из них, кто был на даче после того, как у вас появилась эта кассета? Кстати, когда она у вас появилась?

– Две недели назад, – призадумавшись, ответил Буторин, – а что касается первой части вопроса… – он снова замолчал.

– Вы не можете вспомнить? – полюбопытствовала я.

– Нет, нет, я помню, – с несвойственной ему торопливостью ответил Буторин, – это, в общем-то, даже не друзья, а сослуживцы, точнее, мои помощники.

– Кто же это? – я посмотрела на Алискера, делает ли он пометки?

Впрочем, это было лишним, он безо всякого усилия мог запомнить дословно целые куски печатного текста или устной речи.