Азы политической экономики не укладывались в голове:

— Я ничего не понимаю, — мучилась Надин.

— Естественно, я ведь вас заставляю думать, — смеялся невесело полковник, — а не подчиняться партийной дисциплине. Стрелять и метать бомбы может каждый дурак.

— Мои товарищи — не дураки.

— Ваши товарищи, Наденька, или «бедные овечки», которых согнали на убой или «красные маклеры» — рекрутеры от террора.

Возражения вязли на губах. Прочитав в дневнике полковника о приемах вовлечения в террорную работу, узнав, что ее собственная судьба типична для большинства революционерок еще со времен «Народной Воли», Надя прорыдала два дня.

Герман, человек которого она боготворила, память, о которой свято берегла все эти годы, был одним из эмиссаров, поставлявших Боевой Организации рядовых исполнителей для терактов. В его обязанности входило найти нужного человека, подчинить его, вырвать из привычного окружения и передать следующему по эстафете специалисту.

— В зависимости от качества товара цена на «жертвенных овечек» варьируется от пятисот до двухсот рублей. Думаю, за вас, Надюша, заплатили рублей сто пятьдесят.

— Чем же я так хороша? — хмуро любопытствовала Надя.

— Вы красивы, умны, воспитаны, образованы и вы — славянка.

На все имелась такса. Евреи стоили дешево, их гнала из дому беспробудная нищета и неразрешимый «еврейский вопрос». Средне ценились выходцы из мещанской среды. Самым дорогим товаром была богатая буржуазия. Особенно женщины, особенно красивые, способные добывать для партии деньги и информацию.

— Разве я увлекся бы какой-нибудь крокодилицей или кухаркиной дочкой? — ерничал полковник. — Мне и в семьдесят нравятся дамы только первого сорта.

Надю Люборецкий раскусил сразу.

— Но почему? Я ведь выглядела, как настоящая горничная.

— Надюша, на вашем милом личике аршинными буквами написано, где и как вы провели детство и юность. Не обижайтесь, я не слепой, к тому же разведчик по специальности.

Надя была третьей, кого пытались внедрить к полковнику. Двумя первыми барышнями Люборецкий пренебрег. Надей, решил доставить себе удовольствие.

— Вы — циник. Для вас женщина — лишь средство для удовлетворения похоти.

— Нет, это вы, моя милая, циник. Для вас собственное тело — лишь инструмент для получения результата. Вы торгуете своими прелестями, как вокзальная шлюха. Только она берет гривенник на прокорм детей, а вы ублажаете старика ради иллюзии — победы справедливости.

Надя обиженно замолкала. Но внимательно слушала.

— Новомодные методы террора просто смешны. Не револьвер, но бомба. Не один, но группа. Наружное наблюдение. Живой динамитный снаряд. Это игрушки для дилетантов. В полиции работают профессионалы, в политической полиции — особенно. Давайте, разберем последнее достижение ваших боссов: дурацкий маскарад, в котором боевики изображают извозчиков и уличных продавцов. Судите сами, разве может человек, не знающий города, с белыми нерабочими руками, с иногородним выговором, с местечковой внешностью не выделиться среди извозчиков? Разве может он не привлечь внимания, торгуя сигаретами на площади, где все, от дворников до купцов, исправно платят дань околоточному и, куда нового человека просто так никогда не пустят? Может или нет, ответьте, Надя.

— Не знаю.

— Знаете. Но боитесь признать правду.

— Вы хотите сказать, что боевые акции осуществляются под надзором полиции? Что в партии и Боевой Организации работают провокаторы?

— Совершенно верно, — улыбался Люборецкий. — И мои дневники представляют опасность именно потому, что в них указаны имена и приметы этих людей.

— Не может быть.

Следуя логике полковника, ее товарищи — чистые, святые люди, погибали ради пополнения партийной казны, а партией руководили полицейские агенты и двурушники.

— Может.

— Я вам не верю.

— В том-то и беда, что верите. И наверняка, понимаете, какой опасности подвергаетесь. Добудете вы дневники или нет, вас все равно уберут. На всякий случай. От греха подальше.

— Куда уберут?

Луборецкий ткнул указательным пальцем в потолок:

— Туда.

— Господи.

— Только я вам могу помочь. И помогу, если увижу, что вы поумнели. Фанатичку, стремящуюся, во что бы то ни стало сдохнуть во имя бредовой идеи, мне не жаль. А красивую здоровую рассудительную женщину потерять было бы обидно. Тем более, что вам определенно есть чем заняться в жизни. Вы бы могли выйти замуж, родить детей, имея деньги, заняться благотворительностью. Посмотрите на своего зятя — вот достойный пример для подражания. Хватит разрушать, пора строить.

Надин уехала от Люборецкого не убежденная в его правоте, но полная сомнений. Из-за них-то она и охладела сначала к боевой, а потом к партийной работе. Последним этапом в революционной карьере Надин зарубежный отдел ЦК и командировки, в которые ее отправляли к заокеанским толстосумам-спонсорам, в качестве последнего и убедительного аргумента.

Что касается опасности, про которую говорил Люборецкий, то старый разведчик оказался прав. На Надин дважды покушались. Попытки прекратились после того как Прохор Львович переслал в ЦК копию своего завещания. В нем спец. по террору объявил Надежду Антоновну Ковальчук наследницей своего архива и дневников и предупредил, что в случае смерти последней его бумаги будут опубликованы в крупнейшей парижской газете.