Начали прибывать штрафники, и вскоре нас передислоцировали в село километрах в тридцати от Шопрона. В самом населенном пункте разместился 202-й запасной полк, мы же заняли крупное поместье примерно в километре от него. Говорили, что оно принадлежало министру земледелия Венгрии.

Мы въехали в огромный двор на склоне холма, застроенный по периметру конюшнями, амбарами, хлевами, жилыми постройками. В верхней части размещался дворец, окруженный зеленым массивом. Стены дворца были окрашены в нежно-изумрудный цвет, а многочисленные лепные украшения, декоративные вазы, статуи, балюстрада — в молочно-белый.

К парадному входу вела широкая полукруглая лестница с мраморными ступенями. Перила внизу оканчивались львиными головами, а вверху — статуями обнаженных женщин. Противоположная сторона парадной лестницы спускалась на аллею с узорчатыми решетками арок, оплетенных вьющимися розами. Вдоль решеток стояли тщательно подстриженные декоративные кусты. Аллея перескакивала по кружевному чугунному мосту через пруд, в лед которого вмерзли ветви плакучих и в.

Во дворе усадьбы были также просторный особняк управляющего, дома-бараки для батраков и двухэтажные конюшни и коровники. На первых этажах размещался в стойлах чистый и ухоженный скот, выше хранилось сено и зерно. Нас поразили водопровод, канализация, автоматические кормораздатчики, повсюду было чисто, светло и тепло. Конечно, теперь этим никого не удивишь, но в то время это было настоящей сказкой. Уход за животными был идеальный, и каждая корова была словно румяная принцесса по сравнению с нашими крестьянскими буренками.

Еще большее удивление ждало нас во дворце. Через парадный вход мы вошли в длинный коридор с огромными окнами-витражами. На внутренней стене мы увидели лес рогов лосей и оленей, а под ними многочисленные портреты. Портретную галерею открывал далекий предок владельца дворца в белом парике, с пеной тонких кружев на груди и на манжетах бархатного камзола. За ним шли другие представители династии, постепенно меняя наряды от фрака до современного костюма-тройки. В вестибюле сверкало огромное, во всю стену, зеркало в витой бронзовой оправе.

Из галереи-коридора были устроены входы в залы с резными дверями. Каждый зал был отделан по-разному. Мы ходили по ним, раскрыв рты от удивления. Дворец не отапливался, из-за холода жить в нем было невозможно, и личный состав роты разместился в домах батраков, а Сорокин и офицеры заняли особняк управляющего. Я и Лосев поселились в батрацкой семье, которая ютилась в очень тесной каморке барака без каких-либо удобств. Глава семьи был конюхом, а его жена и молодая дочь — доярками.

Душную комнатку с одним оконцем почти целиком занимали сундук и две кровати, на которых лежали матрасы, набитые сеном, и стеганые одеяла. Стол и табуретки путались в ногах и толкали в бока, занимали остальное пространство. Так жили все батраки.

Дочка уступила нам свою кровать и ютилась на сундуке на каких-то лохмотьях. Семья жила впроголодь, и я шепнул Лосеву, чтобы он от моего имени попросил повара наполнять котелки до краев.

Вечерами мы собирались за столом все вместе. Мадьяры-бедняки были приветливы, дружелюбны и любопытны. Они задавали много вопросов, не надеясь понять ответ, — мы свободно общались и понимали друг друга лишь за игрой в карты, которой посвящали вечера после совместного ужина. Одновременно мы флиртовали с шестнадцатилетней Муриэлой, но она была застенчива, особенно в присутствии родителей.

Приближался новый, 1945 год. Сорокин договорился в запасном полку, что к нам в новогоднюю ночь приедут артисты. Обещали приехать и девушки из военной цензуры.

Во дворце мы выбрали просторный, но довольно уютный зал с концертным роялем, а главное — с огромным камином. Он сверкал бронзой и бело-голубым мрамором и был украшен мраморной статуэткой Психеи. Пол этого зала был наборный, из ценных пород дерева. Из банкетного зала дворца солдаты принесли столы, стулья с высокими спинками и вычурными позолоченными ножками, а от управляющего — сервиз из саксонского фарфора. Старшина Червонобаба нашел потайной ход в винные погреба этого имения. Запаслись мы и дровами для камина.

Под Новый год я и Ваня Живайкин на вечерней зорьке с большим интересом бродили по скрипучему голубому снегу в парке, примыкающем ко дворцу, по аллеям, по горбатому мосту через рукотворное озеро. Мы пришли во дворец, когда там уже все собрались. Приехали артист и две артистки, но посланный за девушками из ВЦ старшина Кобылин возвратился один: им не разрешили отлучаться из расположения штаба армии, видимо, они были нужнее там.

Пылали дрова на решетке камина, полукругом возле него уселись гости и офицеры. Стол сервировали солдаты и старшина. Нарушая красоту сервировки, на столах стояли ведра с вином, а возле них жались бутылки шампанского.

Камин не мог полностью прогреть промерзшей зал, и по спинам пробегал холод. Для «сугрева» от камина все стали периодически отлучаться к ведрам.

Артист мне не понравился — было видно, что это прохиндей-алкоголик без поставленного голоса, девицы-артистки тоже больше флиртовали с нашими офицерами.

Наташа ревниво сверкала большими глазами то на Сорокина, то на артисток, а командир роты, казалось, забыл о ней и пожирал глазами певицу. Всплески пламени в камине красили их оживленные лица, необычная окружающая обстановка делала их очень притягательными, и, когда певица вышла из зала, Сорокин поспешил за ней. Наташа запылала, как угли в камине.