— Есть ещё Фердинанд. Бароны не спросили его. Посудите сами, господин маршал, можно ли ваше избрание считать окончательным!

— О, нет, конечно. Я не так глуп. Как это у вас… Попытка не пытка.

Выговорил по-русски, с озорством. Улыбка того мальчишки… Проще стало с ним. Князь усмехнулся, но смягчиться себе не разрешил.

— Теряете время здесь.

— Почему же? Городок неплох, я отдыхаю душой. Провинция, конечно. Мне не хватает театра. Первым долгом, мой принц, я позаботился бы о театре, ибо какое же государство без него. Вообще, очень много, при разумном правлении, можно создать полезного.

— Увы, майн герр, не все от нас зависит, — молвил князь поучающе, силясь придать сей максиме смысл расширительный. Мориц уловил, отозвался с живостью.

— От вас очень много, мой принц. В моём деле. Но вы мне не поможете.

— Не помогу.

— Да, у вас есть свои расчёты.

— Есть, майн герр.

— Ну вот, мы по крайней мере откровенны. Итак, соглашение между нами исключено. Что остаётся? Дуэль, — и Мориц расхохотался. — Восхитительный спектакль, не правда ли? На всю Европу, мой принц.

— Позвольте, граф, существует другой способ решать споры! Допустим, некая сумма денег, которая возместила бы вам…

— Вы предлагаете отступного?

— Подумайте!

— О, вы готовы потратиться? У вас-то, мой принц, простите, не больше шансов стать герцогом Курляндии.

— Увидим.

— Если уж мне Курляндия не суждена Богом, то… действительно, ретироваться с пустыми руками будет досадно. Знаете что? Пусть платит тот, кто выиграет корону! Сто тысяч экю. Много? По-моему, справедливо. Целое герцогство…

— Давайте без шуток, граф! Я сегодня же вручаю вам деньги, и вы немедленно уезжаете. Согласны?

— Извините, я не привык отступать так скоро. Игра ведь не окончена.

— Как вам угодно…

Утомил навязчивый претендент. Голова разболелась от пустопорожнего препирательства.

Между тем герцог Фердинанд, гданьский отшельник, нарушил молчание. И ему не угоден Мориц. Предпочёл бы видеть на курляндском престоле племянника ландграфа Гессе-Кассельского.

— Дальняя родня, — пояснил Бестужев. — А из Варшавы агент пишет мне…

Король Август тайно сочувствует сыну, голоса не подаёт, ибо должен считаться с поляками. Сейм же явно против Морица, выборы считает незаконными.

— Баронам уже известно. Пришли в замешательство. Паче же боятся вас, ваша светлость.

Страх причиной или упрямство — собрались не все, лишь шестнадцать седых голов серебрились в ратуше, в косых лучаx солнца. Они скупо проникали сквозь узкие окна, не нарушая прохлады под сводами зала в жаркий июльский день, и некая враждебность, будто струившаяся в воздухе, перехватывала дыхание.

— Я пригласил вас, господа…

Рука на эфесе шпаги, твёрдо. Тон взял фельдмаршальский, почти приказной. Её величество поручила заявить — никаких уступок она не сделает, Морица не признает и крайне возмущена тем, что шляхетство здешнее оказывает ему покровительство. Надлежит выдворить сего искателя, учинишь ландтаг и обсудить предложение её величества. Милостивая императрица не иное что преследует, как безопасность и процветание Курляндии. Упрочив союз с Россией, она получит неодолимую защиту.

— Если я не услышу от вас согласия, господа, значит, вы оказываете противность её величеству. Разрываете союз между нами. Вынуждаете меня применить меры чрезвычайные, по силе моих полномочий…

Фразы, давно выученные, отработанные с парламентариями, с дипломатами. После каждой томящая пауза — фельдмаршал переводил дух, оглядывал сурово сидящих.

— Грозите нам Сибирью? — Старик фон Сакен приподнялся, багровея, выкрикнул и схватился за сердце.

— Не имею такого намерения, господа, видит Бог. От вашей политики зависит.

Поникли седые головы. Фон Сакен тяжело, гулко дышал. Князь заговорил мягче.

— Наша мудрая государыня… Всей Европе известная ревнительница просвещения… Особливо благосклонна к здешним землям, уважает свято дворянские вольности… Так же и я… Во мне, господа, вы всегда найдёте друга…

И довольно с них. Теперь удалиться. Не снимая руки со шпаги, выразил надежду на благополучный исход. Коротко, величаво кивнул, прощаясь. Лестное, ласкающее чувство — его боятся. Никто ведь не посмел перебить, кроме президента. Покорны, значит?