Шрифт:
То, что Диаматыч никакой не глубинщик, я понял сразу, как только увидел в руках у парнишки киборга, но то, что у этого старого марксоведа и энгельсолюба здесь, в Париже, есть любимая женщина, было настолько ошеломляющим, что я снова не нашелся что ответить.
— Я знаю, вас специально ко мне приставили! — оскалился Диаматыч. — Вы меня нарочно со своим дружком подначивали! Кололи? Да? Радуйтесь, раскололи… Теперь медаль получите! А я ее все равно должен был увидеть. Мы десять лет не виделись! Мальчик уже вырос, а я ему игрушку купил… Вы должны меня понять! Вы же тоже коммунист… У вас ведь в КГБ все коммунисты? Да? — И он с жалобной надеждой посмотрел на меня.
— Я не из КГБ. — Ко мне наконец вернулся дар речи.
— А откуда? — почти с ужасом спросил он.
— Из вычислительного центра «Алгоритм».
— Понятно, — обреченно кивнул Диаматыч. — Товарищ… Простите, не знаю вашего звания, что мне за это будет?
— Трудно сказать…
— Прошу вас, скажите правду!
— Кто эта женщина? Только сразу и честно! — строго спросил я, подражая какому-то чекисту из какой-то детективной многосерятины.
— Она была моей аспиранткой, — с готовностью сообщил Диаматыч. — Но я не мог развестись с женой… Потом она уехала к родственникам. Сюда… Я тоже мог уехать с ней… Но для меня Родина…
— Да бросьте… Я же сказал, что не из органов…
— Да, разумеется! — закивал он, давая понять, что правила конспирации им поняты и приняты к исполнению. — Что мне за это будет?
— Оставаться не собираетесь? — глядя ему в переносицу, спросил я.
— В каком смысле?
— В смысле политического убежища…
— Что вы! — возмутился он и вспотел. — У меня в Москве жена полупарализованная… Что я говорю! Я Родину никогда не продам…
— Ясно! — сурово перебил я. — Это меняет дело. Вашу ситуацию в рапорт включать не буду. Женщина. Ребенок. Это мы понимаем. Такие же люди, между прочим…
— Спасибо! — вздохнул Диаматыч, и глаза его замутились ожиданием слез.
— Сегодня уже поздно. Даю вам десять минут на окончание разговора и прощание. Завтра разрешаю вам сходить к ним в гости. Ненадолго!
— Спасибо… — заплакал он.
— Прекратите! На нас смотрят! — одернул я, поражаясь своей почти профессиональной суровости. — И запомните: мы здесь не встречались. Работаю я в вычислительном центре «Алгоритм»!
— Да… Конечно… Я понимаю… Ваша работа очень важная! Мы все должны помогать!
«Боже мой, — думал я, возвращаясь в отель. — Как, оказывается, просто и сладко быть судьей ближнего своего, как это легко и азартно карать или миловать по своему усмотрению и видеть в глазах испуг, вызванный одним-единственным словом твоим, одной-единственной усмешкой, одним-единственным жестом! Не-ет, если жизнь ни разу по-настоящему не искушала тебя, нельзя гордиться чистотой своей совести… Как нельзя гордиться тем, что, родившись в Москве, ты не «окаешь»… Но что он нашел в этой очкастой аспирантке, не понимаю!»
Поднимаясь в свой номер, после мучительных колебаний я решил поскрестись в дверь Аллы. Послышались шаги, а потом шепот:
— Кто там?
— Это я…
— Кто «я»? — уточнила Алла, явно издеваясь.
— Я, Костя…
— Ах, Костя… Тебе что-нибудь нужно?
— Поговорить…
— Поговорить? Ты со шпагой?
— Не-ет…
— Тогда спокойной ночи!
14
Утром, нежась в постели, я наблюдал, как Спецкор истязает себя гимнастикой, и с грустью думал о том, что все мои мускулы давно пропали без вести под слоем жирка, а вот он буквально весь состоит из отчетливых мышц и напоминает гипсового человека-экорше, рисовать которого мне приходилось в школе. И вообще, наверное, Спецкор относится к женщинам, как собиратель букета к степным цветикам: захотел — нагнулся и сорвал, не захотел — мимо прошел.
— Послушай, сосед… — начал я.
— Слушаю… — отозвался он, изо всех сил упираясь в стену, точно желая ее сдвинуть с места.
— А ведь Диаматыч не глубинщик…
— А я тебе с самого начала говорил…
— Послушай, сосед…
— Слушаю… — ответил Спецкор, становясь на голову.
— Ты свою француженку долго уламывал?
— Фу, Костя! — возмутился он, пребывая в антиподском положении. — Ты, наверное, хотел сказать — обольщал?!
— Ну, обольщал…
— Довольно-таки долго… Если бы я не знал французского, вышло бы гораздо быстрее. Слова — это время… — отвечал он, страдая от перевернутости.
— А ты не боишься, что у тебя из-за нее неприятности будут?
— Нет. Ради Мадлен я готов на все! Ф-у-у… — Спецкор кувырком воротился в исходное положение и начал делать самомассаж.
— Тогда нам нужно договориться… — осторожно приступил я к щекотливой теме. — Если ты… Ну… Понимаешь?
— Понимаю. Если я соскочу… Да?
— Да. Соскочишь. К Мадлен. Меня, естественно, будут допрашивать!
— Опрашивать…
— Ну ладно — про тебя расспрашивать… Что я должен говорить?..