— Не люблю журналюг! — весело сообщил Павел Николаевич. — Продажные вы все людишки!

— А вы покупали?

— Неоднократно.

— Ну, меня вы пока еще не купили! И потом, я не журналист, а писатель…

— Писатель? Ну, это еще дешевле. Как ваша фамилия?

— Скабичевский…

— Странно. Мне показалось, что вы — Панаев…

Некоторое время мы молча сидели друг против друга. Телохранитель тем временем аккуратно повесил на плечики одежду шефа и стоял в дверях с каменным лицом, ожидая дальнейших указаний.

— Хорошо, — вдруг прервал молчание Павел Николаевич. — Я даю вам пятьсот баксов — и вы переходите в другое купе. Договорились?

Он махнул рукой — Толик раскрыл дорожный саквояж, извлек оттуда черную сумку-барсетку и протянул хозяину.

«Ничего себе кошелек!» — подумал я.

Мой попутчик небрежно достал из барсетки толстую, перетянутую резинкой зеленую пачку и отсчитал пять стодолларовых бумажек.

— Нет, — ответил я, отводя глаза от денег.

Павел Николаевич молча добавил еще столько же:

— Возьмите, вам же хочется. Смелее! В первый раз всегда страшно. — Он улыбнулся, и на его круглых щеках обозначились трогательные ямочки. Мне и в самом деле очень хотелось. Это была как раз та сумма, какую запросили с меня в автосервисе за полное восстановление «шестерки».

— Уберите деньги! — потребовал я.

— Ладно, отдаю все! — Он бросил на столик пачку и ребячливо подмигнул телохранителю.

— Зачем вы валяете дурака? Вы же все равно мне всех этих денег не отдадите!

— Отдам!

— Не отдадите!

— Конечно, не отдам.

Он надел очки и снова стал взрослым. Ямочки на щеках исчезли, как и не было.

— Зачем же вы тогда издеваетесь?

— Я вас искушал. И вы мне понравились. Давайте лучше выпьем! Толик, будь другом, накрой поляну. Мы тут с господином писателем о жизни побеседуем.

Телохранитель вынул из саквояжа две бутылки красного вина.

— Бургундское. «Кортон гран крю фэвле» восемьдесят восьмого года! — сообщил Павел Николаевич. — Очень милое вино. Вообще-то я больше люблю бордо, например «Шато Тальбо» восемьдесят девятого… Но оно капризное: откроешь — и нужно почти час ждать, пока резкость уйдет. Бургундское в дороге предпочтительнее. Или у вас другое мнение?

— А сколько оно стоит? — осторожно спросил я.

— Эх вы! Это про женщину сначала спрашивают: «Сколько стоит?» — а потом пробуют. С вином же все наоборот, сначала пробуют, а потом уже спрашивают: «Сколько стоит?»

Толик между тем вынул закуску: бутерброды с икрой и рыбой, уложенные в пластмассовую коробочку. В другой коробочке оказалась клубника. Потом он взял со столика и посмотрел на свет стаканы, поморщился и унес их прочь.

— К сожалению, бургундских рюмок здесь нет. Придется пить из общепитовских. Уж извините! — с издевательской грустью молвил мой попутчик.

— Переживу как-нибудь.

Толик воротился с другими — чистыми стаканами. Сопровождала его радостная проводница:

— Я договорилась в третьем купе!

— Спасибо, голубушка, за хлопоты, — кивнул Павел Николаевич, — но мы уже подружились… Толик, поблагодари девушку за заботу!

Вернувшись, телохранитель достал из кармана складной нож со штопором, откупорил бутылку и уверенным официантским жестом, несмотря на покачивание вагона, разлил рубиновое вино по стаканам.

— Спасибо, иди спать! — распорядился Павел Николаевич и, глядя вслед уходящему, добавил: — Отличный мужик. Горбачева охранял. Теперь вот со мной. Уже пять лет. Стреляет как бог! А удар!.. И вообще он человек, можно сказать, исторический…

— А вы не боитесь, что он когда-нибудь в вас выстрелит? — ехидно поинтересовался я.

— Нет, не боюсь. Если он даже Горби не пристрелил, то мне бояться нечего. Эти люди стреляют или во врага, или в себя… Странный народ… Кстати, давайте выпьем за русский народ! Знаете, когда все это началось, я думал, через год, максимум через два нас всех на вилы поднимут. Ничего подобного. Наоборот, сын трудового народа Толик меня и охраняет. За народ!

— Нет, за это я пить не буду.

— Почему?

— Из принципа…

— Бросьте! «Человек с принципами» — это всего лишь щадящий синоним к слову «неудачник»…

— Значит, «беспринципность» — всего лишь синоним к слову «преуспевание»?

— Вы со всеми такой вредный или только со мной?

— Нет, не со всеми. Но если бы народом был я…

— Я бы давно уже был на вилах! — засмеялся Павел Николаевич. — Какой вы злой! Вы, наверное, просто бедный? Но за ненависть мы пить не будем. Выпьем за любовь! Вы допускаете, что такой мерзавец и мироед, как я, способен испытывать это чувство?