Водянистые колючие буркалы вербовщика превратились в узкие щёлки, окружённые паутинкой морщин. Лопнувшие кровеносные сосудики сплетались на носу в затейливый узор.

— Служил. — кивнул Шарп, — Тридцать третий полк.

— Отставка?

— Да, по ранению. Индия.

— Уволился или дёру дал?

Шарп усмехнулся:

— Если бы я дал дёру, то вашего брата-вербовщика десятой дорогой обходил.

— Не беглый, говоришь? Так, может, «прыгунок»?

— Нет, сержант, не «прыгунок».

— Смотри, парень. Я «прыгунков» не люблю. Вздумаешь «спрыгнуть», на краю земли сыщу, зёнки вырву и в задницу вставлю, понял?

«Прыгунками» величали ловкачей, соглашавшихся вступить в армию, бравших положенный задаток и скрывавшихся в неизвестном направлении.

— Понял, сержант, да только я не из их числа.

— Коль не из их числа, кой чёрт ты забыл в армии?

— С работой туго.

— Уволился когда?

— Год назад.

Секунду сержант сверлил его взором, потом отпустил запястье, и Шарп, наконец, припал к кружке. Гаверкамп следил, как он пьёт, словно считал каждый глоток:

— Имя?

— Дик Вон.

— Грамотный?

— Упаси Бог.

— Спина не рябая?

— Рябая. — Шарпа выпороли много лет назад, в Индии.

— Я буду присматривать за тобой, Дик Вон. Один неверный шаг, и я спущу с твоего хребта остатки твоей исполосованной шкуры. Уяснил?

— Уяснил.

Сержант расслабился. Настороженность на его физиономии сменилась брезгливым презрением к остолопу, не сумевшему добыть себе пропитание за пределами армии. На столе появилась монета в один шиллинг, и рыжий глумливо предложил:

— Чтож, возьми.

Пряча глаза и понурив голову, всем своим видом демонстрируя, что только отчаяние могло вынудить его пойти на это, Шарп сжал шиллинг в кулаке.

— Эгей, ребятки! — повернулся к остальным Гаверкамп, — Дик сделал свой выбор! Поздравляю, Дик, со вступлением в ряды доблестного Южно-Эссекского полка!

Фермерские сынки одобрительно загомонили, а Пуговка отозвался лаем.

Следующим решился слабоумный. Загробастав шиллинг, он попробовал монету на зуб и хихикнул. С белоручкой у сержанта тоже трудностей не возникло: тот взял деньги без колебаний.

— А ты, Падди, что скажешь?

Харпер прищурился:

— Раз ирландец, значит, дурень, да?

Дремлющий в углу на своём инструменте мальчишка — барабанщик громко всхрапнул во сне. Оба переодетых капрала, схвативших шиллинги с такой готовностью, будто их за это должны были сразу произвести в генералы, усердно подливали троице юных крестьян ром.

— В чём дело, Падди? Что не так, приятель?

Харпер размазывал пальцем разлитое пиво:

— Ничего.

— Ну же, парень, не таись! Здесь все свои.

— Ничего!

Гаверкамп катнул к нему шиллинг:

— Выкладывай, друг, почему ты не хочешь его взять?

Харпер покусал губу, поднял на сержанта чистые глаза и застенчиво спросил:

— Кровать у меня будет?

— Что?

— Ну… Кровать своя. Собственная. А?

Сержант опешил, но, видя на лице ирландца искреннее беспокойство, поторопился заверить:

— Лучше, чем у короля, Падди! С простынями из атласа и подушками размером с добрую корову!

— Тогда ладно. — Харпер выудил шиллинг из пивной лужицы, — Тогда я ваш.

С деревенскими ребятами у Гаверкампа ничего не вышло. Чарли Веллер страстно хотел завербоваться, но только если друзья составят ему компанию, а те особым желанием не горели. Сержант испробовал на них все уловки, даже бросал шиллинг им в пиво (окажись монета у них во рту, по закону это считалось бы согласием), но парнишки были настороже. Тогда Гаверкамп оставил хитрости и начал накачивать их спиртным. Ребята захмелели. Шарп решил, что ещё немного, и Чарли Веллер возьмёт шиллинг без оглядки на приятелей. Однако дверь кабака вдруг распахнулась. Статная суровая женщина влетела внутрь и, обругав Гаверкампа, погрозила кулаком юному Веллеру:

— Чарли, негодный мальчишка, совесть у тебя есть?

— Мам, — перепугался тот, — Мам, я не…

— Вон из этого вертепа! А вам, Майкл и Джеймс, как не стыдно? Позорите свои почтенные семейства! Не дело молодым людям водить дружбу с грешниками-солдатами! Чарли Веллер, я кому сказала, вон отсюда! Для того ли я рожала тебя на свет, чтоб тебя пристрелил Бог знает где какой-то бездельник?

Она сцапала Веллера за ухо и потащила к выходу, приговаривая:

— Только бесполезные недоумки идут в солдаты!