Дети закивали, как болванчики, злобно глядя на меня. Я был восхищен речью шестилетнего Коли, но понял, что завтра мне придет конец. Когда мама вела меня домой, я срывающимся голосом попросил:

— Мама, не отправляй меня больше в этот детский сад, я не буду мешать дома, не буду спускаться во двор и даже ходить по комнатам. Я буду неподвижно сидеть на стуле, чтобы не мешать, только не отправляй меня сюда больше!

Но мама назвала все это глупостями, сказала, чтобы я поскорее подружился с ребятами и выучился говорить погрузински. Что-то оборвалось у меня в душе, положение было безвыходное. И вдруг я почувствовал какой-то переход в другую бытность, я стал видеть все как-то со стороны. Вот идет женщина и ведет за руку сутулого печального ребенка — это я. Солнце перестало ярко светить, все стало серым и бесшумным, как бы неживым. Я почувствовал, что наступило время какого-то решения, это время может тут же закончиться, нужно спешить. И я твердо сказал про себя совершенно чужими словами: „Этот вертеп должен сегодня сгореть!“. Тут опять засияло солнце, я оказался на своем месте — за руку с мамой, она что-то говорила мне, но я не слушал. Я распрямился, мне стало легко, и я не думал больше о проклятом детском саде. Мне потом мама сказала, что я весь вечер вел себя спокойно и тихо улыбался.

Утром я не просил, как обычно, оставить меня дома; спокойно собрался, и мама повела меня за руку куда надо. Приближаясь к двухэтажному деревянному зданию детского сада, я даже не смотрел в его сторону, а улыбался про себя. Вдруг мама неожиданно остановилась и испуганно вскрикнула:

— Сгорел!

Я поднял глаза и увидел то, что уже представлял себе и лелеял в воображении. Мокрые обгоревшие бревна, раскиданные по двору. Печь с высокой трубой, стоящая одиноким памятником пепелищу. Невысокая лестница в никуда. Отдельные люди, медленно бродившие по углям.

— Сгорел, — повторила мама, — что же теперь делать?

— Сгорел вертеп проклятый! — чужим голосом, улыбаясь, вымолвил я. Мама с ужасом посмотрела на меня и даже отпустила руку:

— Откуда ты такие слова знаешь: „вертеп“? Что это такое, где ты слышал это слово?.…»

Вот такой непростой человек этот Гулиа.

Рассказывает Борис М., Москва:

— Это произошло летом 1975 года, подробности, правда, уже забылись. В конце августа мы с двумя товарищами поехали на рыбалку, на водохранилище (Волга). Нашли хороший заливчик, расположились. К вечеру пошел клев и продолжался почти до захода солнца. Когда стемнело, на другой стороне залива (метров 700), почти у воды, на фоне темного леса появился огонек оранжевого цвета. Сначала он мигал с интервалом в 2 секунды, потом горел минуты три и погас. Мы решили ответить, у нас были фонарики. Сидели мы друг от друга метрах в пяти, я справа. Средний парень достал фонарик (были они у нас такие длинные алюминиевые), вытянул руку и начал мигать в ответ.

И тут огонек вспыхнул оранжевым светом. Потом стал медленно как бы раскаляться, а когда его свет стал ярко-малиновым, появился луч, направленный в нашу сторону. А потом — воздушный удар и темнота…

Когда очухались, увидели, что мы все проехали на заднице метра три от того места, где сидели. А у светившего в трясущейся руке был оплавившийся фонарик. Там, где трубка фонарика была зажата рукой, все цело, а остальное расплавлено, словно автогеном.

Мы тут же снялись с этого места и глубокой ночью уже были в Москве.

И почему-то долго об этой истории никому не рассказывали, да и при встрече почему-то не вспоминали.

Автор этой истории — уже знакомая нам бывшая ученая Наталья Бехтерева.

В жизни Натальи Бехтеревой было несколько сновидений, которые оказались пророческими. Причем одно из них совпало вплоть до деталей — сон о смерти матери. О ту пору мама Бехтеревой отдыхала на юге. Она была в прекрасном здравии. Причем незадолго до описанного сна Наталья Бехтерева получила от мамы бодрое письмо. В общем, ничто не предвещало грозы.

И вот как-то днем Наталья Бехтерева прилегла поспать и увидела сон. К ней во сне пришел почтальон и принес телеграмму, в которой сообщалось, что мама умерла. Бехтерева во сне же поехала на похороны, встретилась в том селе, где мама умерла, с разными людьми (причем людей этих Бехтерева раньше не видела, но почему-то называла по имени-отчеству). Во сне Бехтерева искала сельсовет, чтобы там уладить дела с похоронными документами. Любопытно, что слово «сельсовет» уже ушло из нашего лексикона, а тут, во сне, вдруг всплыло.

И что же вы думаете?!.. Через десять дней мама Бехтеревой умерла. И Бехтерева поехала в то самое село, искала там сельсовет, говорила с людьми, с которыми говорила во сне.

Никаких материалистических объяснений этой истории у Бехтеревой нет.

Никас Сафронов, художник:

— Когда я рисовал портрет Лужкова, на заднем плане изобразил храм Христа Спасителя, потому что Лужков восстановил этот разрушенный большевиками храм. Меня потом упрекали за этот прямолинейный ход, но я думаю, что все нарисовал правильно. И, в общем-то, портрет был практически готов. Но мне все время казалось, что чего-то в нем не хватает для полноты композиции, буквально какой-то одной детали. Долго мучился, а потом взял и почему-то нарисовал рядом с Лужковым хрустальный шар. Вот неожиданно в голову пришло. И сразу все встало на свои места.

А когда дарил портрет Лужкову, тот очень удивился и спросил, почему это я решил рядом с ним нарисовать шар? Я начал что-то путано объяснять, а он молча прошел к шкафу, открыл его, и я увидел… целую коллекцию стеклянных и хрустальных шаров. Лужков, оказывается, коллекционирует стеклянные шары!..

Со мной часто бывают такие странности.

Историю эту мне рассказал человек, имя которого я по некоторым причинам назову чуть позже — в следующей части книги. А пока скажу лишь, что Рассказчик лично занимался расследованием одной загадочной трагедии.