Наконец Хендерсон протер глаза, словно после сна, и совершенно спокойно сказал:

— Теперь все в порядке. Можно приступать.

Разговор начался так непринужденно, так небрежно, что трудно было даже сказать, когда именно он начался. Он больше походил на светскую беседу, во время которой полицейские, однако, старались получить как можно больше сведений.

— Ваш возраст, мистер Хендерсон?

— Тридцать два года.

— Ее возраст?

— Двадцать девять.

— Как давно вы женаты?

— Пять лет.

— Ваш род занятий?

— Я занимаюсь брокерским делом.

— В котором примерно часу вы ушли отсюда сегодня вечером, мистер Хендерсон?

— Между половиной шестого и шестью.

— Не могли бы вы сказать немного точнее?

— Да, пожалуй, могу. Я не могу сказать вам, когда дверь закрылась за мной, с точностью до минуты. Ну, скажем, примерно от без четверти до без пяти шесть. Я вспоминаю, что слышал, как пробило шесть в небольшой часовне в соседнем квартале, как раз когда я дошел до угла.

— Понятно. Вы тогда уже пообедали?

— Нет. — Он помедлил секунду. — Нет, не пообедал.

— В таком случае вы обедали в ресторане?

— Да, я обедал в ресторане.

— Вы обедали один?

— Я обедал в ресторане без жены.

Человек за столом потерял интерес к журналу. Человек у окна потерял интерес к происходящему на улице. Человек в кресле сказал с преувеличенной осторожностью, словно боялся нанести ему обиду:

— И все же это не входило в ваши привычки… э-э… обедать в ресторане без жены?

— Нет, не входило.

— И все же, следуя вашим же словам, как получилось, что сегодня вечером вы обедали один?

Детектив не смотрел на него, он разглядывал холмик пепла от сигареты, который рос в пепельнице рядом с ним.

— Мы договорились, что сегодня вечером вместе пообедаем в ресторане. А потом, в последний момент, она пожаловалась, что плохо себя чувствует, что у нее болит голова, и я… пошел один.

— Вы, наверное, немного поссорились? — Вопрос прозвучал так тихо, что Скотт едва расслышал его.

Он ответил так же тихо:

— Мы слегка поспорили. Слово за слово. Ну, знаете, как обычно бывает.

— Конечно. — Казалось, детектив прекрасно знает, как происходят мелкие домашние ссоры вроде этой. — Но ничего серьезного, не так ли?

— Ничего такого, что могло бы толкнуть ее на подобный поступок, если вы к этому ведете. — Он замолчал и с моментально проснувшейся в нем подозрительностью в свою очередь задал вопрос: — И все же, что она сделала? Вы мне даже не сказали. Что именно…

Он вздрогнул, услышав, как открылась наружная дверь. Как загипнотизированный, он смотрел на происходящее, пока дверь в спальню не закрылась. Тогда он привстал с дивана:

— Что им здесь надо? Кто это? Что они там делают?

Сидевший в кресле подошел к нему и положил руку на плечо, заставив его сесть; движение, однако, не было грубым. Скорее это был жест сочувствия.

Стоявший у окна повернулся, заметив:

— Вы слегка нервничаете, а, мистер Хендерсон?

Естественное, инстинктивное негодование, свойственное всем человеческим существам, пришло Хендерсону на помощь.

— А вы как думаете? Или я должен быть совершенно спокоен? — ответил он с горьким упреком. — Ведь я только что пришел домой и нашел свою жену мертвой.

Он выбрал правильный тон. Его собеседник у окна, очевидно, не нашел что ответить на этот выпад.

Дверь в спальню вновь открылась. Там происходила какая-то непонятная, неуклюжая возня. Глаза Хендерсона расширились. Его взгляд медленно пересек комнату от двери до арки, ведущей в прихожую. На этот раз он резко, словно от толчка, вскочил на ноги:

— Нет, только не это! Что они делают! Как мешок с картошкой! А ее чудесные волосы — прямо по полу, она так ухаживала за ними!

Несколько рук вцепились в него, удерживая на месте. Наружная дверь захлопнулась с глухим стуком. Запах духов донесся из пустой спальни и, казалось, шептал ему: «Помнишь? Помнишь, как мы любили друг друга? Помнишь?»

Неожиданно он упал на диван, спрятав лицо в непослушных, дрожащих руках. Он шумно дышал. Время раскололось. Потом его руки упали, и он сказал с беспомощным удивлением: