Ухожу в монастырь!

Аннотация

Не успела Анна Лощинина опомниться после приключений в амазонских лесах, как на нее свалилась новая напасть. Лучшая подруга Саша Голубовская и ее дочь Вика не могут прийти в себя после исчезновения сына Вики – малыша по прозвищу Помпошка. Саша и Вика уверены, что он погиб, но дочь Анны – Ника, девочка-индиго, «увидела» Помпошку живым и невредимым! А если кому-то и грозит опасность, так это его отцу – загадочному Каю Ландбергу. Анна из сил выбилась, убеждая Сашу с дочкой, что это вовсе не бред! Когда ей это удалось, подруги решили: Кая надо найти любой ценой и Вика должна обрести сына! Для осуществления этого плана отчаянным дамочкам придется отправиться на Урал, туда, где в густых лесах прячется таинственная и ужасная «чудь белоглазая»!

Часть 1 Глава 1 Сначала было слово. «…!» Произнесенное с большим чувством. С эмоциональным подъемом, я бы сказала. Собственно, я и сказала. А потом очень эмоционально поднялась. Вот только особой грациозностью мой подъем не отличался. Он отличался сопением, возней и безуспешными попытками собрать вихлястые ноги в кучу. А они, ноги, превращаться в устойчивую и надежную опору категорически отказывались, угрюмо бубня что-то маловразумительное насчет «обладающей избыточным самомнением кретинки, напялившей на нас изящные сапожки на высоченном каблуке. И это после трех лет вольницы в растоптанных сандалетах!». Ну да, согласна, есть кро-о-охотная толика истины в оскорбительных инсинуациях моей обуви. Но именно крохотная. Крохотульная. Микроскопическая. Я действительно последние три года провела в месте, где о наличии брендовых сапог никто и понятия не имел, местное население предпочитало передвигаться по джунглям босиком. Это когда они пешком шли. А еще некоторые умели летать. А другие – нырять, плавать и оставаться под водой сколь угодно долго. Племя Земли, племя Воды и племя Воздуха. Появившиеся в результате бесчеловечных экспериментов нацистского изувера доктора Менгеле, начавшего свои «изыскания» еще в концентрационном лагере Освенцима [1] . Он успешно инсценировал потом свою гибель и, обустроив в глухих амазонских джунглях секретный научный комплекс, приступил к любимому занятию – опытам над людьми. В качестве подручного материала были использованы три индейских племени, имевших несчастье жить в выбранной Менгеле местности. Из них со временем и получились племя Воды – амфибии, племя Воздуха – обладатели кожистых перепонок-крыльев, и племя Земли – меньше всего похожие на людей, а больше на оборотней, какими их показывают в кино. 1 См. роман А. Ольховской «Дрессировщик русалок». Как туда попала я? Это долгая история. Но сначала позвольте представиться. Меня зовут Анна Лощинина. Сейчас я стою немного в стороне от раскатанной детьми скользушки, на которой, собственно, мои ноги и утратили связь не только с реальностью, но и с поверхностью, и я пребольно шмякнулась на пятую точку. И отправила в пространство то самое слово. Знаю, знаю, приличной даме выражаться столь непарламентскими терминами конфузно, но, во-первых, в российском парламенте сей лексикон давно уже употребим, а во-вторых, я сейчас одна, мои дети остались дома и краснеть мне не перед кем. И вообще, сами попробуйте куртуазно усмехнуться и небрежно посетовать: «Вот ведь неприятность какая!», получив подлый удар льдом не только в довольно мягкую пятую, но и еще в ту самую болевую точку локтя, от которой буквально бьет током. А потом еще и это унизительное копошение на льду, напоминающее страдания перевернутой черепахи. И ведь так и не смогла самостоятельно подняться, какой-то сердобольный прохожий пособил. Вот стою теперь, пальто отряхиваю и на обувку свою сквозь зубы шиплю. Хотя модные изящные сапожки ни в чем не виноваты, если только в том, что площадь сцепления с землей в них катастрофически мала. А надо было чуни «Прощай, молодость!» на устойчивой танкетке покупать, да пошире, чтобы ту самую площадь сцепления увеличить, раз уж угораздило размер ноги иметь не сороковой, а тридцать седьмой. Который, становясь на высоченную шпильку, превращает подошву в крохотный пятачок, для успешной балансировки на котором требуется немалый профессиональный опыт. Опыт эквилибриста. Ну, или следящей за модой женщины. Я, собственно, не могу причислить себя к вдохновенными феминисткам, принципиально не пользующимся косметикой и презирающим всякие новомодные женские штучки-дрючки, и за модой всегда очень даже следила. Не бегала следом, конечно, преданно повторяя все, даже самые бессмысленные телодвижения кумира, но время от времени посматривала. И с обувью на высоких каблуках у нас отношения складывались более чем теплые. А потом мы с Никой попали в лапы доктора Менгеле, и три года я туфли-лодочки могла видеть разве что во сне. Кто такая Ника? Так, давайте-ка по порядку. Двенадцать лет назад в одном из областных центров России, расположенном от Москвы всего в паре часов езды на автомобиле, жила-была журналистка на вольных хлебах Анна Лощинина. Жила размеренно, без особых потрясений, да и откуда им, потрясениям, взяться, когда ты пишешь вовсе не на криминальные темы, а, что называется, за жизнь. И в личной жизни тоже полный штиль – после неудачного замужества и последовавшего вскоре развода я считала себя циничной, разочарованной в мужчинах и неспособной на любовь женщиной. Ну их в пень, мужиков этих! Этим тостом обычно заканчивались наши с Таньским посиделки в компании бутылочки мартини в моей однокомнатной квартире. Таньский, она же Татьяна Старостенко, на тот момент была моей единственной близкой подругой, начало дружбы с которой затерялось где-то в первом классе. Она работала бухгалтером, тоже пережила неудачный роман (правда, так и не завершившийся браком, но есть разница?), и тост наш звучал слаженным дуэтом. А потом совершенно случайно, на спор, если честно, обнаружилось, что я умею писать стихи. И не только стихи, но и тексты песен. Что и поставило крест на моем немного скучном, но спокойном и безопасном существовании. Потому что моими текстами заинтересовался Алексей Майоров – один из ярчайших представителей российского шоу-бизнеса. Самый закрытый на тот момент персонаж светских тусовок. И в связи с этим – обладатель самой большой армии поклонниц. Среди которых были и больные на всю голову. Но об этом я узнала позже. А сначала было заочное, телефонное, знакомство с Майоровым. С Лешкой. С моим нынешним мужем. Тогда-то и закончилась спокойная жизнь, и Анна Лощинина ступила на минное поле [2] . Прихватив с собой и Таньского. Правда, подружка вместе со мной подорвалась только один раз, да и то по собственной инициативе, лично топнув по очередной мине. Но зато в результате превратилась из скромной одинокой бухгалтерши Татьяны Старостенко в любимую жену наследника миллионов, красавчика Хали Салима [3] . Сейчас у них трое детей – Лейла, Денис и Кемаль, и они спокойно и счастливо живут в Швейцарии. 2 См. романы А. Ольховской из серии «Анна Лощинина. Папарацци идет по следу». 3 См. роман А. Ольховской «Бог с синими глазами». А мы с Лешкой продолжали брести по минному полю. И подрываться, и умирать, и воскресать, и снова исчезать, и снова встречаться. И любить друг друга все сильнее… Может, именно из-за этой бесконечной любви у нас и родился ребенок-индиго – наша дочь Ника. Обладающая невероятными по силе и возможностям способностями. Мощнейшей ментальной силой, сохранить которую в тайне от спецслужб, давно уже интересующихся всеми случаями появления на свет детей-индиго, нам удавалось с помощью нашего ангела-хранителя, любимого (пусть и неродного) дедушки Сережи. Сергея Львовича Левандовского, генерала ФСБ, отца лучшего Лешкиного друга, Артура. Чего только не было в нашей с Лешкой жизни! Меня уносило то цунами в Юго-Восточной Азии, то я вместе с Таньским умудрилась попасть в лагерь лжебедуинов, нас хотели продать, потом я навестила с познавательной экскурсией тайную тюрьму ЦРУ, побывала в подвале маньяка-людоеда, схлестнулась один на один с черным колдуном Вуду – бокором, пожелавшим отнять у меня мою дочь… Много чего было. Но в итоге мы наконец перешли это минное поле, расположенное на пути к тихому семейному счастью. И несколько лет прожили спокойно. А потом прилетел рикошет из прошлого. И Алексей превратился в раба сексуальной ведьмочки Изабеллы Флоренской (в миру – Антонины Евсеевой), а нас с Никой похитили люди доктора Менгеле, заинтересовавшегося способностями моей дочери. Там, на Амазонке, я поняла, что беременна во второй раз. И что над моим еще не рожденным ребенком этот изувер будет проводить опыты. И помешать этому не сможет даже моя чудо-девочка Ника. Потому что она одна, а помощников у Менгеле – много. Но оказалось, что она не одна. Он все-таки был гением, доктор Менгеле. Злым, но – гением. И в результате его экспериментов индейцы мутировали не только физически, но и ментально. Среди них появились так называемые Сильные. То есть, по сути, те же индиго. Их было совсем немного, причем все они были очень молодыми. Новое поколение, так сказать. И пользоваться своими способностями вместе они пока не умели. Но Ника их научила. Она оказалась самой сильной среди них, хотя на тот момент ей было всего семь лет. Однако она смогла объединить всех Сильных, и научный центр доктора Менгеле вместе со всем списочным составом просто перестал существовать… Это было страшно. Очень страшно. Я до сих пор по ночам иногда просыпаюсь от собственного крика, вспоминая выползающую из джунглей жуть. В живых не оставили никого из бывших Богов. Кроме Петера Вайса, рыжего тощего доктора, еще до нападения Сильных пытавшегося помочь нам с Никой сбежать. Но, обретя наконец долгожданную свободу, мутанты нас не отпустили. Они боялись, что мы приведем к ним других белых людей, которые снова начнут мучить и издеваться. И какой бы сильной ни была моя дочь, противостоять объединенной воле остальных она не могла. Мы вынуждены были остаться. А потом родился Алексей Майоров-младший, Ежик для своих. Маленькая копия папы. Не индиго, обычный мальчишка, умненький, развитый, сильный. И это хорошо, потому что его старшей сестре ее способности ничего, кроме проблем, пока не принесли. Спустя три года Ника, все это время упорно учившаяся управлять своей силой, с помощью остальных смогла наконец дотянуться через полмира до отца. И увидела сгущающийся вокруг него мрак… В общем, на этот раз удержать нас не смогли. Да и, если честно, не очень старались, по-моему, возрастающая с каждым днем сила Ники кое-кому не нравилась. И мы рванули в Москву. И успели вовремя. Потому что без помощи Ники и ее друзей Алексей Майоров так и остался бы в глазах обывателей жестоким маньяком и убийцей по кличке Дракула. Его подставили так ловко и виртуозно, что шансов у Лешки не было. Ни одного. Но теперь все позади, мы вот уже почти месяц дома, и я учусь ходить по снегу на каблуках. Глава 2 Нет чтобы подождать до весны, пока растает снег и асфальт снова станет привычно шершавым! Тогда бы потихоньку-полегоньку, ковыль-ковыль, поначалу с ходунками, а потом, через пару недель, – и сама бы пошла, покачиваясь и растопырив в стороны руки. К лету, глядишь, и восстановила бы легкую и упругую походку грациозной кошки. Гм… что-то не припомню кошку на каблуках. В общем, мудрому терпению я так и не научилась. Что поделаешь, южный темперамент. Мои родители, встретившиеся и поженившиеся в одном из областных центров России, раскинувшем свои кирпично-панельные крылья к северо-востоку от Москвы, попали туда по распределению, отучившись в институтах. Но оба были южных кровей. Нет, не восточных, а именно южных. Казачьих. Папа родился в донской станице, а мама – на Кубани. И все мое детство прошло там, на юге. Я на всю жизнь запомнила вкус белого, пышного, отдыхающего после выхода из печи хлеба. Я не могла дождаться, пока он остынет, «дойдет» под чистеньким льняным полотенчиком, и украдкой отламывала вкуснющую горбушку. За что и получала уже другим, более увесистым, полотенцем по филейной части. Хотя какое там филе! Тогда часть тела, на которой я сидела, больше напоминала суповой набор – кости, кости, кости и чуть-чуть мяса на них. Помню кукурузу под три метра, точь-в-точь, как в нынешних американских ужастиках. Но у нас там ничего страшного не происходило, мы там прятались от бабушки. Помню заросший виноградом изабелла двор, в тени которого так здорово было прятаться от палящего солнца. Помню рассвирепевшего после очередного моего капризного «Не буду есть этот ваш борщ, надоело!» деда. Ух, и досталось же мне! Хорошо, что шашка дедова была спрятана далеко, а то порубал бы если не меня, то стол. Я потом до вечера отсиживалась в кукурузе. А к вечеру дед успокоился. Он даже раньше успокоился, характер имел взрывной, но отходчивый. И передал его мне. А поскольку с другой, с маминой, стороны в роду тоже имелись есаулы, ожидать от меня спокойного, рассудительного, нордического поведения было бы глупо. Наверное, именно из-за этого я и вляпываюсь постоянно в неприятности. В том числе и в такие мелкие, как сегодня. Ну, принес вчера Алексей эти сапоги, купив их на свой страх и риск. В чем страх и риск? Кто же покупает обувь без примерки! Но они с Виктором (бессменным уже на протяжении многих лет помощником Майорова) случайно попали на международную выставку-ярмарку изделий из кожи. И на стенде одной известнейшей итальянской фирмы Лешка увидел эти сапоги. Причем они не продавались, это был образец. Но так думал представитель фирмы. До тех пор, пока господин Майоров не решил, что эти сапожки как раз и созданы для его соскучившейся по нормальной обуви жены. А когда господин Майоров что-то решает, проще согласиться с его решением сразу, меньше мороки и больше сохраненных нервных клеток. Я не знаю размера материальной компенсации задолбанному представителю фирмы в частности и фирме в целом, да и знать не хочу. Потому что сапоги действительно оказались чудо как хороши – и по дизайну, и колодка удобная, и ноги они обняли нежно и ласково. И по квартире я процокала той самой уверенной и грациозной кошкой. – Ну что, нравится? – улыбнулся Алексей, наблюдая за мной. – В целом неплохо, – царственно кивнула я, рассматривая стройную и длинноногую себя в зеркале. Ох, кривила душой, просто в спираль душу скрутила! Мне не просто нравилось, я была в восторге! В прежние годы я бы радостно сообщила об этом мужу поцелуем, но не сейчас. Хотя по его глазам я видела, как Лешка ждет этого «раньше», как надеется на него. Весь этот месяц, прошедший после нашего возвращения из небытия, надеется. Но увы… Я не могу. Не могу простить его. Разумом понимаю, что не так уж он и виноват, что это был сексуальный приворот, результат двойных усилий старой ведьмы Степаниды и молодой ведьмы Тоньки-Изабеллы [4] . А в том, что ведьмовство и колдовство – вовсе не бабьи сказки, я имела несчастье убедиться лично и с тех пор не морщу пренебрежительно носик, когда слышу об этом. Да, большинство газетных объявлений, в которых «потомственные маги и колдуны» обещают на раз-два выполнить любое желание и излечить от любой болезни, даются обыкновенными мошенниками, потому что настоящие маги и колдуны предпочитают держаться в тени и вовсе не жаждут привлечь к себе внимание. 4 См. роман Анны Ольховской «Прекрасная дикарка». Но они есть. И не все среди них – белые. Приверженцев тьмы тоже хватает. И Степанида с Антониной были как раз из этой, черной, когорты. И оплели Алексея липкой паутиной весьма сноровисто, превратив его в послушную марионетку. Если бы Ника была рядом, ничего подобного бы не произошло, но нас не было… И Лешка едва не погиб. Надо было видеть его глаза в момент нашей первой встречи! Пустые, безжизненные, наполненные лишь выгоревшим пеплом чувств, они вспыхнули такой дикой, безумной радостью, что я даже немного испугалась за его душевное здоровье. Несколько показавшихся мне вечностью мгновений он, застыв на месте, смотрел на меня, на повзрослевшую за три года Нику, на никогда не виденного им сына, и в глазах его все сильнее закручивалось торнадо счастья, надежды, бесконечной радости и… пугающего безумия. А потом ему навстречу шагнул Ежик. И робко спросил: – Папа? Никто и никогда до тех пор не видел Алексея Майорова плачущим. Но эти слезы вымыли из его глаз безумие, оставив лишь искрящееся счастье. И вернув ту самую, бесконечную, преданную и страстную любовь. Любовь ко мне. Он так надеялся, что все позади, что мы снова заживем все вместе, одной, ставшей на замечательного мальчишку больше семьей. И снова будет звенеть посудой на кухне Катерина, наша бессменная домоправительница, ставшая нашим детям любящей бабушкой. А в квартире тоже будет слышен звон, но не посуды, а заливистого смеха Ежика и Ники. И наш постаревший, седой, но все еще большой и сильный пес, наш страшненький, израненный ирландский волкодав по кличке Май, все три года преданно ждавший нашего возвращения, будет счастливо, по-щенячьи взлаивать, принимая участие в детской возне. И с восторгом катать на спине хохочущего Ежика. А он, Алексей, будет стоять рядом со мной, обняв меня за плечи и прижавшись подбородком к моей макушке, наблюдая за храбрым всадником. И плавиться от счастья. В общем-то, все так и было. И вернувшаяся к нам Катерина, все еще периодически плачущая от радости при виде Ники и Ежика. И звонкий смех моих детей. И восторг старичка Мая. И вкусные запахи готовящейся еды. И мы с Лешкой, наблюдающие за играми наших детей. Но – не рядом. Нет, мы можем сидеть рядом, стоять рядом, Алексей может даже приобнять меня. Но не слиться со мной в единое целое душой и телом. Я не могу простить его. Не могу, и все. Чувства и эмоции разуму никак не подчинятся. Тупо уперлись на своем, и сдвинуть их с этого своего мне пока не удается. Что? Вы считаете, что я просто разлюбила Лешку? Наверное, это было бы наиболее щадящим вариантом. Но… Не получится. Пощадить мою душу, изорванную в клочья, не получится. Потому что я не могу разлюбить самого родного, самого лучшего, самого нужного мне мужчину. С тех пор, как я встретила Лешку, все остальные представители рода мужского перестали для меня существовать. Нет, как друзья и знакомые, они остались. И некоторых я очень люблю – Виктора, к примеру, или Артура. Или мужа моего Таньского, Хали. А Сергей Львович – вообще мне как отец. Но МОЙ МУЖЧИНА, моя половинка, мое горькое счастье – только он. Лешка. Алексей Майоров. Больше всего на свете сейчас ждущий моего прощения. И возвращения. Но я пока не могу. И Лешка каждый день уезжает из нашей квартиры к себе. Он продал ту квартиру, в которой жил с Тонькой-Изабеллой, и купил другую. А мы с детьми и Катериной поселились в нашей прежней, все эти три года, пока нас не было, стоявшей закрытой и пустой. Куда Алексей приезжает теперь в гости… Глава 3 В общем, легко и изящно поцокав вчера каблучками по паркету, я себе настолько понравилась, что решила немедленно выгулять новые сапожки, познакомив их с московским снегом. Но немедленно не получилось, было уже слишком поздно для выноса себя в город. В запасе, правда, имелся вариант с Маем, давно уже нетерпеливо переминавшимся у входной двери, но, во-первых, утренние и вечерние прогулки с нашим собакевичем оккупировали дети (хотя кто-то из взрослых все же выходил вместе с развеселой компашкой, мало ли что). А во-вторых, надевать дизайнерскую обувь для сопровождения пса на попись было бы верхом гламуризма. Это когда гламур сливается в экстазе с идиотизмом. И я решила перенести премьеру сапог на утро. И перенесла. И надела-таки их, несмотря на увещевания Катерины, предпочитавшей зимой носить исключительно войлочные опорки, черненькие такие, с суровой молнией впереди. Дизайна времен освоения целины. И, как ни странно, до сих пор выпускаемые отечественными обувными фабриками. Зато удобно и не скользят. – Аннушка, ты куда это собралась на таких каблучищах с утра пораньше? – нахмурилась Катерина, появляясь в дверях кухни. – А что, на каблуках можно ходить только с вечера попозже? – пропыхтела я, закончив натягивать последний из двух сапог. – Конечно. Да я вообще не понимаю, как на таких ходулях с места сдвинуться можно! – проворчала домоправительница. – Я и по молодости-то никогда на такую страсть не становилась, хотя мои подружки все на платформах ходили. – Это как это? – вмешался Ежик, выехавший из детской на спине Мая. – Что ли, твои подружки все время ходили там, где поезда? – При чем тут поезда? – озадачилась баба Катя. – Какие еще поезда? – Ну ты же сказала мамичке, что твои подружки на платформах ходили. А платформы всегда там, где поезда. – Ах ты мой зайчонок сладенький! – немедленно умилилась домоправительница, подхватывая отважного всадника с немного подуставшей спины пса. – Лапушка мой золотой, какой же ты умничка! – Я не лапушка! – потешно нахмурился малыш, упираясь кулачками в пышную грудь бабы Кати. – Лапушки только девочки бывают, а я мальчик! И вообще, пусти меня! Я тут Зорро сейчас, и мне надо мчаться вдаль! А вы тут со своими поездами! – Сынище, – я очень старалась говорить серьезно, но улыбка все время дергала меня за уголки губ, – баба Катя говорила вовсе не о поездах. Когда она была молодой и очень красивой девушкой… – Прям уж! – засмущалась домоправительница. – Нашла красавицу! – Так вот, – продолжила я, – тогда очень модной была обувь на так называемой платформе, то есть когда подошва была сантиметров восемь-десять высотой, а каблук соответственно все двадцать. – Это как это? – Ежик сосредоточенно засопел, соображая, а потом радостно вскинулся: – А, понял, понял! Это как тот странный дядя по телевизору, который все время крашеные губки надувает и вот так говорит. – Ребеныш манерно закатил глазки и очень похоже произнес: – Звезда в шоке! – Обезьяна, – не удержалась от хихика я. – Артист, настоящий артист! – всхлипнула Катерина. – Весь в отца, ну до капелюшечки! После чего артист был подвергнут тисканью, зацеловыванию и утаскиванию на кухню на предмет дегустации вкусняшек. Если бы Ника была дома, она непременно присоединилась бы к дегустации, но дочка с утра была заангажирована Ингой Левандовской, внучкой Сергея Львовича, относившейся к Никуське, как к своей младшей сестренке. Инга была на девять лет старше Ники, но это вовсе не мешало девчонкам общаться на равных. Возможно, потому, что Ника была не такой, как все. И могла такое, о чем все даже и помыслить не смели. Но при этом оставалась десятилетней девочкой, обожавшей возиться с младшим братом, смотреть мультики, играть в компьютерные игры и шушукаться с Ингой о сердечных делах старшей подружки. Думаю, с этой целью Инга и уволокла сегодня с утра пораньше мою дочь. Младшая из семейства Левандовских относилась к способностям Ники абсолютно спокойно, воспринимая их как само собой разумеющееся. Она в свое время прочитала в Интернете все, что там имелось о детях-индиго, и теперь вовсю пользовалась помощью названой сестренки. А вы бы не захотели узнать, как на самом деле к вам относится ваш кавалер? В общем, дочки дома не было, сын отвлек внимание домоправительницы, а я смогла спокойно, без объяснений и комментариев, завершить процесс маскировочного одевания и выйти из квартиры. Почему маскировочного? Да потому, что после нашего с Никой и Ежиком неожиданного возвращения из небытия весь месяц не утихал ажиотаж вокруг этого события. Еще бы! Ведь загадочное исчезновение семьи Алексея Майорова, после которого он женился на своей любовнице, тоже вменялось ему в вину. Ну а что – все понятно! Убил жену и дочь, закопал где-нибудь в лесу, а потом изображал страшное горе, почти год мотался по свету, якобы в поисках семьи. А на самом деле только и ждал, когда со своей девкой в открытую жить можно будет! И вдруг – такое! Мало того, что и жена, и дочь живы-здоровы, так еще и сын, оказывается, у Майорова родился! А в том, что Алексей Майоров-младший действительно сын Алексея Майорова-старшего, не сомневался ни один самый скептичный скептик. Потому что наш Лешик-Ежик был такой точной копией отца, что порой казалось, что это клон. И если бы только внешность… Но и походка, и мимика, и жесты – все у мальчика было таким же, как у папы. А вот в повзрослевшей Нике, малышкой тоже очень походившей на Алексея, сейчас все больше проступают мои черты. Но моей копией нашу дочь назвать нельзя, просто видно, что она моя. И Лешкина. Но – сама по себе. Красивая получилась девочка, чего уж там. Густые, слегка вьющиеся волосы ольхового оттенка, изящные черты лица, тонкие темные брови, пушистые ресницы, но больше всего внимание привлекают глаза. Большие, странные, двухцветные – серо-карие. Пристальный взгляд которых не все могут перенести. Но Ника редко смотрит «особенным» взглядом. Она в совершенстве научилась управлять своей силой и чаще всего «отключает» ее, предпочитая жить нормальной жизнью обычной десятилетней девочки. В школу пока ни она, ни Ежик не пошли. Ежик – в силу малолетства (хотя там, в джунглях Амазонки, Петер Вайс научил его читать и писать, причем не только на русском, но и на немецком языке), а Ника… Мы с Алексеем и Сергеем Львовичем просто не знали пока, куда ее отправить учиться. Да, для детей-индиго уже созданы специальные учебные заведения, но, во-первых, они все интернаты закрытого типа, а во-вторых, курируются спецслужбами. Об этом Сергей Львович Левандовский, генерал ФСБ, имел представление не понаслышке. И именно поэтому тайну Ники знали только самые близкие – делать из нашей дочери подопытного кролика мы не собирались. Так что Ника на пару с братом пока с упоением предавалась ничегонеделанию. А все мы прятались от пронырливых папарацци, не собираясь никому рассказывать, где же мы были больше трех лет. Мы не давали интервью, не ходили на записи всевозможных ток-шоу, предоставив разбираться с прессой Виктору. Он и разбирался, как мог, но удержать на привязи свору папарацци был не в силах. И эти типы сутками дежурили возле нашего дома с фотокамерами наперевес. И даже усиленная по просьбе Алексея охрана придомовой территории не могла справиться с особо пронырливыми типами. Поэтому мы обычно сразу спускались в подземный гараж и выезжали из дома на машине. А когда хотелось прогуляться пешком – прибегали к маскировке. Вот и я прибежала сегодня. Тем более что зимой это сделать довольно легко – достаточно надеть другое пальто, натянуть до бровей меховую шапку-стог, спрятав под ней волосы, и накрасить только губы (от мороза). А без макияжа я, обладательница светлых ресниц, становлюсь совсем не похожей на себя при параде. Почему решила отказаться от машины? Сапоги. Не забыли? Их же прогулять надо, а не покатать. К тому же я собралась идти совсем недалеко, на соседнюю улицу, где за эти три года, пока нас не было в Москве, открылся чудесный магазинчик дизайнерских подарков и украшений. И где я собиралась выбрать подарок для Саши Голубовской. Совершенно справедливо очень обидевшейся на меня. Глава 4 Хотя что это я! Сашка давно уже не Голубовская, она сменила фамилию мужа, оказавшегося редкостной гнидой, на свою девичью, и теперь и она, и ее дети, Слава и Вика, – Демидовы. Наверное, было бы еще разумнее стать не Демидовыми, а фон Клотцами, взяв родовое имя Сашкиного деда, Зигфрида фон Клотца, оставившего в свое время завещание, по которому все его немалое, прямо скажем, состояние отходило ребенку Марии Ковалевой. Девушки, угнанной во время войны из белорусской деревушки на работу в фашистскую Германию. Статную красивую славянку матушка Зигфрида вы-брала из привезенной с Востока толпы измученных людей для работы в своем замке, ну а там – там случилось то, что случилось. Но это не было простым развлечением скучающего аристократа. Зигфрид на самом деле полюбил скромную и добрую девушку. И собирался на ней жениться, ведь его обожаемая Мари ждала ребенка. Но – не случилось. Мария решила выправить себе документы в советской комендатуре, и больше Зигфрид ее никогда не видел. Но не забыл. Не смог. И всю оставшуюся жизнь прожил один, так и не женившись и не родив наследников. Поэтому его единственный племянник, Фридрих фон Клотц, сын младшего брата Вольфганга, был абсолютно уверен, что солидный бизнес и огромное состояние дядюшки со временем отойдут ему, Фридриху. Надо только подождать, оставаясь милым и заботливым Фрицци и беспрекословно подчиняясь властному и жесткому дяде. Что для младшего фон Клотца было достаточно серьезным испытанием – избалованный красавчик, не привыкший себе ни в чем отказывать (в точности как его папенька), он обычно отдавал приказы, а не выполнял их. Но – увы! – папашка успел промотать свою половину наследства, пьянствуя и играя в рулетку тогда, когда его брат Зигфрид целеустремленно работал, приумножая свои деньги. И последние годы Вольфганг и его семья жили за счет брата. А брат, зная страсть младшенького к азартным играм, денег выделял ровно столько, чтобы тот мог сносно существовать. Но взял к себе на фирму Фридриха, успевшего получить неплохое образование. И гонял племяшку довольно жестко. Но Фрицци терпел. Ведь на кону было состояние с шестью нулями в хвостике. Да и опыт ведения бизнеса, передаваемый дядей, сам по себе стоил немало. Тем более что дядюшка не был самым здоровым человеком в мире. А потом Зигфрид фон Клотц умер. И нотариус огласил его завещание… Сказать, что Фрицци был в шоке, – ничего не сказать. Он обезумел от ярости и ненависти к проклятому старому скоту. Что? Дядюшка ведь оставил племянничку некоторую сумму денег и замок возле чешского городишки Клатовы? Это жалкие крохи, унизительная подачка по сравнению с главным кушем! И Фридрих решил найти наглых претендентов на его (как он искренне полагал) деньги раньше, чем это сделают юристы дяди. И нашел. Мария Ковалева родила дочь. И назвала ее Риммой. Римма выросла, вышла замуж и родила девочку Сашу. На момент появления Фридриха фон Клотца – Александру Голубовскую, жену Андрея Голубовского и мать Вики и Славы. Вике как раз должно было исполниться восемнадцать лет, и фон Клотц решил в темпе обаять неопытную девушку и жениться на ней. Войдя таким образом в число наследников. А потом – лишь вопрос времени. Пара несчастных случаев, и вот Вика уже круглая сирота – ни матери, ни брата. Что? Еще вроде отец у нее есть? Одно название, а не отец. Андрейка оказался редкой пакостью, недаром же ему на зоне дали кличку Гнус. В общем, закрутилась тогда кровавая карусель, и, если бы Сашка не пригласила меня съездить с ней за компанию в Чехию, у фон Клотца вполне могло все получиться. Ведь душка Фрицци был хорош собой – высокий стройный голубоглазый блондин с правильными чертами лица, к тому же обладающий немалым опытом обольщения. На момент их первой встречи Фридриху было тридцать два года, Вике вот-вот должно было исполниться восемнадцать. Где уж тут устоять девчонке перед опытным соблазнителем! Много, очень много страшного и мерзкого тогда произошло [5] , но в итоге у фон Клотца и Андрейки Голубовского случился грандиозный облом. Обломище. И оба отправились за решетку. Фридрих – за немецкую, Андрюшка – за белорусскую. Правда, Гнус умудрился сбежать и снова начал пакостить, уже лично мне, но это совсем другая история [6] . А Фрицци, насколько мне известно, сидит в тюрьме. Стоп. Ему же восемь лет дали. А это значит, что он уже больше двух лет на свободе! 5 См. роман Анны Ольховской «Первый раз». 6 См. романы Анны Ольховской «Лети, звезда, на небеса» и «Увези меня на лимузине». Надеюсь, он не рискнул снова появиться на Сашкином горизонте, оставив мысли об ускользнувшем наследстве. Надо будет у Сашки спросить, когда она приедет. Но сначала – убедить приехать. И желательно вместе с детьми. Мы ведь не виделись целых пять лет, наверное, Викуська давно замуж вышла или Славка женился. И Сашенция уже бабушка! Хотя нет, от Славки ждать ранней женитьбы не приходится, ему ведь только этим летом исполнится двадцать пять. А, насколько я помню, парень всегда был любимцем девушек и весьма охотно пользовался своей популярностью. Кстати, годовалая Ника тоже симпатизировала Сашкиному сыну, грозно заявляя: «Сява мой!» А вот Викуське через полтора месяца исполнится двадцать девять. И она-то скорее всего и сделала уже Сашку бабусей. Впрочем, назвать мою хрупкую, нежную, сильную подружку, мою «стальную бабочку» бабушкой язык не поворачивается. Вот замирает во рту парализованной мышцей, и все! Потому что Сашуля выглядит максимум на тридцать пять. Ну ладно, на тридцать шесть. Во всяком случае, когда мы виделись последний раз пять лет назад, она выглядела именно так. И не думаю, что она сильно изменилась. Ничего, скоро лично смогу убедиться, главное, чтобы Винс мне помог. Винс, он же Винсент Морено – полевой агент ЦРУ и Сашкин муж. Они познакомились тогда, в Чехии, когда Винс вытащил обгоревшую израненную Сашку из реки. Сначала они были врагами. А теперь… Теперь я очень рада за мою Сашенцию. Наконец-то в ее жизни появился настоящий мужчина: сильный, честный, преданный, но главное – бесконечно любящий. А еще Винсент – отличный друг. И человек слова. Именно поэтому он ничего не сказал Сашке, когда мы, тайно вернувшись из джунглей Амазонки, готовили операцию по вытаскиванию Майорова из чавкающей трясины, в которой Лешка уже почти утонул. Поскольку в деле было замешано ведьмовство, все происходило в строжайшей тайне, в суть операции были посвящены всего несколько человек: моя подруга Татьяна (она же Таньский), у которой мы жили после возвращения из Бразилии, ее муж Хали, Винсент Морено, Сергей Львович Левандовский и Виктор, помощник Майорова. И все. Артур, Алина, Инга, Ирина Ильинична – все остальные Левандовские до последнего момента не знали, что мы вернулись. Что мы живы. И Сашка с детьми тоже не знала. Потому что мы совершенно справедливо опасались неконтролируемого взрыва радостных эмоций, которые могли засечь старая и молодая ведьмы, Степанида и Тонька-Изабелла. А потом мы появились. И пару дней не могли опомниться от бушующего цунами счастья, обрушившегося на нас. И я… я не позвонила Сашке. Сразу не позвонила. А только через два дня. Когда уже все средства массовой и не очень информации вовсю трубили о сенсационном возвращении семьи Алексея Майорова. Нет, Сашка не бросила трубку, не накричала на меня, не обозвала всякими нехорошими словами, как раньше. Но лучше бы бросила, накричала, обозвала… Она очень сухо и сдержанно поговорила, поздравила с возвращением и, сославшись на занятость, повесила трубку. Первым моим порывом было все бросить и немедленно лететь в Германию, но Лешка и Сергей Львович смогли отговорить меня от этого, мягко говоря, неразумного поступка. Особенно если учесть, что лететь я собиралась с Никой и Ежиком. В момент, когда нездоровый интерес к нашим персонам стремительно рвется вверх, к той грани, за которой плещется фанатское безумие? А вокруг дома снуют толпы папарацци и просто любопытствующих особей?! Лететь с детьми в Германию?!! В общем, никуда мы не полетели. Я каждый день набирала Сашкин номер, но подруга либо отделывалась парой фраз, либо вообще не брала трубку. Но даже из тех скупых фраз, которые мне удалось вытянуть из Сашенции, я смогла понять, что за те три года, что нас не было, в семье подруги произошла какая-то трагедия. Что-то очень и очень плохое. Мои попытки получить информацию от Винса со звоном разбились о ту самую надежность камня. Винсент Морено прекрасно умел хранить чужие тайны. Из-за чего, как я поняла, они с Сашкой сейчас в ссоре. Причем весьма серьезной ссоре, на грани разрыва. Все по той же причине. Которую зовут Анна Лощинина. Глава 5 В общем, надо было срочно распутывать и выпрямлять свившуюся в безобразный клубок ситуацию. Потому что Сашка – моя очень-очень близкая подруга, таких еще называют задушевными. Их у меня всего две – Таньский и Саша. И когда я слышу скептические хмыканья насчет женской дружбы – не существует ее, видите ли, мне жалко хмыкающую и кривляющуюся особь, особенно если особь женского пола. Если тебе не повезло, дорогуша, не надо проецировать свой личный опыт на всех. Да, полным-полно подруг, которые почти искренне будут переживать и поддерживать тебя, когда тебе плохо. Но замучаются от завистливой изжоги, если у тебя все супер. А уж если тебе повезет в любви и ты встретишь интересного мужчину, да он еще и любить тебя будет преданно и нежно, тут уж у «подруг» появляется главная цель. Отбить мужика у этой жабы. В общем, на мой взгляд, поговорка, что «друг познается в беде», не совсем верная. Настоящий друг познается именно в радости. Если он способен искренне порадоваться за тебя, твоим успехам, твоему счастью, твоим деньгам, в конце концов – это и есть настоящий друг. Перед которым ты смело можешь открыть душу, не опасаясь, что туда смачно плюнут. Задушевный. И мне очень повезло в этом плане. У меня были две такие подружки. Практически сестры, пусть не по крови, но по жизни. И именно к Сашке я рванула когда-то, без денег, в чем была, захватив с собой лишь паспорт. Беременная Никой, задыхаясь от слез и обиды. Почему не к Таньскому? А просто Таньский на тот момент жила в Швейцарии, а Сашка – еще в Минске, она только готовилась к переезду в Германию. А потом я жила у подруги на ее вилле в Германии почти год, там и Ника родилась. И у нас не было секретов друг от друга, мы все делили пополам. Ведь горе, разделенное надвое, – половина горя. А радость, разделенная с другом, – двойная радость. Так что реакция Сашенции на мое свинское поведение мне в общем-то понятна. Вот только что-то эта обида затянулась, Сашуля никогда не была злопамятной, она вспыльчива, но быстро успокаивается. Вся в меня. А тут – месяц уже прошел, и никаких изменений в сторону потепления. Все тот же мороз и вежливая дистанцированность. А вдруг… вдруг это рецидив эмоционального онемения, которое было у Сашки в результате опытов по превращению ее в послушную боевую машину? Да, там, в Чехии, Винсент приволок спасенную женщину в тайную тюрьму ЦРУ, где зомбировали пленных арабских террористов, заставляя их действовать по приказу. И Стивен МакКормик, тамошний эскулап, решил и из случайно попавшей в его лапы женщины сделать биоробота. И у него почти получилось. Но Сашка все же смогла стать прежней, искренней, преданной и любящей, правда, кое-какие способности у нее остались. Она, к примеру, обладает уникальным слухом и способна услышать шепот на третьем этаже, находясь при этом на первом. Но холодной и бездушной машиной Саша больше не была. И вдруг – такое! Я пыталась связаться с Викой или Славой, но тут вообще без вариантов. То, что они сменили номера телефонов, меня не остановило. Пара дней – и номера оказались в моем мобильном. Но эти зас… эти бессовестные детишки не желали со мной разговаривать! Нет, прямо об этом мне никто не сказал, они просто не брали трубку. Видели на дисплее мой номер и игнорировали. Я пробовала дозвониться с других телефонов, и сначала получилось – Славка ответил. Но, услышав мой возмущенный вопль и обещание надрать одному обнаглевшему пацанчику задницу, тут же изобразил плохую слышимость и отсоединился. А потом уже вредные детишки начали игнорировать все звонки с российских номеров. Но семейство Демидовых, похоже, за годы разлуки подзабыло, что я собой представляю. И что африканский носорог по сравнению со мной – жалкий дилетант по части достижения целей. Потому как мощная серая торпеда просто и незатейливо ломит сквозь заросли, превращая препятствия в кучу мусора, а я еще и опыт Игнация Лойолы присоединяю. Ну, того, кто оправдывал средства целью. Очень коварный был товарищ. Иезуитски коварный. Прямо как я. Общаться они не хотят! Обиделись! Да если бы просто обиделись, давно бы уже помирились. Но там все плохо, я чувствую это. И Сашка просто не хочет больше делиться со мной своей болью, посчитав, что я ее забыла. И стала чужой. Так что семейка Демидовых сама виновата в появления чудовищного по красоте и обаянию гибрида носорога и Игнация Лойолы. Гнусно использующего для осуществления своих коварных замыслов дружеское расположение генерала ФСБ, агента ЦРУ и акулы гостиничного бизнеса. Правда, генерал, агент (особенно агент) и акула тоже очень переживали из-за нашего с Сашкой разрыва, поэтому с радостью согласились помочь. Само собой, Лешка тоже участвовал в подготовке и претворении коварного замысла в жизнь, он все что угодно готов был сделать, лишь бы вернуть наши прежние отношения… В общем, у Демидовых не было шансов. Ни одного. И завтра они все вместе, все трое, прилетают в Москву, чтобы разобраться с непонятками в работе российского филиала их фирмы. Причем нашими стараниями была создана такая ситуация, что необходимо было присутствие главы фирмы (Сашки), коммерческого директора (Славки) и юриста (Вики). Всей верхушки, в общем. Нет, проблема, ради которой семейство в полном составе завтра снимется с места и ровным клином полетит в сторону Москвы, на самом деле проблемой и не была – не хватало еще всерьез гадить бизнесу Сашки, – но выглядела именно так. Чему в немалой степени поспособствовал субъективный фактор в лице главы представительства фирмы Демидовых в Москве. Лицо было трусливым, блеклым и серым. Оно, вернее, он, герр Клаус фон Штраух, два года назад сменил на этом посту Дитриха Кнапке, за какие-то проступки севшего, как нам стало известно, в тюрьму фатерланда. Что конкретно произошло, почему Кнапке угодил за решетку, мы так и не узнали. Потому что не хотели: какая, собственно, разница? Главное, что его сменщик больше всего боялся повторить судьбу предшественника и шарахался от любой тени, набегавшей на бизнес Демидовых. И за все два года не принял ни одного самостоятельного решения, постоянно советуясь с руководством. Пару раз за время его службы герр фон Штраух вынудил прилететь в Москву Славку, обычно визита молодого босса было вполне достаточно. Но сейчас триумвират из генерала, акулы и агента придумали и тщательно надули такую ситуацию, что бедняга Клаус немедленно забился в истерике. И преподнес проблему своему руководству уже в виде надвигающейся катастрофы. Предотвратить которую можно лишь общим сбором и десантированием всех Демидовых на поле боя. В Москве. И завтра в одиннадцать утра Александра, Вячеслав и Виктория Демидовы прилетают берлинским рейсом. Само собой, они сразу рванут в офис, не заезжая в гостиницу, я Сашку знаю. А там, в офисе, их будем ждать мы. Анна, Ника и Лешик-Ежик Майоровы. И старичок Май в качестве контрольного выстрела в угрюмое сопротивление Демидовых – пса нашего они обожают. Все остальные заговорщики будут ждать результатов по месту основной дислокации, ожидая нашего звонка. А потом в плане мероприятий – общий сбор у нас дома, где за обильно заставленным разными вкусностями столом мы будем мирить Сашку и Винсента. Ну и подарки дарить, конечно. Ради которых я и выперлась сегодня из дома, взгромоздившись на каблуки. И доставила немало радости вон той разноцветной толпишке девчушек, хихикающих над моей возней на льду. – Носите удобную обувь, дети, – мрачно пропыхтела я, закончив отряхивать пальто, – красота порой требует слишком уж унизительных жертв. Глава 6 – А неплохо все-таки бизнес у Александры идет, – констатировал Лешка, паркуя джип на гостевой стоянке возле аккуратного двухэтажного особнячка, расположившегося в пределах Садового кольца. – Тут ведь земля просто золотая, и за каждый квадратный метр такая грызня происходит – мама, не горюй! – А мамичка и не горя… не горю… не горевает вовсе! – уточнил Ежик, немедленно завозившийся в ненавистном детском автомобильном кресле. – Чего ей горевать, у нас сейчас все суперски! Только без друзей скучно, мне Тумиси по ночам снится. И дядя Петя тоже… Ма-а-ам, ну, отстегни меня! Я сам не умею! – Потому что замок у ремня специально сделан, чтобы вот такие корявые ручки его открыть не могли во время движения! – хихикнула Ника. – И угроза нормальному автомобильному движению была надежно зафиксирована. – Сама ты корявая! – обиженно засопел Ежик и, сосредоточенно шмыгая носом, занялся застежкой ремней. – Захочу и отстегнусь! Я просто не хотел! – Ну-ну, удачи. Мам, я пока за мороженым сбегаю? – Злыдня ты, дочура, – вздохнула я, обреченно наблюдая за погрузившимся в решение задачи Ежиком. Теперь лучше не пытаться ему помочь, парень уперся и, пока самостоятельно не справится с проблемой, с места не сдвинется. Овны, они такие. – Я твоего сына жизни учу. – Ника подмигнула сидевшему на полу собакевичу. – Да, Май? А то вы ему тепличные условия создаете и рискуете вырастить не мужика, а манерного андрогина. Пойдет потом это бесполое существо вихлять попой на подиум. Лешка, как раз закончивший разговор с Виктором по мобильнику, поперхнулся от смеха: – Ты что такое говоришь, Никуська? Ишь, продвинутый ребенок какой, нахваталась ерунды из Интернета! – Да там и хватать не надо, – нарочито пригорюнилась девочка, – эти уродцы все сайты замусорили. Скудеет генофонд, нормального мужика скоро днем с огнем не найдешь! Прям не знаешь, от кого и рожать-то! Пап, ты не плачь, мы что-нибудь придумаем, внуки у тебя будут. Теперь уже к рыдающему от смеха Лешке присоединилась и я. Услышав булькающие и клекочущие звуки с передних сидений, Май приподнял голову и удивленно пошевелил косматыми бровями, переводя взгляд с нас на Нику. – Все нормально, Май, – погладила покрытую шрамами башку девочка, – они скоро снова станут адекватными. Надеюсь. А то придется нам тетю Сашу с детьми прямо здесь, в машине, атаковать. – Это почему вдруг? – проикала я, насторожившись. – А потому, что их самолет уже давно приземлился, и они вот-вот прибудут. Если, конечно, в пробку не попадут. – Ника прикрыла глаза и несколько секунд молчала. А потом удовлетворенно кивнула: – Нет, все в порядке. Пробок серьезных не было, и их машина уже совсем близко. Они уже бы приехали, но этот их, как его, фон Страус, водит очень-очень осторожно. Слава начинает всерьез злиться, я чувствую. – А что еще ты чувствуешь? – не удержалась я. Да, можно было вообще не устраивать все эти сложности с заманиванием Демидовых, достаточно было привлечь на помощь способности Ники. Но, во-первых, в чужие мысли дочка старается не залезать вообще. А во-вторых, я просто очень соскучилась по подруге и ее детям. И сегодня мы с Никой договорились, что свои способности дочка задействовать не будет и в чужую душу без спроса не заглянет. Собственно, читать мысли как открытую книгу она и не может, Ника ощущает лишь энергию души, настроение, эмоции, чувства. А вот передавать свои приказы, превращая человека в зомбированную марионетку, она научилась. Тонька-Изабелла ощутила это на себе. Правда, без помощи своих друзей, амазонских индиго, Ника не справилась бы, но все равно становится порой страшно, когда подумаешь, КАКИЕ способности несет в себе новое поколение людей. И что они смогут, если полярность души у них отрицательная… Но наша дочь была искоркой света, и я очень надеялась, что светлых индиго будет все же больше. – Мне показалось или кто-то договаривался не лезть в головы друзей? – нахмурился Майоров. – А никто и не лезет, – пожала плечами Ника. – Я всего лишь хотела узнать, сколько у нас в запасе времени. Но у них в машине просто зашкаливает от энергии эмоций, мне кажется, там любой человек разберется. Мам, – она тревожно заглянула мне в глаза, – им плохо. Очень плохо. Всем. Я совсем не уловила радости, все серое и тусклое. Холодное… Ника вздрогнула и поежилась, тоскливо шмыгнув носом. – Получилось! От победного вопля Ежика вздрогнули все, даже Май. А малыш уже ужом вывернулся из осточертевшего детского фиксатора и теребил ручку автомобильной двери: – Ну чего вы сидите? Ну, идемте! – Сын, не спеши, сначала оденься, там же холодно! – улыбнулся Лешка, с нежностью наблюдая за своей маленькой копией. – Ага, не спеши, не спеши, – проворчал мальчик, натягивая курточку. – Ника ведь сказала – гости сейчас приедут. Мы, что ли, их на улице встретим? – Что ли, не на улице. – Майоров вышел из джипа и, обогнув автомобиль, помог своему семейству выбраться из внушительной черной коробки. Последним тяжело выпрыгнул Май, осмотрелся и, выбрав подходящий сугроб, побежал лить туда автограф. А поскольку сугроб располагался неподалеку от тщательно вычищенных гранитных ступеней ведущей в офис лестницы, подобное кощунство не могло остаться незамеченным. Сверкающая на ярком зимнем солнце стеклянная дверь распахнулась, и к нам весьма решительно направился детина в черной униформе, на ходу конструируя грозное выражение лица. Но потом он узнал Майорова. Что, судя по мгновенно появившимся в глазах значкам, символизирующим доллар, вызвало приятные воспоминания и напомнило о славной пачечке американских денежек, перекочевавшей в лопатообразные ладошки секьюрити. Грозное выражение лица с позором шмякнулось в тот самый, основательно пожелтевший сугроб, сменившись приветственной улыбкой – по мнению исполнителя, нам его гримаса показалась кривым оскалом. Предупредительно зарычавший рядом Май явно был с нами согласен. – Ну что же вы так долго, Алексей Викторович! – забухтел детинушка. – Мне только что фон Штраух звонил, сказал, что они с боссами будут через десять минут. – По-моему, фора вполне приемлемая, – усмехнулся Лешка, подхватывая на руки Ежика. – Чего? – слегка окосел от умственного перенапряжения секьюрити. – Времени, говорю, у нас еще достаточно, – пояснил Майоров, направляясь к входной двери. – Внутри все готово? Сотрудники предупреждены? – Да-да, конечно, не волнуйтесь. – Охранник услужливо забежал вперед и распахнул перед нами дверь. – Проходите, пожалуйста. Вот только… Он страдальчески поморщился, разглядывая комья снега, свисающие с шерсти пса. Наш старичок, воспользовавшись минутной заминкой, старательно выкатался в свежем снегу, решил «перышки» почистить перед встречей, наверное. – Май! – Ника укоризненно покачала головой. – Ну что ты как маленький, честное слово! Забыл, что надо делать перед входом в помещение? Пес глянул на любимую хозяйку из-под лохматых бровей, тяжело вздохнул и, отойдя от нас на пару шагов, основательно так, от кончиков ушей до кончика хвоста, отряхнулся. – Ишь ты, дрессированный, сразу видно! – восхищенно протянул охранник. – Умный, видать! – И видно, и видать, – фыркнула Ника. – Мам, давайте поторопимся, они уже близко. – Показывайте, где тут гнездо этого вашего фон Штрауха! – приказал Лешка. Гнездо оказалось на втором этаже прекрасно отремонтированного здания, над дизайном которого поработал хороший профессионал. Никакой купеческой показной роскоши, все стильно, качественно, удобно и эргономично. Перед кабинетом босса, само собой, сидела секретарша. И тоже стильная и профессиональная. В хорошем смысле профессиональная – серьезная такая дама средних лет с безупречной стрижкой и в стильных очечках. Лишь на мгновение у нее в глазах мелькнул восторг узнавания Алексея Майорова, а потом она вежливо улыбнулась и кивнула: – Проходите, пожалуйста. – Спасибо, – так же вежливо ответил ей Ежик и подергал отца за ухо: – Пап, поставь меня на пол, я сам пойду! – Сам, сам, – согласился Лешка и, отпустив сына, повернулся ко мне: – А может, мне с вами остаться? – Нет, мы уже все обсудили. Жди нашего звонка. – Хорошо. Удачи! Пусть у вас все получится. – Обязательно получится. Глава 7 На этом тщательно продуманный и сконструированный план, собственно, и заканчивался. Дальше нам предстояло импровизировать. Впрочем, оставался еще один немаловажный этап. Этапирование. Отделение фон Штрауха от семьи Демидовых и этапирование его куда подальше. Нет, ну что вы, при чем тут Сибирь? И не в Южное Бутово. И даже не в Мытищи. В любой другой кабинет этого здания, главное, чтобы он нам не мешал. Для выполнения спецзадания уже прибыл господин Хали Салим собственной бизнес-акульей персоной. Но лично кидаться наперерез Штрауху и его боссам муж Таньского не собирался, поскольку боссы не раз сиживали с воротилой гостиничного бизнеса за одним столом. И на столе этом были разложены отнюдь не бумаги. Хали, и являвшийся, собственно, источником мнимой угрозы бизнесу Демидовых, должен был позвонить Штрауху на мобильный в тот момент, когда все прибывшие уже войдут в здание, и очень убедительно (а господин Салим умеет убеждать) порекомендовать трусливому герру немедленно выйти на парковку и забрать у господина Салима бумаги для Демидовых. Какие бумаги, зачем – я не вникала. Мальчики разберутся. А девочке надо было подготовиться к встрече подруги. Речь там убедительно-покаянную приготовить, с массой решающих аргументов, мизансцену продумать – где будет сидеть Май, куда пристроить Ежика, а нам с Никой надо вот… Ни фига не успела. Мы едва только сняли верхнюю одежду и осмотрелись, а в предбаннике уже послышались голоса: – Придется, чувствую, заменить Клауса кем-то более решительным и способным на самостоятельные действия. – Ого, сколько металла в голосе подруги! Настоящая стальная бабочка. – Интересно, он в туалет сам ходит или тоже с тобой, Слава, согласовывает? – Да вроде сам. – А голос-то у Славки какой стал! Словно выдержанный коньяк, бархатный. И даже сейчас, когда он погружен в проблемы бизнеса, его голос звучит завораживающе. – Но ты права, мама. Он не справляется. Устроил истерику, вытащил нас сюда, а сейчас – ты видела? Всего один звонок ему на мобильный, и наш Клаус превратился в трясущееся желе. Я мельком глянула на Нику – она ведь еще в год решила, что «Сява – мой!». Но никакого конфузливого румянца на щеках дочери не было, наоборот – черты лица заострились, она словно прислушивалась к чему-то. Хотя почему словно – Ника действительно слушала. Вернее, настраивалась на гостей. И если она это делает, значит, так надо. – Знаешь, мама, мне кажется… – О, а это Вика! Голос такой же примороженный, как и у Сашки. Да, моя дочь права, не надо обладать сверхспособностями, чтобы понять – у наших друзей что-то случилось. И это что-то вынуло из них души. – …что руководить нашим российским филиалом должен не немец, а русский. – Не согласен, я… Дверь распахнулась, мое сердце бухнуло последний раз где-то в горле и затаилось. Я стиснула мгновенно вспотевшие ладони и сквозь предательски набежавшие слезы смотрела, смотрела, смотрела на вошедших. Слава, поперхнувшийся фразой и ошарашенно глядевший на нас. Какой же ты стал красивый, мальчик! Нет, не мальчик – мужчина. Густые светлые волосы зачесаны назад, чуть удлиненное чистое лицо, темные брови и ресницы, четкий рисунок губ, яркие серые глаза и совершенно неожиданная горькая складка возле рта, делавшая его гораздо старше. Вика… Я запомнила ее кареглазой хорошенькой хохотушкой, обожавшей возиться с Никой и болтать со мной о своем, о девичьем. А сейчас в кабинет вошла стройная ухоженная женщина с гладко причесанными темными волосами, с искусно подкрашенным красивым лицом и выгоревшими изнутри глазами. Они больше не сияли, ее большие миндалевидные глазищи, шоколадный оттенок словно подернулся пеплом. Саша… Сашка… Сашенция… Моя стальная бабочка, моя нежная и сильная, женственная и опасная, такая решительная, готовая за своих близких порвать любого. Умная, смешливая, ехидная, преданная, добрая. Живая. Настоящая. Сейчас от той, прежней, осталась лишь тень. Пустая оболочка. Способная есть, пить, дышать, руководить фирмой, даже иногда вспоминать, что у нее есть любящий мужчина. Но огня внутри больше не было. Саша, шедшая последней, не сразу поняла, почему ее дети вдруг замолчали и застыли на месте, словно примерзли. Она закрыла за собой дверь и слегка подтолкнула в спину сына: – Слава, ну что ты замер? Что, наш милый Клаус устроил тут бардак, и ты… Увидела. На мгновение в глазах вспыхнула радость, но только на мгновение, огня не хватило. Слишком много пепла, слишком. – Анна? – Левая бровь чуть приподнялась, знаменуя удивление. – Что ты тут делаешь? Да еще и с детьми? И с… Май не захотел разбираться в эмоциях и чувствах людей, он был рад встрече с теми, кого не видел так долго. И поэтому тоненько, по-щенячьи взлаяв, замолотил хвостом и атаковал того, кто стоял ближе. К счастью для дам, ближе всех стоял Славка. Потому что вряд ли Сашке или Вике, этим Снежным королевам, прибавило бы положительных эмоций падение на пол под напором внушительной туши ирландского волкодава, погрузившегося в восторг. Колготки там, юбки и все такое. А падение последовало – Слава уже подзабыл, что такое радость Мая, и не успел принять нужную стойку. За что и поплатился опрокидыванием и зализыванием. А еще – радостным топтанием передними лапами. А пес просто сходил с ума. Он приседал, он взлаивал, он устроил хвостярой настоящий ураган, он улыбался во всю поседевшую морду, он чмокал отбивавшегося Славку, кидался к Вике, к Сашке, лизал их куда достанет, снова возвращался к Славе и все время оглядывался на нас: ну что же вы стоите? Это же они, те самые, которые выхаживали меня когда-то после ранения! И мы жили у них, и дружили, и играли, и вообще! И он смог. Искренняя, безудержная радость пса заставила сковавший гостей лед слегка подтаять. Потом на нем появилась трещина, вторая, третья… А потом к все еще лежавшему на полу Славе подошел Ежик, сначала спрятавшийся за мою спину, присел на корточки и улыбнулся: – Ты не бойся. Он тебя не ест, он целуется так. Он тебя любит. А я тебя знаю, ты – Слава. А ты. – Малыш поднялся и повернулся к Вике: – Вика. Ты красивая, ага. Только почему… зачем ты плакаешь? Мамичка, – брови Ежика удивленно поднялись, – а чего они плакают? Мы же их встречать пришли, тут радоваться надо, а они плакают! Ма-а-ам! А ты чего? Губы мальчика мгновенно задрожали и поехали в стороны – он очень редко видел свою маму плачущей. А через две минуты из кабинета вылетел весьма помятый и обслюнявленный Славка, схватил стоявший на отдельном столике графин с водой и умчался обратно, попросив секретаршу никого не пускать. Она, впрочем, и не собиралась, все силы уходили на то, чтобы удержать себя на месте и не приникнуть ухом к двери босса. Да-да, она очень серьезная дама, великолепный профессионал, никогда не лезет в дела руководства, но ведь интересно же! Топот, лай, теперь эти странные звуки, похожие на… плач? Все правильно. Именно на плач. На рев. На рыдания. Причем коллективные. Мы, обнявшись, сидели на полу и дружно, в голос, ревели. Мы – это Сашка, Вика, Ежик и я. А вокруг нас метались Май и Славка. Май слизывал слезы, а Слава пытался напоить нас водой. И даже за графином сбегал. Но потом посмотрел на нас, усмехнулся и, поставив графин на стол, уселся рядом и обнял всех, до кого дотянулись руки. В общем, на полу оказались все. Кроме Ники. Но мы, если честно, этого поначалу не заметили. Так сладко было плакать вместе, вымывая из души обиду, боль, горечь, разлуку… А потом Вика, прижав к груди уставшего плакать Ежика, выдохнула: – Мой сын, мой мальчик… Он был бы почти такой, только чуть-чуть младше. Помпон, маленький мой, я ведь даже похоронить тебя не смогла! – Зачем хоронить живого? Тихий голос Ники прозвучал, словно удар хлыста, заставив всех вздрогнуть. Вика замерла и обернулась к сидевшей на диване девочке. Вслед за ней подтянулось внимание остальных, сосредоточившись вокруг бледной от напряжения Ники. Глаза моей дочери были полузакрыты, на лбу выступили капельки пота, нижняя губа прикушена до крови. – Что это с ней? – прошептал Слава, никогда до этого не видевший, как действует сила индиго. – Ей плохо? – Нет, Ника с Лхарой разговаривает, – пояснил Ежик. – И с Михаром. Как там Тумиси, передавай ему привет! – Ежик, не мешай! – Я прикрыла рот сынишки ладонью. – Ты же знаешь, как это трудно. – Да что происходит, в конце-то концов! – Наверное, Вика хотела крикнуть, но голос сорвался, и получилось очень жалобно. И в этот момент Ника глубоко вздохнула, открыла глаза и улыбнулась: – Твой сын не умер. – Что?!! – Михаэль жив. – Но… как… откуда ты знаешь… Договорить Вика не смогла. Она буквально в секунду выцвела до синевы, закатила глаза и начала заваливаться на пол, я едва успела подхватить девушку. А потом на меня мягко упала Саша. Глава 8 – Да помоги же мне! – Я безуспешно пыталась справиться сразу с двумя дезертировавшими в обморок женщинами, но смогла лишь уложить их поудобнее, поднять сил уже не хватало. – Слава! Что ты застыл истуканом! Ежик, испуганно убежавший прятаться к сестре, выглянул из-за ее плеча и прошептал: – Мамичка, а они что, умерли, да? – Не говори глупостей! – прикрикнула на него Ника. – Все будет хорошо, Вика и тетя Саша просто очень болели все это время. – Простудились, да? – Нет, у них душа болела. – А… – Еж, отстань! Слава, ну хватит таращиться на меня, как на привидение. – Ника смешно сморщила носик и кивнула в нашу сторону: – Ты бы действительно помог маме устроить твоих поудобнее. – Ника! – сипло проклекотал парень, откашлялся и продолжил: – Я очень надеюсь, что ты не пошутила. Ты, конечно, еще маленькая девочка, а детей обижать нельзя, но я не посмотрю… – Слава, – абсолютно точно скопировав его интонации, Ника бесцеремонно прервала возмущенную речь, – ты, конечно, уже большой мальчик, но ума так и не нажил. Кто же шутит такими вещами? – Но ребенок Вики погиб, мы сами это видели, вот этими вот глазами! – заорал Славка. – Этот урод Фридрих забрал малыша вместе с собой в пропасть! – Мой маленький, – еле слышно прошелестела с пола Вика, – мой сынок, мой Помпошечка! Ему еще и месяца не исполнилось, капельке моей! Нам ведь почти удалось сбежать, но эта скотина… Эта тварь… Он догнал нас. И убил моего сына. Да, я назвала его Михаэлем, но это легко было прочитать в моих мыслях, да, Ника? И ты решила, что меня можно утешить обманом? Зачем ты так, малышка? – Во-первых, я не читаю мысли так, как вы предполагаете, – устало улыбнулась Ника. – Я могу ощущать эмоции, чувства, могу увидеть какую-то определенную картинку из чужих воспоминаний, как будто кусочек фильма. А во-вторых, сначала вам с тетей Сашей надо прийти в себя, а потом мы поговорим. – Я уже в порядке. – Упс, я и не заметила, что Сашенция тоже открыла глаза. – И согласна с дочерью: зачем ты так с нами, Ника? Ты же была доброй девочкой! Если ты можешь ощущать чужие чувства и эмоции, ты должна была понять, через ЧТО пришлось пройти Вике. И нам со Славой, когда мы целый год считали ее погибшей… – Тетя Саша, я… – Так, стоп! – Я поднялась с пола, обогнула озадаченного пса, окончательно запутавшегося в происходящем, и села рядом с едва сдерживавшей слезы дочкой на диван. Обняла ее за худенькие плечики и прошептала на ухо: «Никуська, ты не расстраивайся так, ты пойми их. Они ведь не видели тебя четыре года и не знают, что ты можешь. Я сейчас все объясню, а ты пока успокойся». – Хорошо, мамс, – слабо улыбнулась Ника. – А вы, дамы, – обратилась я к все еще сидевшим на полу Саше и Вике, – выкорчевывайте себя с ковролина и давайте-ка поговорим. Вон, можно в кресла сесть, можно за стол. Кофе будем пить или так, всухую пообщаемся? А может, сразу к нам рванем? Там Катерина мегабанкет готовит, и все участники заговора ждут результата. – Какого еще заговора? – проворчал Славка, странно поглядывая на Нику. – А вы что думали, легко было устроить массовый вылет Демидовых из немецкого гнезда? – Так что, получается, заморочки с бизнесом – ваших рук дело? – нахмурилась Саша, устраиваясь в мягком кожаном кресле. – Вы решили напакостить, чтобы заманить нас в Москву? – Все-таки ты, Сашенция, редкостная дурында, – грустно констатировала я. – Нет, уточню – свинская дурында. Всерьез предположить, что мы можем напакостить! – Но ведь действительно проблема… – Проблема у вас одна – плохой подбор персонала. Вернее, руководства персоналом. Трусость и некомпетентность вашего фон Страуса плюс бизнес-опыт небезызвестного вам господина Салима создали видимость глобальной зад… гм, глобальной проблемы, для решения которой понадобился прилет всего правящего триумвирата. – А я давно говорил – гнать надо этого Клауса, – проворчал Слава. – Но зачем было огород городить? – Какой огород? – Ежик у нас парень любознательный, да. – Никакого огорода, Слава просто хочет показать, что он пока еще помнит русский язык, – съехидничала Ника. – Но в пределах базовой школы. – Яблочко от яблоньки… – фыркнул парень, покосившись на меня. – Само собой, – кивнула я. – Что же касается огорода – сами виноваты. Нечего было мне изоляцию устраивать! Разговаривать не хотите? Трубку не берете? Звонки игнорируете? И решили, что смогли таким образом от меня дистанцироваться? Забыли вы меня за эти годы, я смотрю. – Тебя забудешь, – буркнула Саша и погладила по плечу присевшую на ручку кресла дочь. – Ты как, родная? – Все нормально. – Девушка попыталась бодро улыбнуться, но дрожавшие в уголках глаз слезы выдавали кипевшую внутри боль. – Я сразу поняла, что твое нежелание общаться вызвано не только обидой, ведь не такая уж и серьезная провинность была с моей стороны… – Ничего себе! – возмутилась Саша. – Пропадала больше трех лет, ни слуху ни духу, я столько слез пролила, так скучала по вас, и вдруг – бабац! Из газет – подчеркиваю, из газет! – узнаю о том, что вы с Никой живы-здоровы и вернулись в Москву с чудесным прибавлением семейства, вон той маленькой копией одного злыдня. – И она, не удержавшись от улыбки, кивнула в сторону сопевшего возле сестренкиного плеча Ежика. – И ни одного звонка! – Я позвонила! – Через неделю! – Через два дня! – Неважно! – Девочки, не ссорьтесь, – усмехнулся Слава. – Ну было дело, мам, признай. Ты так психанула, что запретила нам с Викой общаться с тетей Аней, хотя я видел, как ты тоскуешь. И как тебе хочется рвануть сюда. Но ты же гордая, ты стальная бабочка, ты ни с кем не хочешь делиться болью, ты обиделась! – Ну да, поучи меня жизни, сынок, поучи, – проворчала Саша. – А что делать, если ты никого слушать не хочешь! И Винса вон прогнала, он, бедный, измучился совсем, каждый день мне звонит, спрашивает, успокоилась ты или нет. – А потому что он предатель! Все знал о возвращении Анетки и ничего не сказал! – Так надо было, – примирительно улыбнулась я. – Потом поговорим обо всем, Сашуля, обязательно вывалим друг дружке на голову по мешку обвинений и начнем мериться, у кого обидок больше. А сейчас давай разберемся с Викой. Вернее, с ее болью. Я сейчас не хочу знать подробностей случившегося, вкратце я поняла – фон Клотц не угомонился и, выйдя из тюрьмы, принялся за старое? – Да, – хрустнула голосом Саша. – На этот раз он устроил гнездо не в Европе, он забился в лесную уральскую глушь, заманил туда Вику, похитил ее и обустроил дело так, чтобы мы считали нашу девочку погибшей и не искали ее до поры до времени [7] . 7 См. роман А. Ольховской «Тайна, деньги, два осла». – До какой поры? – Пока Вика не родит от него ребенка и фон Клотц не станет отцом наследника и соответственно сможет претендовать на наши деньги. – И, судя по всему, ему это удалось? – Меня буквально передернуло – бедная девочка, родить ребенка от насильника! – Но зачем тогда он убил своего сына? – Потому что это не его сын, – вмешалась Ника. – Ты опять? – Голос Вики зазвенел слезами. – Ты опять увидела свою картинку? Тогда ты видишь, как мой мальчик летит в пропасть! – Но вы же не нашли его тело, верно? – тихо проговорила моя дочь. – И что? Мы просто не успели! Пока спустились вниз, там уже поработали волки. Они и тело этого гада, фон Клотца, обгрызли, а моего мальчика, моего Помпошу, моего Михаэля… Она захлебнулась слезами и спрятала лицо на плече у матери. – А твоего Михаэля спас Кай. – К-кто? – Тот, кого ты назвала Каем. И угадала, между прочим, его действительно так зовут. Кай Ландберг. – Ника, перестань! – сверкнула глазами Саша. – Это переходит уже все границы! – Сашка, заткнись, пожалуйста, а? – Я поддерживающе погладила руку дочери. – И слушай. Все, что говорит сейчас Ника, правда. Я тебе потом объясню, что к чему, а сейчас – слушай. – Да, я увидела ту картину, о которой ты говоришь, Вика, – начала моя девочка. – Там, на небольшом выступе возле пропасти. Эта картина постоянно у тебя в голове, ты прокручиваешь все снова и снова, ты выжигаешь себя изнутри. Но тогда ты должна помнить и легкое сотрясение горы в момент падения твоего сына. – Было, – кивнул Слава. – Но очень легкое, даже камни не упали. – Это был Кай. Вернее, действие какого-то прибора в его руках. Он стоял внизу, под обрывом, и, когда фон Клотц увлек малыша за собой в пропасть, Кай включил прибор. И падение ребенка замедлилось, но только ребенка, ваш родственник разбился всмятку. А мальчика отец успел поймать. – Но как ты это смогла увидеть? – прошептала Вика, в глазах которой разгоралось пламя безумной радости. – В памяти Кая. – Но почему он не оставил сына мне, зачем забрал? Неужели он не понимал, что будет со мной? – Не знаю, – пожала плечами Ника. – Мы смогли лишь уловить его сегодняшние эмоции и чувства. Нежность по отношению к мальчику, страх за его жизнь, ненависть по отношению к жене и выматывающая тоска, когда он думает о тебе. – Жена? У него есть жена? – Его заставили жениться, пообещав оставить тебя в покое. Но мы увидели еще кое-что, и это нам не понравилось. – Да кто это «мы»? – не выдержал Славка. – Ты вроде одна тут сидишь? – Мы – это я с моими друзьями-индиго. Одна я бы не смогла дотянуться так далеко. Я попросила сейчас о помощи, и они откликнулись. – Ника… – с робкой надеждой улыбнулась Вика, – а ты… ты видела моего сына? – Да. – И… какой он? – Он очень красивый мальчик. У него белые волосы и серебряные глаза. Он очень похож на своего папу, но только более загорелый. – Михаэль… Помпончик мой! Я поеду за ним сейчас, немедленно! – Вика вытерла слезы и вскочила с кресла. – Мам, ну что ты сидишь, ты же слышала! – Я слышала пока сказку, – упрямо поджала губы Саша. – Надо все проверить. – У нас нет на это времени. – Личико Ники затвердело. – Я же сказала – мы увидели плохое. И если мы не поторопимся, мальчик погибнет. – Что?!! Часть 2 Глава 9 Вязкое, утробно булькающее, бесконечное серое месиво… Сверху, снизу, слева, справа – эта мерзость была повсюду. И ничего больше. Хотя нет, не так. Это сначала была только душная серость, но потом, постепенно, в этой серости что-то зашевелилось. В булькающей массе иногда проскальзывали смутные тени. Но проскальзывали так быстро, так неуловимо, что он не мог понять – что это? А может, и не хотел. Ему было абсолютно безразлично, где он и что вокруг. Он вообще не выделял себя из заполнившего пространство месива, мерно колыхаясь вместе с чавкающей пустотой. Висеть в ней было… никак. Тотальное, всепоглощающее безразличие. Безразличие льда. Камня. Песка. Вечности… Но тени, эти тени! Их появление, поначалу редкое и спорадическое, постепенно становилось все более частым, тревожащим, мешающим. Неуловимые паршивки начинали вести себя все наглее и наглее, пока наглость их не стала возмутительной! Они больше не мелькали в сером мареве неподалеку, они атаковали! Они буквально врезались в ту часть булькающей пустоты, где растворился он. Снова и снова, раз за разом все сильнее, все болезненнее. Все ожесточеннее. Месиво, поначалу не особо реагировавшее на мелких пакостниц – что они могут, шмакодявки! – постепенно начало ощущать определенный дискомфорт. Что-то было не так, неправильно, что-то нарушало целостную картину существования этой вязкой бесконечности. Но что? Что именно? Месиво заволновалось, задергалось, пытаясь определить причину дискомфорта, оно усиленно булькало и чавкало, оно пыталось сформировать псевдоподии, чтобы прихлопнуть ими свербящих мерзавок. И уже почти отрастило, и уже занесло склизкое щупальце, но… Но было уже поздно. Упертые тени, где-то там, в другой реальности, называвшиеся Силой Воли, Инстинктом Самосохранения и Жаждой Жизни, сделали свое черное, вернее, белое дело. Больше не было общей чавкающей пустоты. Настойчивые атаки теней постепенно уплотнили центральную часть серого месива, сформировав из него враждебную, смертельно опасную для пустоты субстанцию. Разум. Травмированный, пока не восстановившийся полностью, слабый и измученный, но – разум. И последнее, что он услышал, вырываясь из серого месива, был злобный вой пустоты. А потом все изменилось. На смену серости пришел мрак. Нет, не угрюмый, беспросветный мрак смерти, а тот, с радужными переливами, который обычно прячется за плотно закрытыми веками. Веки? Это те штуки, что закрывают… глаза? А глазами… глазами… смотрят! Ура, вспомнил! Так, сейчас поднимем эти самые веки и поглядим, что тут и как. И вообще, где он. И… КТО ОН? Мужчина уже почти выполнил приказ возвращающегося разума, но одна из теней, устало отдыхавшая в сторонке, угрожающе зарычала и бесцеремонно грызанула хозяина за мозжечок. Кажется, это был инстинкт самосохранения. И, кажется, он так тонко и изящно намекал на то, что сначала надо окончательно вернуться из небытия, провести полную инвентаризацию органов чувств, а потом уже проверять их функционирование. Причем с максимальной осторожностью. «Но почему? Я ведь даже не знаю, кто я и что со мной!» «Именно поэтому, идиот! Ты не знаешь, кто ты, что с тобой случилось и где ты находишься! А следовательно, я тоже не знаю. И для сохранения твоей самости надо продолжать изображать бесчувственное бревно, пока мы все вместе не разберемся, что происходит». «Ладно-ладно, понял. Можно было и не так жестко!» «Можно было. Но ты нас достал за этот месяц! Мы уже думали, что все, трындец. Ты навсегда останешься овощем, а нам придется тупо курить бамбук до самой твоей смерти. Мы с ребятами в кровь расшиблись, вытаскивая тебя, устали жутко и теперь хотим хоть немного отдохнуть. А тут ты снова идиотничаешь! Так что уж извини, что не поцеловал трепетно плечико и не пролепетал угодливо: «Барин, не стоит вам глазки покедова открывать, опасно это для вашего сиятельства»! Все, делай, что велено, и дай отдохнуть!» А что велено, кстати? А, инвентаризацию провести. Ну что же, поехали. Со зрением пока не получится, не велено. Что там еще должно быть? Слух, обоняние, осязание, вкус? Ай, молодца, вот умничка! Вспомнил, патиссон ты наш, не забыл! Ну что же, осязание вроде имеет место быть. Оно подсказывает, что хозяин лежит на чем-то твердом, верхняя часть тела приподнята, в носу и в горле торчат трубки, в вены рук впились иголки. А это значит? А фиг его знает, что это значит. Нет, ну понятно, что он, мягко говоря, не совсем в порядке, но с чем именно связан этот непорядок – неизвестно. То ли травма, то ли он просто тяжело болен. Ладно, потом разберемся. Что там дальше? О, слух! «Так точно, сэр! Присутствует! Позвольте доложить: фиксируется мерный писк и периодическое пыхтение, что соответствует работе реанимационного оборудования. Кажется». Ишь ты, а я умный! Вон, даже могу по слуху определить, что это пищит и сопит рядом! Так, а вроде ничего, кроме этих звуков, и не слышно! А значит, никого нет. И можно открыть глаза! Ладно-ладно, хватит рычать, я и сам вспомнил – видеонаблюдение. Оно скорее всего имеется. Оно тут везде имеется, кроме сортиров. И то не факт. Ну и где это – тут? Не знаю. Но насчет видеокамер – знаю. Знаю, и все. Так что если и рискнуть осмотреться, то надо сделать это незаметно. Чуть-чуть приподнять ресницы, не меняя положения головы. Эй, эй, что за бунт на корабле? Обоняние и вкус, а ну, тихо! И как, по-вашему, я должен вас проверить? Понюхать и лизнуть? Что именно? Очень остроумно! Нашли время, придурки. Не меняя положения, мужчина осторожно приоткрыл глаза, чуть-чуть, буквально на миллиметр. Мда. Все страньше и страньше. Кто так говорил, кстати? Алиса говорила, из сказки Льюиса Кэрролла. Это ты помнишь. А вот что посущественнее – кто ты и где ты – вспомнить не получается. Да и само помещение, в котором он находится, тоже как-то слабо поддается идентификации. Во всяком случае, на больничную палату это совсем не похоже. Потому что в похожем на сыр (из-за дырок разного размера) разуме словосочетание «больничная палата» транслирует совсем другую картинку: хорошо освещенное помещение со светлыми стенами и большими окнами, белый потолок, плитка на полу, сверкающее хромом медицинское оборудование, сложная аппаратура жизнеобеспечения, врачи и медсестры в белых халатах. А здесь… нет, ну аппаратура имелась, именно она пищала и пыхтела, помогая ему дышать. И капельницы тоже присутствовали, унылыми цаплями нависнув над головой мужчины. Что же касается светлых стен, окон, потолка и плитки на полу… Ничего этого не было. Ни окон, ни светлых стен, ни белого потолка, ни плитки. А был металл. Со всех сторон. Небольшая комнатушка – максимум десять квадратных метров – была полностью закрыта металлическими листами. Причем металл был какого-то странного, непривычного оттенка, словно покрыт тонкой пленкой-хамелеоном – цвет постоянно переливался, вызывая легкое головокружение. Но это только если смотреть на него достаточно долго. И видеокамер здесь было гораздо больше, чем можно было ожидать. Ну ладно бы одна – в наше время дело привычное, – но здесь холодные стеклянные зрачки таращились из каждого угла. А еще в каждом углу было смонтировано странное оборудование – непонятные приборы с небольшими раструбами. И все эти раструбы были направлены в сторону кровати, на которой лежал пациент. Правда, судя по всему, приборы эти в данный момент не работали. Во всяком случае, никаких огоньков на них не светилось. Не факт, конечно, но мужчина был почему-то уверен, что эти прибамбасы отключены. Откуда, как, почему он был в этом уверен – разберемся потом. Потому что сейчас некогда. Потому что в сторону поехала одна из металлических стен, открывая проход. Глава 10 В комнату вошли двое. Высокий стройный мужчина – ура, в белом халате! – и женщина постарше. Их можно было принять за брата и сестру, настолько они были похожи: светлые волосы, бледно-голубые глаза, правильные черты лица, анатомически пропорциональные тела – никакой кривоногости или кряжистости и в помине не было, не говоря уже о пузатости или сутулости. Отличались вошедшие только одним – выражением лица. Подобострастно-виноватое – у мужчины, и властно-недовольное – у женщины. Которая, кстати, была одета, если можно так сказать, в цивильное: идеально сидящие серые брюки из тонкой шерсти, светло-голубая блузка, удобные серые туфли на невысоком каблуке. Лежавший на кровати мужчина сквозь узкую щелочку век пристально вглядывался в эти почти одинаковые лица, мучительно стараясь вспомнить: кто это? Они знакомы или нет? Что-то ворочалось и свербело на дне памяти, пытаясь пробиться сквозь раны изувеченного разума, но ничего, судя по всему, не получалось. Визитеры были ему незнакомы. А значит, он все сделал правильно – рядом с бесчувственным телом никто фильтровать речь не будет, и можно получить хоть какую-то информацию. Женщина внезапно повернулась и внимательно посмотрела прямо в глаза лежащему. Во всяком случае, ему так показалось. И опять болезненно дернулась струна в глубине памяти. Что-то связывало его с этой женщиной, и это что-то было не самым радостным. Пришлось срочно задраить обзорную щель и выровнять сбившееся на мгновение дыхание. А то ведь вся эта пищащая фискатень мгновенно сдаст подопечного хозяевам – аларм, господа, у патиссона сменился сердечный ритм и подскочило давление! – Я же говорил вам, фрау Ландберг, – занудил тип в белом халате, – изменений нет. И скорее всего не будет. Слишком серьезной была травма, поврежден обширный участок головного мозга, и… Что вы так на него смотрите? – Помолчи! – раздраженно приказала женщина, а затем по металлическому полу зацокали каблуки, выдавая направление движения хозяйки – к кровати. Она приблизилась вплотную и, кажется, наклонилась над лежавшим. Во всяком случае, мужчина почувствовал запах ее духов. А еще… еще он ощутил что-то странное. Усталость, раздражение, злость и где-то на периферии, тщательно спрятанную от себя тоску. И это были не его чувства, не его эмоции… Но буквально через пару мгновений эта волна исчезла, как и горьковатый аромат парфюма – женщина выпрямилась и еле слышно произнесла: – Показалось. – Что? Что вам показалось, фрау Ландберг? – Что Кай смотрит на меня. У него были чуть приоткрыты глаза. – Да ну, глупости! – Не забывайтесь! – Ох, простите, фрау Председатель! Что же касается приоткрытых глаз, такое уже бывало, и не раз, вы же сами видели. Рефлекторное движение век. – Но в этот раз он смотрел! Прямо на нас! А потом, когда увидел, что я это заметила, прикрыл веки! Во всяком случае, мне так показалось. – Увы, фрау Ландберг, вы сами убедились, что показалось. Даже если – подчеркиваю, даже если ваш сын и выйдет когда-нибудь из комы, он вряд ли останется настолько полноценным человеком, чтобы с ходу сориентироваться в происходящем. В лучшем случае нам удастся восстановить основные навыки, чтобы Кай смог хотя бы обслуживать себя сам. А в худшем – бессрочная кома. Чудо, что он вообще выжил после такого удара! И двойное чудо, что мы смогли отыскать его в лесу! Если бы не его пес… – Да, – глухо произнесла женщина. – Я никогда не могла понять привязанность сына к этому зверю – собаки и кошки приемлемы только в качестве подопытных животных, но в данном случае вынуждена признать, что пес оказался полезным. Мы как минимум несколько часов не хватились бы Кая, зная его привычку бродить по лесу, и он не дождался бы помощи… – Ох, как вспомню, что творил его пес в лазарете! – Судя по голосу, доктор до сих пор был весьма впечатлен. – Лапы в гипсе, весь перебинтован, каждое движение явно причиняло колоссальную боль, и Лок обычно тихо лежал на подстилке. И вдруг – взвыл, буквально зарыдал, вскочил на переломанные лапы, упал, снова попытался подняться, потом просто пополз к двери, не переставая выть. Жуть! Я как раз осматривал Клару Рильке – она на пятом месяце беременности, – когда это началось. Так бедняжка Клара едва ребенка не потеряла от испуга. Признаюсь, я рассердился на пса, наорал на него, пнул пару раз – ноль внимания! Лок даже не огрызнулся, хотя ему было больно. Он продолжал ползти к выходу. И тогда я вспомнил все, что читал о привязанности собак к хозяевам, и понял – с Каем что-то случилось. И позвонил вам. – А я еще не верила поначалу. – Голос женщины дрогнул. – Ведь буквально полчаса назад я видела сына, он как раз направлялся к жене. Позвонили Брунгильде – оказалось, что Кай был у нее всего пару минут, а потом ушел в лес. Как обычно. И я направила всех мужчин прочесывать окрестности. Они ходили больше часа, и ничего. Как убивалась бедняжка Брунгильда! Она так любит моего сына, несмотря ни на что. А я как раз накануне устроила ей разнос, обидела, унизила. Но девочка оказалась сильнее и мудрее, общее горе объединяет. Я не знаю, что бы стало с бедняжкой, не успей мы к ее мужу вовремя! – И опять благодаря Локу. – Да, этот пес заслуживает уважения. Я, откровенно говоря, восприняла твое предложение пустить на поиски изувеченного пса как полный бред – он ведь ходить не может! Но других вариантов не было, и пса вынесли наружу. Причем именно через тот выход, куда он пытался доползти. А потом клали животное на землю, запоминали направление, в котором пытался двигаться Лок. И шли туда, подняв пса на носилки. – И пришли на место, мимо которого не один раз проходили наши люди, прочесывая лес, – восхищенно продолжил эскулап. – Но кто же знал, что там имеется глубокий провал под корнями старой сосны, тем более что этот провал убийца тщательно закидал ветками! Мы бы опять прошли мимо, но пес по мере приближения к провалу выл все громче, а потом начал биться на носилках так, что пришлось спустить его на землю. И он пополз к старой сосне, цепляясь за корни разлохмаченными бинтами. – И привел к хозяину. – Лежавший почувствовал легкое прикосновение к своей ладони. – Помню, Брунгильда от радости упала в обморок, когда узнала, что мужа нашли. Хотя она очень мужественная девушка, как и полагается истинной арийке. Так стойко перенесла известие о том, что супруг скорее всего никогда не будет прежним! Брунгильда сказала мне, что будет рядом с Каем до конца. И примет его любым, станет ухаживать и любить. Все-таки я не ошиблась, когда выбрала в жены своему сыну эту девушку, пусть у нее и не получается пока родить наследника. – Ничего, родит! Я ведь раз в полгода обследую вашу невестку и могу со стопроцентной уверенностью сказать – Брунгильда абсолютно здорова и готова выносить столько чистокровных арийцев, сколько сможет. Даже если ваш сын все же не выйдет из комы. Репродуктивная функция у него сохранена, я брал образцы – семя вполне полноценное. – Подождем еще немного. – Пахнущая духами ладонь провела по лбу мужчины, и затем каблуки зацокали к выходу. – Кай не хотел, чтобы его дети были зачаты в пробирке, да и сама процедура ЭКО весьма болезненна для будущей матери, хотя Брунгильда уверяет меня, что готова терпеть. Славная девочка! Настоящая Мать Нации! Кстати, если уж у нас получился час воспоминаний, давно хотела узнать: а что там с Локом? После того как он нашел Кая, я как-то упустила его из вида. – Ну почему же упустили – вы распорядились лечить пса как можно лучше и даже разрешили пускать его, когда встанет, к хозяину. – И что? Пускали? И где он сейчас? Что-то я ни разу его не видела. – Да тут такое дело… В общем… – Ганс, в чем дело? Что ты там мямлишь? – Я дал слово не рассказывать вам об этом. – Кому? Молчание. – Герр Краух, я как Председатель Президиума Восточного Подразделения «Аненербе» приказываю вам отвечать! Кому вы дали слово и в чем заключалось это слово? – Брунгильде. – Что? Моей невестке? А она какое отношение имеет к собаке мужа? Насколько я помню, она животных вообще терпеть не может. – Они ее тоже. – Что ты там бубнишь себе под нос? Говори четче! – В первый же раз, когда я привел выздоровевшего Лока сюда, тут была Брунгильда. Я и глазом моргнуть не успел, как пес вдруг зарычал, вырвал из рук поводок и бросился на вашу невестку. И я по глазам видел – Лок будет убивать. Вы же видели эту махину – у Брунгильды не было ни шанса. – Но она жива-здорова и даже не ранена! – Потому что с ней охранник был, Адольф, он и выстрелил в пса. – И убил?! – Нет, ранил. То ли в плечо, то ли в грудь – я не успел рассмотреть. – Что значит – не успел рассмотреть? Ты же доктор, ты должен был осмотреть животное, спасшее жизнь моему сыну! – Да все так быстро произошло, что я растерялся. Рычание, бросок, выстрел, визг пса, а потом этот Адольф снова собрался стрелять, я рефлекторно выбил у него из руки пистолет, Брунгильда истерит, охранник тупо полез за своим оружием, я оглядываюсь, а Лока уже нет. Только кровавый след в коридор тянется. Пока успокоил вашу невестку, пока разобрались с прибежавшими охранниками – Лок исчез. Я думал, что найду его если не в коридорах, то уж где-нибудь в лесу – точно, но увы. Раненый зверь ушел. Куда – не знаю. Скорее всего, умирать, потому что с тех пор он так и не вернулся больше. Что, учитывая его привязанность к вашему сыну, может означать только одно – пса больше нет. – Но почему Брунгильда решила скрыть этот инцидент от меня? – Она боялась вызвать ваше недовольство. Ведь этот пес стал чуть ли не героем в ваших глазах, он спас Кая. И вдруг – погиб от пули охранника вашей невестки. – Глупости какие! Разве можно сравнивать человека и животное, пусть даже это животное оказалось полезным! Да я сама, собственными руками пристрелила бы зверюгу, причини он будущей Матери Нации хоть малейший вред! Так что Адольфа наградить надо. А что, пес со всеми был так агрессивен? – Нет. К остальным он был безразличен. Терпел. И меня, и других. Поэтому я растерялся в тот раз. – Ну да ладно, бог с ним. Даже хорошо, что пса больше нет. Кай, думаю, и не вспомнит о нем, а Брунгильде постоянный стресс ни к чему. Ну что же, я пойду, у меня дела. – А я проверю работу аппаратуры. Глава 11 Каблуки уцокали, завершив вояж шипением дверного сервопривода, и в комнате – или все же больничной палате, пусть и странной? – остался только доктор. Он, насвистывая какую-то свербяще знакомую мелодию, шоркал подошвами вокруг кровати. Проверял, наверное, систему полива и подкормки патиссона. Вот скрипнул штатив капельницы – похоже, меняет минеральные удобрения. Потом шаги отдалились в сторону рубки управления всей системой жизнеобеспечения, и лежавший на кровати мужчина решил снова приоткрыть глаза. Изувеченный разум, нокаутированный потоком обрушившейся информации, ушел в отказ, о чем и оповестил хозяина весьма доходчиво, послав его конкретно и не очень далеко. Оставалось одно – перейти в режим автоматической записи происходящего, чтобы потом, попозже, когда этот ренегат и оппортунист прекратит наконец выкобениваться и займется своими непосредственными обязанностями, у него был максимум вспомогательного материала. Веки послушно раздвинулись на миллиметр, трансляция включилась, показывая склонившегося над одним из приборов эскулапа. Тот продолжал глумиться над слухом, издавая все тот же пронзительный и совсем не мелодичный свист. Знакомый мотивчик угадывался все меньше и меньше, пока не оборвался на самой высокой ноте, заставив лежавшего на кровати непроизвольно поморщиться. Что обязательно зафиксируют камеры видеонаблюдения, но большой проблемы не было – всегда можно объяснить непроизвольным подергиванием лицевых мышц. Главное, пытка над слухом прекратилась. Но прекратилась она, как оказалось, совсем не случайно. Доктор подтащил поближе стул, сменив скрюченно-вертикальное положение на комфортно-полувертикальное, и снова, судя по всему, более внимательно, начал просматривать длинные бумажные полосы, выползавшие из какого-то аппарата. – Любопытно, – негромко произнес он. – Очень любопытно. Хотя… Нет, такого точно не может быть! Мозг слишком травмирован, если бы не нейрохирург из Западного подразделения, я бы не вытянул пациента… Но и после операции энцефалограф выдавал ожидаемый результат – полное отсутствие малейшей активности мозга. Месяц – одно и то же. А сегодня… Надо срочно сообщить фрау Ландберг – кажется, Кай возвращается! Он вскочил и, уронив стул, бросился к выходу. Торопливо набрал какой-то код на небольшой панели перед дверью, вставил в прорезь пластиковую карточку и, едва дверь отъехала на достаточное расстояние, протиснулся в образовавшуюся щель и утопотал. Дверь педантично выполнила весь заложенный в программу алгоритм действий – открылась до конца, а потом так же неспешно поехала обратно. Так что оставленный без присмотра пациент мог спокойно убежать. Если бы мог бегать. Или ходить. Или хотя бы шевелиться… Но оказалось, что он не мог НИЧЕГО!!! Волна липкого ужаса медленно, проникая в каждую пору, прокатилась по телу. Зачем ему разум, память, чувства и эмоции, если он на всю жизнь останется неподвижным?! Мочиться под себя, гнить от пролежней, терпеть унизительные процедуры гигиенического ухода?! Нет, лучше сдохнуть! Мужчина застонал и судорожно сжал пальцами простыню. Так, стоп! Сжал? Пальцами?! Так, значит… значит, он все-таки не утратил полностью контроля над телом? И со временем все восстановится? Надо срочно проверить, что он может еще. И плевать на видеокамеры, его все равно уже сдал этот, как его… а, энцефалограф. Ну что же, оказалось, что может он немного. Помимо пальцев рук, ему подчинились пальцы ног и немного – ступни. И все. Согнуть ноги в коленях или поднять руки он пока не мог. Ну и ладно. Главное – сохранена чувствительность, а с остальным он справится. Потому что должен справиться, и как можно раньше. Потому что он нужен! Кому? Этого он не знал. Просто чувствовал всем своим изувеченным существом – его ждут. Его любят. Без него пропадут. Но кто? Кто?! КТО?!! Мужчина скрипнул зубами и пнул свернувшийся улиткой разум: «Поднимайся! Ну же! Ты мне необходим! Я должен вспомнить, кто я и что я! Эта женщина… она так много говорила… Но я пока не могу все разложить по полочкам, понять, разобраться! Не могу без тебя! Да вставай же, сволочь! Действуй!» Бесполезно. Улитка так и не развернулась, оставив хозяина под грудой информационных обломков. А сам он не мог сложить из них целостную картину. Кай, Брунгильда, Лок, Краух, Ландберг, сын, жена, мать – кто есть кто? Мужчина застонал от бессилия, из-под плотно закрытых век выкатились две слезинки и медленно поползли, четко следуя указаниям закона тяготения, вниз, к подбородку. Это еще что такое?! Ты еще сопли пусти, слабак! Ничтожество! Слюнтяй! Черт, как же унизительно! Он даже вытереть эти предательские слезинки не может, а скоро этот докторишка притащит сюда ту женщину, а может, и еще кого, и что они подумают, увидев мокрые полоски на щеках? Снова рефлекторное? Ведь никто не должен знать, что он очнулся, что он все слышит и понимает, никто! Почему, мужчина не мог объяснить, эта установка огромным гвоздем была вбита в подсознание, и все его действия с самого начала были подчинены именно ей. Ох, как же ему необходима сейчас помощь разума, способность мыслить, анализировать, рассуждать! Недовольно заворочался во сне инстинкт самосохранения, зевнул, потянулся и сердито проворчал: «Прекрати хныкать! Расслабься и доверься подсознанию, оно справится. А мы должны отдохнуть, все. И в первую очередь – разум. Мы его только-только вырвали из небытия, а ты уже пытаешься загрузить беднягу. Отстань!» И снова засопел, похрапывая. Свинтус. Но внутреннюю истерику он все же нейтрализовал. Спасибо и на этом. Мужчина расслабился и приготовился к очередному визиту, выпустив на сцену подсознание. Вовремя. Дверь снова поехала в сторону, и – дежавю: в палату вошли те же. Впрочем, не совсем дежавю, в прошлый раз они действительно вошли, а теперь – ворвались. – Ты уверен? – Женщина слегка задыхалась – видимо, бежала всю дорогу. – Ты абсолютно уверен? Или просто хочешь успокоить меня? – Да о чем вы говорите, фрау Ландберг! Разве бы я посмел шутить с этим! Энцефалограф четко указал на проявление мозговой активности, причем довольно интенсивной! – Так, значит, я не ошиблась, и Кай действительно смотрел на меня? – Нет, это вряд ли. То есть, может, и смотрел, но неосознанно. Поймите, травма… – Краух, я уже сто раз слышала о том, что мозг моего сына слишком поврежден и что человек после таких травм редко возвращается к нормальному состоянию, но ты забываешь, что Кай не совсем обычный человек. И его способность к регенерации уникальна! – Да, конечно, я помню, но в медицинских источниках… – Да заткнись ты со своими источниками! – Голос женщины приблизился. – Я… Краух, что это?! – В смысле? – Посмотри, что у него на щеках! Это… это же слезы! – Рефлекторная реакция… – Заткнись, я сказала! Какая, к черту, рефлекторная реакция! За прошедший месяц хоть раз была такая реакция? – Нет, но… – Кай! – Теплые ладони стерли со щек слезинки. – Ты слышишь меня, Кай! Очнись! – Не так быстро, фрау Ландберг, не так быстро. Показания энцефалографа не означают, что ваш сын уже вернулся. Он только начал… И в этот момент глаза лежавшего распахнулись. – Кай?! – вскрикнула женщина, вмиг задрожавшими руками вцепившись в его плечи. – Сынок! Взгляд медленно, словно нехотя, зафиксировался на лице женщины, пару мгновений постоял, а затем снова уплыл в сторону, не отразив ни единой мысли. – Он что, не узнает меня? – нахмурилась женщина. – Фрау Ландберг, – устало произнес доктор, – вы слишком многого хотите. Чудо, что он вообще вышел из комы так рано, всего через месяц, понимаете? Скорее всего, Каю придется учиться всему заново. И знакомиться со всеми нами в том числе. – То есть… вы хотите сказать… он ничего не помнит? – Сто процентов. – И не сможет нам сказать, кто пытался его убить? – Скорее всего, нет. Говорю же вам – прежнего Кая больше нет. Нам придется формировать его заново. – А его способности? – По этому поводу ничего не могу сказать. Только он сам сможет об этом узнать. Со временем. – Так, может, перевести Кая в более комфортную палату, без этого металла? – Я не думаю, – прозвенел высокий женский голос у двери. Собеседники оглянулись, и дрожь, прокатившаяся по телу пациента при звуках этого голоса, осталась незамеченной. – Брунгильда, наконец-то! – обрадованно произнесла женщина. – Тебе передали радостную новость? – Да, конечно, и я сразу же поспешила сюда. – Легкие шаги новой визитерши приблизились к кровати. – Кай действительно возвращается, доктор Краух? Это правда? – Да. Видите, он даже глаза открыл. – Где? – Ох, опять закрыл! Но в этом ничего страшного нет, я ведь говорил – процесс реабилитации будет долгим. – И мне кажется, Кая все-таки следует на начальном этапе перевести в нормальное помещение, – снова вернулась к начатому старшая из женщин. – Ему будет гораздо полезнее находиться в светлом комфортном помещении, а не в этой металлической коробке. – Грета, вы, конечно, как Председатель Президиума и мать Кая, вправе единолично решать все вопросы, с ним связанные, – тихо произнесла молодая. – Но… Вы можете представить, ЧТО произойдет, если способности Кая вернутся раньше разума? Неуправляемая ментальная мощь – что может быть страшнее? Думаете, мне приятно видеть любимого в этой холодной железной камере? Но только так, с помощью экранирующего материала, мы сможем нейтрализовать спонтанный выброс ментального воздействия, мы ведь это обсудили изначально. А вот когда наш Кай вернется настолько, что сможет управлять своей силой, тогда мы и переведем его в самую комфортабельную палату нашего комплекса. А еще лучше – я заберу его домой, в наши апартаменты. Да, милый? – И она нежно поцеловала неподвижные губы мужчины. – Как же я рада, ты бы знал! Я так соскучилась по тебе, любовь моя! – Ну-ну, девочка, – усмехнулась старшая, подхватывая девушку под локоть, – не увлекайся! Ишь, дорвалась! Потом докажешь ему свою любовь, а сейчас – нам пора. Пусть доктор Краух займется нашим Каем вплотную. И они направились к выходу, что-то вполголоса обсуждая с эскулапом. Не заметив вновь открывшихся глаз мужчины. И полыхающей в них ненависти. Глава 12 Он вспомнил. Все и сразу. В одно мгновение. В то мгновение, когда зазвучал этот мелодичный, похожий на перезвон сосулек голос. Такой же красивый, как и его обладательница. Брунгильда. Его дражайшая супруга и его убийца. А он – Кай. Кай Ландберг. Гордость и надежда тайной нацистской организации «Аненербе», вовсе не исчезнувшей после разгрома фашистов и падения Третьего рейха. Фанатичные идеологи нацизма, выкормыши Генриха Гиммлера, в чьих рядах было немало талантливых ученых, собрали уцелевших членов «Аненербе» и ушли под землю. Нет, не покончили с собой, еще чего! Позволить этим недочеловекам взять верх над представителями чистейшей нордической расы?! Никогда! Фанатики обосновались в пещерах Альп, частично связанных природными тоннелями. К природным добавились искусственные, были проведены электричество и система коммуникаций, и работа закипела. Работа по воссозданию древней расы ариев, чистейшей, без примеси крови недочеловеков. Расы сверхлюдей, владевших потерянными знаниями и ментальными возможностями. Телепатия, власть над разумом низших, управление толпой, чтение мыслей, тотальное подчинение без оружия – вот что должны были снова вернуть себе истинные арийцы! И лучшие умы «Аненербе» сосредоточились на решении именно этой задачи. Но и прикладные науки не были забыты: воссоздание новой расы – процесс долгий, люди не мыши, на формирование жизнеспособного эмбриона требуется, к сожалению, девять месяцев, а не две недели. А там, на поверхности, миллионы недочеловеков, стремящихся растворить в своей неполно-ценной массе чистую кровь. Так что исследования в области новых технологий и создания сверхсовременного оружия велись параллельно с генетическими экспериментами. Поначалу было много брака – младенцев с темными волосиками, неправильными чертами лица, темными глазками, смуглых. Генетический мусор, в общем, который сразу же отбраковывался. Само собой, доверить создание новой расы природе, положившись на естественный процесс зачатия, ученые не могли. К тому же влиять на уже готовый эмбрион достаточно проблематично, лучше всего создавать изначально правильный зародыш, с тщательно очищенными генами. В общем, практически все младенцы, рождавшиеся в альпийских пещерах, были зачаты искусственным путем, после чего эмбрион подсаживался матери. А иногда – и не матери, а другой женщине, более приспособленной для вынашивания. В общем, конвейер заработал. И вскоре по тоннелям затопотали похожие друг на друга детишки: все, как на подбор, тоненькие, анатомически правильно сложенные блондинчики с голубыми или светло-серыми глазами. Крепкие и здоровые (потому что болезненных и хилых не лечили, а «утилизировали»). В общем, внешность будущей расы постепенно формировалась, а вот с ментальными способностями дела обстояли неважнецки. По большому – да и по малому тоже – счету, этих способностей вообще ни у кого не было. Да и с интеллектом не у всех гомункулусов отношения складывались удачно, умненьких и талантливых детишек рождалось не так уж и много. Но зато все, все до единого, были фанатичными последователями Великой Цели – возрождения истинных ариев. А для этого дела нужны не только ученые, но и солдаты. И обслуживающий персонал в подземельях необходим, чтобы ученые могли заниматься своим делом, не отвлекаясь на быт. В общем, с годами все вроде бы наладилось, вот только через двадцать лет после переселения «Аненербе» под землю ученые заметили, что брака в производстве новых людей все больше. Младенцы появлялись на свет хилыми и болезненными, пусть и внешне правильными. И тогда один из главных генетиков, Карл Ландберг, предложил сменить место жительства – в Альпах, конечно, гораздо комфортнее, но здесь нет источника природной энергии, энергии Земли, способной творить чудеса. Экспедиции, организованные в свое время институтом «Аненербе», открыли такие места в горах Алтая, Тибета и Урала. Ведь даже легендарная Шамбала расположена где-то там, если верить древним рунам, найденным нацистскими археологами. Алтай и Тибет, при всей их изначальной привлекательности, абсолютно не подходили для переселения – слишком уж дикие места, слишком далеко от цивилизации. Это, с одной стороны, хорошо – никто мешать не будет, а с другой – плохо. Для создания и обеспечения нормального функционирования научного и жилого комплекса плохо. А вот Урал в этом отношении гораздо лучше. Хотя концентрация энергии Земли там и послабее. Но по сравнению с Альпами – просто чудотворный источник! Идею профессора Ландберга поначалу встретили без энтузиазма – никому не хотелось переезжать из уютной и обжитой Европы в дикую Азию, к тому же – в российскую глубинку. Но, поскольку все члены «Аненербе» воспитывались «правильно», вскоре был сформирован отряд единомышленников Ландберга, и организация разделилась на Западное и Восточное подразделения. Восточное обосновалось в горах Урала, относительно недалеко от Екатеринбурга. Переселенцам поначалу приходилось очень туго, Урал – не Европа, тем более Урал шестидесятых годов прошлого века. Советский Урал. Почти все оборудование приходилось с неимоверными сложностями доставлять из Европы, постоянные проблемы с продовольствием, самыми обычными предметами обихода типа туалетной бумаги – немцы впервые узнали значение слова «дефицит». И о разветвленной сети стукачей КГБ забывать не следовало. Но все эти мучения с лихвой окупились, когда на свет появились первые дети Урала. Крепкие, сильные, здоровые, с правильной внешностью – энергия Земли действовала, да еще как! Вот только с ментальными силами все еще ничего не получалось. И профессор Ландберг полностью посвятил себя решению этой проблемы, годами разрабатывая методику создания сверхчеловека, в которую, помимо предварительной обработки клеточного материала, входило и постоянное воздействие на плод во время вынашивания. Наконец методика была создана. И проверить ее профессор решил на собственной дочери, Грете. Потому что слишком уж ответственное это дело – рождение первого Сверхчеловека, абы кому не доверишь. И потом, если все получится – а должно получиться, Ландберг не сомневался ни минуты, – то было бы несправедливо отдать все лавры и дивиденды Матери Нации посторонней девице! В общем, юную Грету просто поставили перед фактом. И никому не было дела до того, что девушка на тот момент была влюблена в одного из новых арийцев. И втайне от отца мечтала, что им с возлюбленным разрешат пожениться и рожать истинных арийцев естественным путем. А что, и Грета, и ее Гюнтер появились на свет генетически очищенными (из-за чего, правда, мать Греты умерла вскоре после родов), с правильной внешностью, оба были фанатично преданы общему делу, оба обладали достаточно высоким интеллектом. Гюнтер успешно трудился над созданием нового оружия, был на хорошем счету у руководства – почему нет? Потому. Потому что отцу понадобилась Мать Нации. И о Гюнтере пришлось забыть, полностью сосредоточившись на рождении первого Сверхчеловека. Может, по этой причине, а может, из-за того, что, помимо весьма болезненного подсаживания эмбриона (а перед этим было не менее болезненное взятие яйцеклетки), все девять месяцев вынашивания ребенка Грета чувствовала себя ужасно – ее постоянно тошнило, дикая слабость не позволяла девушке гулять, максимум, куда она могла дойти – это до лаборатории отца, где ее снова и снова подвергали облучению, уколам, пичкали какой-то горькой мерзостью. В общем, своего ребенка Грета не любила. Нет, не так. Она честно пыталась полюбить растущее внутри нее создание, ее частичку, ни в чем не виноватую, кроме того, что дед у этого создания оказался абсолютным фанатиком. Но у девушки не получалось. Разумом она была совершенно согласна с отцом – ради Великой Цели можно и нужно жертвовать собой. Но подчинить разуму чувства и эмоции так и не смогла… Но все рано или поздно заканчивается, закончились и ее муки. И на свет появился мальчик. Крупный, здоровый малыш, очень красивый. И – другой. Профессор, лично принимавший роды, рассмотрел внука и ахнул: – Получилось! Грета, девочка моя, у нас получилось! Посмотри! И он повернул к измученной родами дочери ребенка. На мать совершенно осознанно смотрели странные, невозможные для человека глаза: серебряная радужка с пульсирующим фиолетовым пламенем вместо зрачка… Глава 13 Профессор Ландберг умер довольно рано, когда его внуку еще не исполнилось и пяти месяцев. Поэтому он так и не узнал, что его триумф был полным – первый Сверхчеловек оказался именно таким. Сверх. Во всем. Кай Ландберг обладал мощнейшими ментальными способностями, он мог подчинять себе любого, мог передавать свои мысли на расстоянии, мог ощущать чужие чувства и эмоции, видеть чужие воспоминания. Читать чужие мысли, как открытую книгу, Кай не умел, но он был сильнейшим эмпатом. Настроение, эмоции, ощущения – он мгновенно настраивался на собеседника. И мог увидеть возникающие в чужих мыслях образы, целостные картины воспоминаний – своеобразное кино. В общем, эксперимент удался. Но повторить его больше не получилось ни разу. Все остальные женщины, вынашивавшие детей по методике профессора Ландберга, либо теряли ребенка во время беременности, либо рожали хилых уродцев. Вывод напрашивался только один – в записях профессора отражено не все. Главный секрет вывода на поток производства «истинных» арийцев Карл Ландберг держал в голове. И унес его с собой в могилу, не предполагая, видимо, что умрет так рано. Если бы он болел, угасая медленно и неспешно, тогда дед Кая озаботился бы, наверное, составлением научного завещания. Но профессор умер на рабочем месте, причем в буквальном смысле – обширный инсульт свалил Карла Ландберга в лаборатории, во время работы со следующей подопытной, вынашивавшей ребенка по его методике. И поточное производство пришлось отложить. Не так уж и надолго, как предполагала Грета, со временем занявшая пост Председателя Президиума Восточного подразделения «Аненербе». Она была абсолютно уверена, что эксперименты вновь возобновятся, когда ее сын достигнет половой зрелости и у него можно будет брать генетический материал, – дети Сверхчеловека обязательно должны унаследовать если не всего способности, то хотя бы часть. Вот только не учла одного нюанса. Мнения самого Кая. А оно резко отличалось от мнения матери и Президиума. Кай Ландберг не был фанатиком Великой Цели. Он вообще не был фанатиком, поскольку изначально не был чистым листом, на котором теоретики нацизма могли писать все, что им вздумается. Эмпат Кай был бесконечно одинок в этом подземном мирке. Где не было настоящих чувств, семейных ценностей, обычных, человеческих радостей и горестей. Только фанатичная преданность своему делу, тотальное подчинение единой цели, механическое функционирование бездушных биороботов. А в ту часть подземелья, где располагались генетические лаборатории, Кай вообще не заходил. После того как малышом случайно забрел туда и едва не сошел с ума от накрывшей его волны смертельного ужаса и муки. Чувства и эмоции подопытных животных и «утилизируемых» младенцев… Поэтому шестнадцатилетний Кай в довольно жесткой форме отказался от участия в производстве «правильных арийцев». А попытка применить к мальчишке насилие закончилась весьма плачевно – несколько лучших ученых-генетиков стали овощами. Единственное, на что согласился Кай, – жениться на выбранной матерью девушке и производить на свет наследников естественным путем. И подходящая девушка была найдена – в Западном подразделении «Аненербе». Брунгильда Вюнсдорф являлась генетической дочерью тамошнего Председателя Президиума, но выбрали ее не по этой причине. Просто Брунгильда оказалась единственным удачным образцом усилий западных генетиков, почти повторивших результат Карла Ландберга. Девушка обладала такой же безупречной внешностью, как и первый Сверхчеловек: высокая, стройная, очень красивая, но главное – с точно такими же волосами цвета платины и серебряной радужкой глаз. Вот только зрачок у Брунгильды был обычным – черным и круглым. И никаких ментальных способностей не наблюдалось. Но в целом девушка Каю понравилась, и он готов был жениться. А за месяц до свадьбы встретил ее. «Самку недочеловека», как с отвращением называла Викторию Демидову Грета. Кай увидел эту кареглазую девушку в аэропорту, когда возвращался после обручения из Альп. Они летели одним самолетом… Много чего произошло потом [8] , причем мгновений бесконечного, всепоглощающего счастья было совсем мало, а вот боли, подлости и предательства – слишком много. 8 См. романы Анны Ольховской «Тайна, деньги, два осла» и «Снежная жаба». Но он сумел спасти их с Викой сына, маленького Михаэля. И спрятать его в лесу, у славного старика Степаныча, чтобы никто из его фанатичных соплеменников не узнал, что у их надежды и гордости родился ребенок не от кобылы… ох, простите, женщины чистейших кровей, а от какой-то переполненной генетическим мусором кареглазой девки! А еще им пока не следовало знать, что внешность и способности Кая действительно передаются по наследству. Иначе они бы нашли способ выкрасть Михаэля и утащить его в свои мерзкие лаборатории, превратив малыша в подопытного кролика. В общем, ребенка пришлось спрятать. И даже от собственной матери, каким бы жестоким это ни казалось. Потому что одного взгляда на малыша было достаточно, чтобы понять, ЧЕЙ это сын. Михаэль родился точной копией отца – те же черты лица, платиновые волосы, но самое главное – глаза. Серебро с пульсирующим фиолетовым огоньком внутри. Решить же проблему под названием «Аненербе» в одиночку Кай не мог. Нет, подчинить своей воле всех обитателей подземелья он мог и уже делал это, но – ненадолго. А проблему следовало решить кардинально. Нет, о физическом уничтожении Кай даже думать не хотел. Да, все его соплеменники были зомбированы нацизмом, но они ведь не виноваты в этом! Просто их такими сделали. И белоголовые детишки, бегавшие по коридорам подземелья, тоже ни в чем не виноваты. Но об этом вряд ли будут задумываться спецслужбы, узнай они о существовании у них под носом тщательно замаскированных и смертельно опасных нарывов. Что западные, что местные, российские, – все поступят одинаково, руководствуясь принципами завоевателей американского континента: «Хороший индеец – мертвый индеец». То есть нет человека – нет проблемы. Тем более когда проблема так удачно закопалась в землю. Парочка точечных ядерных ударов, которые потом можно будет объяснить аварией на атомной станции, и проблем нет. Впрочем, у спецслужб найдутся, скорее всего, и менее заметные для мирового сообщества методы «зачистки» территории. Биологическое оружие, к примеру. Или химическое. Но в том, что будет отдан приказ на тотальное уничтожение, Кай не сомневался ни секунды. Потому что его собственные соплеменники сделают все возможное, чтобы события развивались именно по этому сценарию. Талантливых ученых здесь хватало, и новые, неизвестные наверху виды вооружения разрабатывались параллельно с генетическими исследованиями. Очень успешно разрабатывались, к сожалению. И фанатики не замедлят им воспользоваться, если по какой-то причине тайна «Аненербе» будет раскрыта. В общем, иного выхода, кроме как спрятать ребенка и пытаться решить проблему собственными силами, у Кая не было. Ситуация к тому же осложнялась тем, что его соплеменники достаточно быстро поняли – Кай Ландберг никогда не будет таким же фанатиком, как остальные. И поэтому – учитывая его ментальные способности – может в любой момент стать опасным для окружающих. Взять хотя бы то превращение ученых в растения! И это еще никто не знал реальных возможностей Кая – он постарался ликвидировать все доказательства сеанса массового зомбирования соплеменников. Но даже и того, что остальные знали о своем Сверхчеловеке, было достаточно, чтобы усиленно искать способы защиты от его воздействия. Сначала были созданы специальные браслеты, но Кай довольно быстро смог преодолеть защитный барьер. За браслетами последовал специальный прибор – нейтрализатор, и вот с ним справиться было гораздо сложнее. Но он сумел. Правда, с одним. А в этой комнате понатыкано как минимум три таких прибора. Вон те штуки с раструбами и есть нейтрализаторы. И экранирующее покрытие тоже призвано запереть его внутри коробки, не позволив «выглянуть» наружу. И не надо было обладать какими-то сверхспособностями, чтобы понять – за всеми этими мерами предосторожности стоит она. Та, которая больше всего на свете боится возвращения своего мужа из небытия. Та, которая пыталась его убить. Пусть случайно, пусть в порыве гнева – сути это не меняет. Раздробив «любимому» череп, Брунгильда не опомнилась, не бросилась за помощью, нет, она решила довести дело до конца. Вынесла тело мужа из подземелья и спрятала в лесу, надеясь, что он там и подохнет. Кстати, вряд ли она смогла бы проделать такое самостоятельно, учитывая понатыканные повсюду видеокамеры. Да и тащить высокого и здорового мужчину по тоннелям ей было бы проблематично. А значит, у малышки Бру имеются здесь помощники. Ничего, разберемся, главное – побыстрее встать на ноги. Глава 14 Что удалось ему довольно быстро. Кай и сам не ожидал, что восстановление пойдет такими темпами, но оно не просто пошло – оно побежало! Да, основным двигателем внутреннего сгорания были его способности – Кай, помимо всего прочего, научился исцелять. И не только себя – не так давно он смог избавить от запущенной онкологии молодую девушку из Екатеринбурга. И пса своего, Лока, Кай тоже вытащил с того света. Так что и себя, любимого, он, руководствуясь методикой барона Мюнхаузена, вытащил из болота небытия самостоятельно. Не за волосы, конечно, но трясина отпустила его с тем же недовольным чавком, что и барона. А точкой приложения силы была душа. Измученная тревогой за судьбу сына. Как там Михаэль, что с ним? Мальчику ведь всего полтора года, и он невероятно шустрый и развитой для своего возраста, Степаныч еле управляется с серебряным живчиком. Если бы не помощь его пса, здоровенного кавказца Казбека, старик вряд ли уследил бы за юрким воспитанником. Тем более что Михаэль – или Помпошка, как его называла в свое время Вика и как теперь звал Кай, – всегда знал, где находится Степаныч и чем занят, и застать малыша врасплох над какой-либо шкодой было невозможно. Что поделаешь – папин сын! И любознательный парнишка давно бы уже вляпался в меганеприятность, не ходи за ним по пятам здоровенная мохнатая и клыкастая нянька. Которая, вернее, который являлся к тому же и отцом Лока, питомца Кая. Этого полукровку Кай отбил в свое время от стаи волков, решивших раз и навсегда разобраться с позором стаи. И напомнивших этим соплеменников самого Кая. Собственно, со Степанычем и его псом первым познакомился Лок, а потом уже Кай. И этот ворчливый, нелюдимый, но невероятно добрый и преданный старик оказался единственным человеком, которому Кай смог абсолютно спокойно доверить сына. Конечно, решающим оказалось место, где жил Степаныч, – затерянный в глухом лесу хутор, куда не забредали даже любители поохотиться. Старик в свое время, после смерти жены, ушел туда из деревни, где, по его словам, было «слишком много людев». Особенно не очень старого еще вдовца донимали молодухи от шестидесяти и старше: непьющий и рукастый мужик в деревне – явление уникальное. Сыновья Степаныча, уехавшие когда-то на Север за длинным рублем, там, на Севере, и остались. Женились, родили детей, но внуков своих старик не нянчил – слишком далеко они жили, на лето не наездишься. Он и видел-то внуков всего пару раз в жизни, в последний раз – когда сыновья с семьями приезжали хоронить мать. Может, поэтому Степаныч с ходу, с первых минут общения, прикипел душой и сердцем к странному мальчонке с нечеловеческими глазами. И Кай мог не волноваться за сына – Михаэль был под надежным покровом беззаветной любви. Сам он старался выбираться к сынишке как можно чаще, приносил памперсы (правда, мальчик уже в девять месяцев, как только сделал первые шажки, наотрез отказался надевать на себя эти мешающие штуки, отдав предпочтение горшку), детское питание, одежду, игрушки, книжки – в общем, все то, что Степаныч не мог купить, не привлекая внимания, в сельском магазине, куда он раз в неделю выбирался за продуктами. Местные кумушки, увидев, как бобыль покупает игрушки и детские смеси, мгновенно почуяли бы неладное и сунули свои любопытные носы туда, куда их, носы, совать не следует во избежание утери оных. Носов, в смысле. Ну а в том, что старик решил завести наконец хозяйство – козочку, кур, огород засадил, – в этом ничего странного не было: сколько можно покупать картошку и зеленушку у бывших соседей, когда вокруг дома столько земли пустует! В общем, жизнь на дальнем лесном хуторе наладилась, мальчик рос крепким и здоровым, и Кай мог бы больше времени уделять решению главной задачи – нейтрализации «Аненербе». Мог бы, но не уделял. У него ведь так долго не было настоящей семьи, он не ощущал рядом искренне любящих душ, и никто никогда не искрился безграничной радостью, почувствовав его приближение. И не выбегал навстречу, вереща счастливое: «Папка плисол!» Михаэль в свои полтора болтал уже довольно свободно, только не все буквы пока выговаривал. Но от этого его речь казалась отцу еще милее, еще забавнее. И хотелось проводить с сыном как можно больше времени, особенно сейчас, зимой, когда световой день был коротким и чаще всего пасмурным. Не то что летом, когда Каю, обладавшему, как и все остальные жители подземелья, слишком чувствительной к солнцу кожей, приходилось прятаться от палящих лучей под навесом либо искать тень. И обрабатывать открытые участки кожи специальной защитной мазью, разработанной в лабораториях «Аненербе». Глаза соплеменников, в том числе и Кая, не выдерживали яркого солнца, без темных очков никто наружу не высовывался. Правда, Кай носил очки еще и из-за своих необычных глаз, не снимая даже в помещении, – когда находился среди обычных людей. Собственно, именно из-за этих особенностей жители подземелья очень не любили выбираться на поверхность, предпочитая жить в привычном искусственном освещении. И Кай мог не особо волноваться о том, что кто-то решит проследить за ним. Он ведь и раньше, до появления в его жизни сына, почти каждый день выходил на прогулку вместе с Локом. Ну а то, что отлучки стали более продолжительными, Кай матери и остальным соплеменникам объяснил просто – Брунгильда стала слишком навязчивой и утомительной. Грета, уставшая ждать появления нового носителя драгоценнейших генов от идеальной невестки, разрешила Каю «употребить» в дело любую из понравившихся ему девушек подземелья. Главное, чтобы хоть кто-то наконец забеременел от Сверхчеловека! Собственно, именно это плюс откровенная неприязнь мужа и спровоцировало тогда Брунгильду на убийство. А вот все остальное, последовавшее за этим, – действия абсолютно хладнокровные и продуманные. «Любящая» супруга явно что-то замышляла, причем замысел ее не был спонтанным, он, замысел, зародился гораздо раньше, до той попытки. Сейчас, сутки проводя в горизонтальном положении, Кай смог проанализировать все, что происходило вокруг него за последние годы, с момента появления рядом Брунгильды Вюнсдорф. И на что он просто не обращал внимания, считая жену всего лишь более молодым клоном Греты. Та же эмоциональная холодность, тот же фанатизм, та же приверженность Великой Цели. От свекрови невестку отличало только отношение к Каю – невестка желала обладать мужем единолично. Брунгильда с первой их встречи влюбилась в Кая, он это сразу почувствовал. Вот только любовь эта заключалась лишь в неудержимом физическом влечении, жажде секса, эротического наслаждения. И все. И больше ничего. Душа? Нежность? Сопереживание? Стремление разделять все беды и радости любимого? Фу ты, глупость какая! Бред для недочеловеков. Причем опасный, ослабляющий стальную волю «истинного» арийца бред. Во времена Третьего рейха правильно воспитывали будущих наци – дарили мальчику щенка, тот растил пса, привязывался к нему, а потом, когда оба взрослели, мальчику вручали пистолет и приказывали пристрелить собаку. И тот, кто мог сделать это без колебаний, выдерживал экзамен на истинного арийца. А всякие там слюнтяи ослабляют нацию! Брунгильда была «правильной» арийкой. То есть эмоциональным инвалидом. И, поняв это, Кай утратил к ней интерес. Нет, он выполнял условия договора, но выполнял механически, управляя, если можно так сказать, процессом. Со стопроцентной гарантией своей стерильности. А потом, когда в его жизни появился теплый лучик счастья, его малыш, его Помпошка, Кай вообще перестал обращать внимание на жену, он даже отселил Брунгильду в другую часть подземелья, подальше от его личных апартаментов. И навещал спальню супруги только тогда, когда этого требовала Грета. Он меньше всего думал о том, что его жена – молодая здоровая женщина. Красивая женщина. И что Брунгильда очень любит секс. Желательно ежедневный. Если честно, Кай вообще не думал о навязанной путем обмана и предательства девице. Ему было искренне безразлично – есть у его женушки любовник (или несколько) или нет. Чего нельзя было сказать о Грете – будущая Мать Нации должна быть безупречной во всем. И речи не может быть о том, что ей позволено трахаться с кем попало и где попало. Хотя это, собственно, и происходило в подземелье. Секс здесь рассматривался как обычная физиологическая потребность. Захотелось – пошел, нашел подходящего партнера, который тоже не прочь расслабиться, уединился в первом попавшемся закутке и – вперед! Если случались беременности, ребенку позволяли появиться на свет, а там уже смотрели – «правильный» он или нет. Но такое происходило редко – организмы искусственно созданных людей почему-то в большинстве случаев не были способны к естественному зачатию. Только ЭКО, и больше никак. Так что секс был всего лишь приятным и безопасным во всех отношениях развлечением. Для всех, кроме Брунгильды. Но, как теперь понимал Кай, его жена нашла способ избежать надзора свекрови. И со вкусом оттягивалась с местными самцами. Причем не просто так, дражайшая супруга, судя по всему, с помощью виртуозной техники секса (а в этом ей не было равных, Кай мог убедиться) смогла собрать вокруг себя группу преданных ей самцов. И вряд ли сделала это исключительно ради устранения постылого мужа, тот инцидент был случайностью. Нет, милашка Бру что-то затеяла за спиной у свекрови и всего Президиума. И ему, Каю, в планах супруги явно отводилось какое-то место, а вот какое – предстоит узнать. Вот только сделать это надо очень осторожно, для всех выздоравливая только физически. И оставаясь прежним патиссоном во всем остальном. Не помню, не знаю, никого не узнаю, говорю плохо. Умею есть, пить, спать, пользоваться туалетом. Все. А, еще и одеваться сам могу. Мгням. Глава 15 Судя по всему, ему неплохо удавалась роль овоща, во всяком случае, нейтрализаторы не включали – их действие невозможно не почувствовать. Но защитные браслеты были на руках у всех, входивших в палату Кая, он незаметно сканировал посетителей. Собственно, только на посетителях он и мог проверять степень восстановления ментальной силы. И делать это приходилось с максимальной осторожностью – о фискальных окулярах видеокамер Кай не забывал ни на минуту. И прекрасно знал, – в том числе и благодаря «просмотру» визитеров, – что с того момента, когда он открыл глаза, наблюдение за ним ведется круглосуточно. Причем серьезное наблюдение, без перерывов и халтуры – Грета лучше других знала своего сына. И подозревала – он видел, – что Кай только притворяется овощем. Впрочем, валун подозрения с настойчивостью крота-фанатика подкапывал доктор Краух. Он категорически отрицал даже малейшую вероятность игры со стороны пациента, упорно долдоня про серьезность травмы и необратимость последствий. «Кай уже никогда не будет прежним, радуйтесь, что он вообще вернулся! Ваш сын, Грета, и ваш муж, Брунгильда, к моему глубокому сожалению, навсегда останется умственным калекой. Физически он – я до сих пор поражаюсь фантастическим возможностям организма Кая, это что-то невероятное! – скоро окончательно восстановится и будет вполне здоровым мужчиной. Но только физически, повторяю. Умственно же в лучшем случае – уровень пятилетнего ребенка». Кай едва сдерживался, ощущая волны радости, буквально накрывавшие его женушку при этих словах. Радости и облегчения. А вот мать искренне огорчалась. Каю очень хотелось верить, что Грета расстраивается не из-за утери «национального достояния» – гордиться Восточному подразделению теперь нечем, увы, – а из-за него, Кая, лично. Из-за того, что сын не будет смеяться и грустить, беседовать на разные темы, принимать участие в научных исследованиях, да просто общаться с матерью, как раньше. Тем более что «национальное достояние» совсем скоро, по заверениям доктора, станет полностью готово к продолжению рода. И у него можно будет без проблем брать генетический материал и экспериментировать с ним столько, сколько понадобится. Да и сам носитель драгоценных генов должен с удовольствием принимать участие в воспроизводстве себе подобных, доктор Краух гарантировал. Ведь дебилы половозрелого возраста гиперсексуальны и готовы иметь все, что движется. Так что вместо упрямого сверхчеловека, опасного своей силой, на выходе получили гигантского кролика, больше всего в жизни обожающего есть и спариваться. Что гораздо перспективнее в плане поточного производства «истинных» арийцев. Но Грета почему-то совсем не радовалась, Кай ощущал это каждый раз, когда мать приходила навещать его. Может, потому, что он никак не проявлял больше своих способностей, старательно изображая полную потерю их вместе со способностью мыслить? Хотя проявить порой хотелось, и еще как! Особенно во время визитов «преданной» супруги. Стоило Брунгильде войти в палату, как жгучая ненависть буквально взрывала дремавший адреналин, и он бурлящим потоком разлетался по венам, разгоняя сердце. Что немедленно фиксировали фискалы. Нет, не видео – медицинские. – Да-а-а, фрау Брунгильда, – маслено ухмылялся Краух, присутствовавший при всех посещениях его главного пациента, – после окончательного выздоровления вашего супруга мы вас будем видеть очень редко. – Это еще почему? – включалась в игру та, присаживаясь на стоявший у кровати стул. – Потому что из постели вас будут отпускать очень ненадолго. Вернее, будет. Ваш муж. Видите, как он на вас реагирует? Стоит вам появиться, как пульс учащается почти вдвое! – Да он ведь даже не помнит, кто я. Или уже вспомнил? – В голосе зазвенели нотки настороженности. – Ну что вы! Что ж вы заладили с фрау Гретой одно и то же! Я ведь сто тысяч раз говорил: Кай сейчас – чистый лист, с которого стерли прежнюю жизнь, и предстоит написать новую. Правда, места для письма осталось совсем немного, но на основную информацию хватит. Кто же та сволочь, что сотворила с ним такое! – Ну кто – недочеловек какой-нибудь, кто же еще! Я всегда говорила Каю, что его постоянные хождения по лесу до добра не доведут. Прогулки ему нужны были, в подземелье ему, видите ли, дышать нечем! Вот и догулялся! – Но зачем кому-то понадобилось нападать на него? – Ой, что вы хотите от этих дикарей! Увидели человека с необычной внешностью, испугались и ударили. – Всего один удар, причем нанесенный чем-то металлическим, не палкой или камнем, не прикладом ружья – металлом! – И что? – Да странно все это. – Что странного, не пойму? Кай почувствовал, как все больше напрягается Брунгильда – докапывание въедливого эскулапа ей совсем не нравилось. – А то и странно, что Кая не застрелили издалека, а ударили по голове, подойдя сзади. – Ну, подкрался кто-то, что тут странного? – Брунгильда, вы что, успели забыть, на что был способен ваш муж? Он ведь прекрасно знал, чувствовал всех, находившихся как минимум в радиусе пятисот метров, и вдруг – подпустил незнакомца вплотную! – А вы не допускаете, герр Краух, – процедила сквозь зубы Брунгильда, – что Кай мог банально заснуть? – Зимой? В лесу? – Слушайте, что вы пристали? – Ну вот и истерика прорвалась. – Расследованием занимается наша служба безопасности, их и расспрашивайте! Я пришла мужа навестить, соскучилась по нему, а вы меня снова возвращаете в тот ужасный день! Когда я едва не овдовела!! Ай, молодца! Даже слезы в голосе зазвенели. Вот только это не слезы горечи и потери, это злоба вытекает из серебряных глаз безупречной внешне и уродливой внутренне женщины. – О майн готт! – переполошился эскулап. – Простите меня, фрау Брунгильда! Я не хотел вас расстраивать, просто я тоже очень переживаю за нашего Кая и очень хочу, чтобы его убийца был наказан. Хотя это, скорее всего, невозможно – мерзавец давно уже вернулся в свой город и затаился там. – Ничего, наши найдут негодяя, в какую бы нору он ни залез! – пафосно взвыла Брунгильда, а потом Кай почувствовал, как на его щеку легла узкая ладонь. Вполне человеческая, теплая и мягкая, но мужчине показалось, что на него прыгнула жаба, холодная и скользкая, отчего его буквально передернуло. – Ой, он вздрогнул! Ганс, он узнал меня, да? – Кай начнет вас узнавать, как только снова усвоит, кто вы и кем для него являетесь. А пока – это все та же реакция мужчины на красивую женщину. – Странная какая-то реакция, – капризно надула губы Брунгильда. – Частичная. Главный орган почему-то меня явно не замечает. – А потому что хозяин органа еще не до конца восстановился, – хмыкнул Краух. – Зато когда восстановится… Впрочем, об этом я вам говорил в начале нашей беседы. – Кай, милый мой Кай! – На щеки легли уже обе ладони, развернув голову лежавшего лицом к гостье. – Ну, посмотри же на меня! Я – твоя жена! Ты помнишь, что такое жена? Помнишь? Кай пару мгновений тупо пялился в лживые серебряные озера, едва удерживаясь от мощного точечного удара, после которого эта двуличная тварь навсегда превратилась бы в нуждающуюся в постоянном ношении памперсов кретинку. И ничего ему за это не было бы – он ведь патиссон и не отвечает за спонтанные выбросы силы. Вот только где потом искать ее сообщников? Да и защитный браслет, как уже заметил Кай, был совсем другой модификации, не такой, как те, прежние. И если его удар будет хоть частично нейтрализован браслетом, последствия, сопя и толкаясь, не замедлят прибыть на место. Причем первым из последствий будет задействование нейтрализаторов. И в лучшем случае – одного. Вот тогда – без вариантов. Потому что он даже на помощь позвать не может – этот чертов экран не пускает его за пределы палаты. Кай даже не мог определить, в какой части подземелья он находится. И как далеко выход из этой норы. А еще – он не «слышал» Лока. Обычно Кай мог в любой момент найти своего пса – тот не отходил слишком далеко от пещер. Но теперь вокруг была пустота. Да, в Лока стрелял охранник Брунгильды, но Кай почему-то был абсолютно уверен, что его пес жив. И просто не может отыскать своего хозяина, спрятанного в самой глубине горы. А зачем, кстати, его женушке личный охранник здесь, в подземелье? Мифический убийца Кая ведь там, снаружи? Или этот верзила Адольф – Кай видел его пару раз, когда тот являлся сюда вместе с Брунгильдой – и есть один из сообщников его дражайшей супруги? Вполне может быть, жеребчик вполне в ее вкусе. Все, надоело таращиться в это холодное серебро, а то точно не удержится. Кай слегка нахмурил брови и надул губы, изображая проблеск мыслительного процесса. Для полноты образа даже слегка скосил глаза к переносице. Вдохновленная исцеляющим действием своих рук Брунгильда приблизила лицо почти вплотную и, нежно проворковав: «Сейчас ты меня вспомнишь, милый!», пиявкой присосалась к губам мужчины. Это было уже слишком. Отвращение оказалось настолько глобальным, что организм Кая взбунтовался против сдержанности и терпения хозяина. И отреагировал мощным срабатыванием обратной перистальтики… Визг и проклятия прелестного арийского цветка потом долго звучали ангельской музыкой в ушах мужчины. Глава 16 – Ну, фрау Грета, – торжественно произнес Краух, пропуская Председателя Президиума Восточного подразделения «Аненербе» вперед, – вот и наступил долгожданный день, о котором два месяца назад, когда окровавленного и умирающего Кая принесли ко мне, мы и мечтать не могли! Сегодня я авторитетно заявляю – физически ваш сын здоров! Ему, конечно, еще предстоит длительная реабилитация на специальных тренажерах, чтобы полностью восстановить мышечный корсет, но в целом… В целом Кай снова продемонстрировал нам, насколько он отличается от обычных людей! Всего за месяц после выхода из комы он из беспомощного паралитика превратился в полноценного мужчину! Я до сих пор не верю, если честно! Знаете, я ведь вел видеодневник медицинского наблюдения за Каем… – Зачем? – нахмурилась Грета, пристально рассматривая лежавшего на кровати сына – тот увлеченно следил за экраном ноутбука, судя по звукам, смотрел какой-то детский мультик. – Ну как же! Я постоянно был на связи с тем нейрохирургом из Западного подразделения, который оперировал Кая, я ведь не специалист в этой области и старался каждый свой шаг сверять с его рекомендациями. Для этого и вел видеодневник и каждый день отправлял отчет по электронной почте в Альпы. Так вот, профессор Кнапке до сих пор считает, что мои отчеты слегка приукрашены, что я применяю монтаж. – Это еще почему? – Потому что такого не может быть! – гордо напыжился Краух. – И в физическом, и в умственном отношении. Максимально положительным вариантом развития событий, предсказанным профессором перед его возвращением домой, был частичный паралич с восстановлением лишь основных санитарно-гигиенических навыков. А ваш сын, как видите, за месяц не только встал на ноги, но и многому научился! Да, он говорит невнятно, но он говорит! Общается! Интересуется окружающим миром! Вон, мультфильмы полюбил смотреть, а вскоре я планирую начать показ обучающих фильмов для детей. – Здравствуй, сынок! – Грета подошла к кровати и легко прикоснулась к уже прилично отросшим волосам цвета платины (роскошную густую гриву, которая, кстати, смягчила смертельную силу удара, перед операцией пришлось сбрить наголо). – Ну, как ты себя чувствуешь? Мужчина нехотя отвлекся от экрана ноутбука и сфокусировал недовольный взгляд на гостье: – Иди. – Куда? – Иди отюда. Ты мешат! Я хоту мотрет! – Кай, я ведь уже не раз говорил тебе – с мамой надо вести себя вежливо, – нахмурился эскулап, встав рядом с Гретой. – Мама Грета тебя очень любит, она волнуется за тебя. – Не лубит! – Твердые, красивого рисунка губы задрожали и мгновенно расплылись киселем, мужчина капризно захныкал. – Она злая! – Почему ты так решил, Кай? Он чувствовал, как в матери борются два чувства: жалость и раздражение. Причем раздражение явно побеждало. Кто бы сомневался… Зато можно продолжать ломать комедию без каких-либо угрызений (и даже слабых щипков) совести. – Ты мешат смотрет мультик! Ты водит ту гадкую тетку! А она лезет и хватат меня! За… за… – За что? – За каник! – Хныканье усилилось, поддержанное интенсивным соплешмыганьем. – Она тоже зла-а-ая! Пахая! – Гм, – едва сдержала невольную улыбку Грета, – за краник, говоришь? Я не знала. Ну хорошо, я ее отругаю, и она больше не будет. Но разве она не красивая? – Касивы, да. Мне стучат вот тут, – Кай ткнул себя кулаком в грудь, – када она прити. И вот тут, – кулак бухнул в низ живота, – боли! И потом боли, када тетка иди! – Я же говорил – физиологически Кай здоров, он полноценный мужчина, – вполголоса произнес Краух, – но он пока не понимает, что с ним происходит. – Ничего, поймет, – усмехнулась Грета. – Брунгильда постарается. Правда, надо ей сказать, чтобы не усердствовала слишком. Это же надо – краник! И откуда он это слово взял? Ладно, нам пора. Кай! Тот, снова увлекшийся мультиком, нетерпеливо дернул плечом – отстань, мол. – Кай, у меня для тебя сюрприз! – Суприз? – приподнял брови мужчина. – А то это – суприз? – Это что-то неожиданное и приятное. – Не всегда, – проворчал доктор. – Ганс, не мешай! Займись-ка лучше делом! Приготовь препараты, которые понадобятся в ближайшие дни, чтобы нам не бегать за тобой. – Да-да, конечно, – мгновенно поджал хвост эскулап. – Хоту суприз! – оживился Кай, скинув на пол ноутбук. – Дай! Мням! Так, теперь слюни пообильнее пустить, и рот слегка в сторону. О, судя по мелькнувшей в глазах матери брезгливости, получилось. Ничего, терпите. Вы должны быть абсолютно уверены в моей неполноценности. Зря, что ли, я так долго терпел, изображая патиссон. Иногда для разнообразия – тыкву. Но все равно осточертело! Зато все получилось, и сегодня его переводят из этой экранированной коробки домой. И он сможет наконец просканировать окрестности подземелья, попытаться отыскать Лока. До избушки Степаныча, конечно, дотянуться не получится, но уже совсем скоро он сможет сам к ним прийти. И увидеть сына! Два месяца, целых два месяца они не виделись! Степаныч, конечно, сообразил, что с ним, с Каем, беда случилась. Главное, чтобы на месте остался, не ушел никуда с малышом от греха подальше. Хотя это вряд ли. Куда он пойдет зимой? Да и летом идти особо некуда, потому что внешность Михаэля мгновенно привлечет к себе внимание. Ничего, там целых два надежных охранника – Казбек и Лок (а в том, что его пес добрался до лесного хутора, Кай не сомневался ни секунды), они заранее предупредят об опасности и непрошеных визитерах. К тому же за то время, прошедшее с момента появления их с Помпошкой в жизни старика, владения Степаныча претерпели значительные изменения. Во всяком случае, в том, что касалось защиты. Хилый штакетник, составленный из палок и веток, сменился мощным забором из толстых бревен, больше двух метров высотой. Кай лично помогал старику пилить и обтесывать деревья. По верху забора пропустили колючую проволоку, так что перелезть через него стало довольно проблематично. Да что там проблематично – невозможно. И оружия Кай старику подкинул. Несколько новых ружей, патроны к ним – мало ли что! В общем, теоретически за сына и его опекуна можно было не волноваться. Но не получалось. Не волноваться не получалось. Да и тосковал он по Помпошке все сильнее. Как и по его маме… – Кай! – Резкий голос матери больно ударил по слуховым нервам. – Ты слышишь меня? Краух, почему он опять уставился куда-то в угол стеклянными глазами? – Ты пахая! – рявкнул Кай, пытаясь унять вибрирующие после вопля Греты барабанные перепонки. – Ты оманула! – Кого я обманула? Когда? – Мне оманула! Где суприз? Нету? – Есть, есть, не волнуйся. – Тада дай! Мням! – Кай, приятное не всегда связано с едой. Приятными могут быть и новости. Сегодня ты выйдешь наконец из этой комнатушки и вернешься домой. – Дом? – сосредоточенно сдвинул брови Кай. – Это что? – Это много комнат, это много места, это музыка, это телевизор, это свобода! Ты сможешь со временем ходить, где захочешь, гулять… – Гулять? – оживился Кай. – Гулять! Я… мне… я лубит гулять! – Ганс, он вспоминает! – обрадовалась Грета. – Он не совсем чистый лист, что-то в памяти сохранилось! – Будем надеяться, – с сомнением поджал губы Краух, протягивая женщине сверток. – Так, я все собрал. И разложил по коробочкам с надписью «утро», «день» и «вечер». Завтра вечером зайду и принесу новые. Ну что, Кай? – Доктор дружески похлопал по плечу пациента. – Поздравляю! Ты идешь домой! – Гулять! – возбужденно вскрикнул тот, вскакивая с кровати. – Я гулять! Иди! Иди мне гулять! Кай подбежал к двери и замолотил в нее кулаками: – Пути! Пути мне! Я хотет гулять! – Погоди, сынок, не так быстро, – успокаивающе погладила его по плечу подошедшая Грета. – Сначала надо надеть шапочку. – Шапока? – озадаченно нахмурился Кай. – То это – шапока? – Это вещь, без которой тебе пока гулять нельзя. Ее надо носить всегда и снимать только в своей комнате. – Нет! Не хотет шапока! – Он догадывался, что это за «шапочка», но верить не хотелось… – Надо, Кай. Иначе ты навсегда останешься в этой комнате. Краух. – Грета набрала на электронном замке код, и дверь послушно поехала в сторону. – Придержите его. Доктор довольно ощутимо вцепился в предплечье пациента, но Кай не обратил на это никакого внимания – если он захочет вырваться, он вырвется. Может, рвануть сейчас? Он сможет нейтрализовать всех, кто есть поблизости, но… Он не знает, в какую сторону бежать. И вообще, он терпел месяц, скрывая свои вернувшиеся силы, потерпит и сейчас. Тем проще будет потом. Оказалось, что прямо за дверью их ждала целая группа встречающих. И ближе всех стояла Брунгильда с решетчатым, отдаленно напоминающим шлем сооружением в руках. Она ласково улыбнулась Каю, с трудом сдерживая скручивавшие в узел напряжение, недоверие и страх, и проворковала: – Я так рада, родной мой! Теперь мы всегда будем вместе, я обещаю! – Дай бог! – Вот, надень это! – Нет! Не надо шапока! – Голова болеть не будет, сынок. – Грета цепко ухватила его за другое предплечье и кивнула двум блондинистым амбалам, стоявшим за спиной Брунгильды. В следующее мгновение Кай оказался надежно зафиксирован мощными ручищами «группы поддержки», и ему на голову нацепили «шапочку». И ментальная тишина, выматывавшая Кая там, в палате, стала еще глуше… Глава 17 Они предусмотрели все… Его личные апартаменты, откуда Кай в свое время выселил жену, теперь не имели права носить гордое имя «личных». Это было абсолютно чужое, враждебное помещение, хотя внешне все осталось прежним: и обстановка, и дизайн, и даже цветы, за которыми он заботливо ухаживал – хоть что-то живое в этом холодном царстве камня, – встретили хозяина яркой зеленью. Цветы искренне радовались его возвращению, Кай это чувствовал – биополе растений было радужным и позитивным. Но и это не могло компенсировать главной пакости, придуманной Брунгильдой. А в том, что за искажением его личного пространства пряталась именно ее тошнотворно безупречная физиономия, Кай не сомневался ни секунды. Потому что никто другой не был так заинтересован в его полной изоляции, в максимальной защите от ментальной мощи первого «правильного» ария. Да, он овощ, и его сила то ли исчезла, то ли спит. В это, похоже, нежная женушка все же поверила, ведь за весь месяц после выхода мужа из комы его сила ни разу не проявила себя, а разве такое возможно для неконтролирующего себя полудурка, останься у него хоть огрызок былых возможностей? Но кто может дать стопроцентную гарантию, что их гордость и надежда, удивившая соплеменников в очередной раз своим стремительным восстановлением, не продолжит восстанавливаться и дальше? И рано или поздно вспомнит все? То есть действительно ВСЕ? В общем, кто предупрежден, тот вооружен. Вооружен точно таким же экраном на всех стенах, какой был в палате… – Ну вот, сынок, – натужно улыбнулась Грета, втолкнув упирающегося Кая внутрь, – это и есть твой дом. Да уж, дом! Мечта вуайериста, а не дом! И здесь понатыкали видеокамер, правда, напряглись хотя бы спрятать их любопытные блестящие зенки. Но Кай давно уже научился с одного взгляда, даже не используя мысленное сканирование, определять, есть в помещении цифровые фискалы или нет. Так вот здесь были. Интересно, а в ванной и туалете они тоже имеются? Ладно, потом проверим. А пока – тридцать восьмая часть Марлезонского балета. – Нет! – капризно топнул ногой Кай, без каких-либо усилий освободившись от материнского захвата. – Поха! Тут поха! – Да он матерится по-русски, – хмыкнул один из сопровождающих. – Я смотрю, тут кому-то весело? – бряцнула металлом Грета. – Брунгильда, зачем ты притащила, кстати, столько охраны? Ты что, до сих пор боишься своего мужа? Вот этого милого капризули? – Нет, конечно, но… – Меня давно уже смущает твоя появившаяся привычка везде и всюду таскать за собой охрану. Зачем? – Потому что после покушения… – Глупости! На Кая напали в лесу, а ты после того начала таскать с собой секьюрити здесь, в недоступном для посторонних убежище! – Я ведь объясняла вам… – Да-да, помню – психологические проблемы, шок и прочая ерунда. В первые дни после того кошмара я еще могла принять это объяснение, но теперь… В общем, так, милочка, – голос свекрови мгновенно преобразился в голос Председателя Президиума, – с сегодняшнего дня – никакой охраны. Твое дело – Кай. Ты его жена, и отныне вся ответственность за его скорейшее возвращение к полноценной жизни целиком и полностью лежит на тебе. Под полноценной жизнью я подразумеваю прежде всего щадящее для его хрупкой психики восстановление детородной функции. Чтобы никаких насильных действий, поняла? Нежность и забота, и только! Если у Кая из-за тебя случится нервный срыв или ухудшение общего состояния, ты в тот же день соберешь свои манатки и уберешься домой. В Альпы! Ясно? – Да, – поджала губы красотка. – Так, а вы почему все еще здесь? – Холодный взгляд светло-голубых глаз перетек на двух амбалов, мгновенно съежившихся, словно подтаявшие снеговики. – Марш отсюда! Пусть начальник службы безопасности найдет вам более подходящее место приложения усилий. – Но… – растерялась Брунгильда. – А как же Кай? – А что Кай? – Грета кивнула на медленно обходившего апартаменты сына. – Вон, видишь, не капризничает, заинтересовался новым помещением, даже про энцефалоблокатор на голове забыл. Спокойный и вполне адекватный мальчик. – Ничего себе мальчик! Мина замедленного действия, а не мальчик! – Возможно. Но если ты сумеешь стать для него самым важным на свете существом, самым необходимым, самым желанным во всех смыслах, то эта мина, включившись, против тебя не сработает. – Шапока мешат! – подал голос Кай, раздраженно начесывая голову сквозь решетку шлема. – Голова шум! Ты оманула! Ты казат – шапока от болит, а шапока – шум! – Черт, забыла совсем! – поморщилась Грета. – Меня ведь предупреждали, что слишком усердствовать с блокировкой нельзя, иначе Кай не только не восстановится, но деградирует. Иди сюда, сынок, я сниму шапочку! – Да! – Кай обрадованно подбежал к матери и склонил голову. – Ними! Ой! Корее! – Он испуганно вытаращил глаза и закрутил ногу за ногу. – Пи-пи! Пи-пи! Корее! – Потерпи, сынок, я быстренько. – Грета торопливо отщелкнула застежки и сняла шлем. – А теперь беги. Во-о-он та дверь, самая дальняя по коридору. Сам справишься или помочь? – Сам! – прокричал Кай на бегу. – Я сам! Я умет! – Слава богу, – проворчала Брунгильда. – Не хватало еще его штуку придерживать во время процесса. – Насколько я поняла из невнятной речи Кая, – усмехнулась свекровь, – ты его штуку как раз и пытаешься держать, причем так, что бедный парень вместо возбуждения пугается. Не торопи события, покажи и расскажи ему все на его уровне, веди его нежно и мягко, в первый раз сделай все сама. А потом уже… – Я поняла, – холодно оборвала обучающую лекцию невестка. – Я постараюсь. Но жить здесь, с ним, не буду. Я стану приходить каждый день, но ночевать пока лучше у себя, правда? – Думаю, так действительно будет лучше. Кай еще побаивается тебя. Хочет, но не понимает, что с ним происходит. А сейчас у него и так впечатлений более чем достаточно – смена обстановки, новое жилье, с которым надо ознакомиться. Может, кстати, и вспомнит что-либо. – Может. Кай, без шлема спокойно слышавший мать и жену из любой точки апартаментов, почувствовал, как Брунгильду буквально скрутило от такого предположения. Потому что именно здесь его нежная женушка и размозжила голову мужа массивным металлическим подсвечником. Так, ладно, пусть себе болтают, ничего нового он все равно не услышит. А пока надо осмотреться на предмет наличия в столь интимном месте камер видеонаблюдения. Неужели и здесь подсматривать будут? Вот извращенцы! Будут! Правда, не подсматривать – вероятно, Грета все же вмешалась, а подслушивать. Ушастое насекомое Кай засек внутри бумагодержателя. Придурки, честное слово! Они что, решили, что он обожает декламировать в сортире свои планы на день, неделю, месяцу, год? И вообще – видео еще как-то может зафиксировать его необычное поведение, а жучок-то зачем? Ментальные силы обычно беззвучно действуют, без грохота и скрежета. Кай усмехнулся и включил воду, чтобы вымыть руки. Ну хоть здесь все осталось по-прежнему – напор воды так же мощно ударил в раковину, веселым фонтанчиком, разбрызгавшись на кафель стен. Стоп! На кафель?! Кай, не веря своим глазам, осмотрел довольно просторное помещение санузла и еле удержался от радостного «Йи-и-иха!». Потому что со всех сторон на него смотрел такой привычный, такой неожиданно любимый и родной черный с золотом кафель. И никакого экранирующего покрытия! Конечно, можно было предположить, что покрытие спрятано внутрь, под кафель, но это уже к психиатрам. К тем, что лечат паранойю. Потому что во всей квартире стены закрыли экраном открыто, ничуть не заморачиваясь маскировкой, даже не соизволили покрасить поверхность (хотя вполне возможно, что краска вредит свойствам этого невиданного им раньше материала). А здесь стали бы они сначала отбивать кафель, затем закрывать помещение экраном, а потом снова укладывать плитку! Тем более вон, возле плинтуса, небольшой дефект, который был здесь изначально. Похоже, закрыть экраном туалет банально забыли! Или решили, что кафель сам по себе экранирует? Как бы там ни было, но теперь туалет станет его любимым местом обитания. Ну а что? У дебилов свои привычки! Глава 18 Ну что же, а теперь «послушаем» наконец мир. Кай прислонился к стене и расслабился, настраиваясь. Сердце даже слегка затрепыхалось от волнения – а вдруг не получится? Вдруг его способности все-таки затронуты травмой? Нет, на близком расстоянии, в пределах комнаты, он прекрасно слышал всех, кто находился в этот момент рядом. И чувствовал, что при желании сможет управлять ими. А вот насчет дальнего радиуса действия, так сказать… Ладно, вот сейчас и проверим. А заодно и Лока надо попытаться отыскать. Ура-а-а-а! Все в порядке! Все осталось по-прежнему! Крысиная нора Восточного Подразделения «Аненербе» снова под его контролем! Соседи по подземелью отражались в сознании Кая в виде разноцветных огоньков – в зависимости от цвета ауры. Но, как и раньше, цвета в основном были тускло-серые, разной степени интенсивности – все те же бездушные биороботы, а не люди… Правда, иногда мелькали и другие цвета – зеленые, розовые, желтые. Именно мелькали, потому что фонарики, излучавшие этот цвет, не ходили по коридорам, а носились. Как и положено малышам. Но по мере взросления и зомбирования дети тускнели и со временем становились такими же, как все. Любопытно! Очень любопытно! Только сейчас, когда в голове появилась общая схема подземелья, Кай обратил внимание на изменившийся цвет ауры его дражайшей супруги. Когда Брунгильда была рядом, он ничего нового не замечал – все та же серость, как и у остальных фанатиков. Но сейчас – сейчас он увидел. Серость Брунгильды Вюнсдорф (она оставила свою фамилию, мотивируя принадлежностью к древнему германскому роду) была иной. Не тусклой и застиранной, как у остальных, а насыщенно-свинцовой. И мало того – в данный момент аура супружницы выбрасывала щупальца черного цвета. Цвета тщательно скрытых ненависти и страха… Вот ведь заинька! Кай криво усмехнулся и покачал головой. Да уж, подыскала матушка половинку! Достойная Мать Нации, ничего не скажешь. Впрочем, какая нация, такая и мать. Так, с женушкой и ее сообщниками он разберется позже, а сейчас надо отправиться дальше, на поверхность, в лес. Поискать… – Кай! Громкий стук в дверь бесцеремонно вырвал его из долгожданного и от этого невероятно затягивающего процесса. Вырвал грубо, резко, даже болезненно. И Кай почувствовал, как внутри поднимается волна ярости. И как он, оказывается, устал притворяться, изображать из себя идиота, терпеть рядом хладнокровную тварь, едва не отправившую его на тот свет. Он ведь только что проверил – способности сохранились целиком и полностью, он по-прежнему может управлять людьми, делать из них послушных марионеток. Да, ненадолго, но ему хватит, чтобы вырваться из этого серпентария! На волю, к сыну, к Виктории… И плевать ему на оставшихся, в конце концов, они сами виноваты! – Кай, ты что там застрял? – Маменька. Ишь, тревожится. Вот только не о сыне, а о банке отборного генетического материала. – Почему не отвечаешь? Черт! – Ручка двери задергалась в эпилептическом припадке. – Брунгильда, он заперся там изнутри! Придется ломать дверь! Позови кого-нибудь! – Вот для этого и нужен кто-то сильный рядом, – не преминула куснуть свекровь красотка. – Не столько для охраны, сколько на случай вот таких выходок неразумного дитятки. Ладно, сейчас позову. Пузырящаяся сила радостно пульсировала в кончиках пальцев, предвкушая выход на сцену. Застоялась она за это время, мышцы ослабели без тренировки. Но ничего, сейчас ка-а-ак бахнем! Делай, что должен, и будь что будет! И в этот момент три разноцветные горошины прокатились совсем рядом, Кай даже услышал детский визг и хохот за стеной. Откуда здесь, в максимально удаленной от основного жилого комплекса части подземелья, взялись дети, было совершенно непонятно. Сюда и взрослые-то забредали нечасто, опасаясь вызвать недовольство предпочитавшего уединение Кая, а уж о детях и речи не шло. Ясли-сад-школа находились в прямо противоположной стороне, и детвора тусовалась исключительно там. Но сейчас малыши были здесь. Яркое разноцветное драже, пока еще умеющее радоваться жизни… И самоустраниться, отправив их на смерть, Кай не смог. Опять не смог. Тяжело вздохнув, он нацепил на лицо маску капризного кретина и, открыв защелку замка, с шумным топотом вылетел из туалета. Грета проворно отскочила в сторону, а вот Брунгильда, набиравшая номер по телефону внутренней связи, сделать этого не успела. Впрочем, даже попытайся она что-то предпринять, у нее вряд ли получилось бы. Ведь надо было куда-то выплеснуть кипевший в крови адреналин! В общем, красотку не просто оттолкнули, ее смели с пути, небрежно отшвырнув в сторону, словно табуретку. – Ай! …! Ты что, дебил, делаешь?! – И снова сладостные для чуткого уха поэта визг и ругань. – Урод кретинский! Носорог…ный! – Брунгильда!!! – Глаза маменьки стали необычно круглыми, с чего бы это? Ах да, она же еще ни разу не слышала, как виртуозно будущая Мать Нации владеет лексиконом портовых грузчиков. – Какая гадость! Что за выражения?! – Вы что, не видели, что он сделал? – прошипела истинная арийка, поднимаясь с пола. – У меня теперь синяки будут! – Ну да, мальчик не умеет пока держать себя в руках, но это не повод уподобиться уличной девке! Где твоя нордическая сдержанность?! Кай, ну куда ты собрался! Прекрати ломать дверь, все равно не выйдешь! – Пути! – пропыхтел мужчина, с монотонностью строительного молота долбя плечом дверь. – Пути меня! Там игат! Бегат! Дети! Хотет игат! – Это он детей услышал, – улыбнулась Грета, мягко беря сына за руку. – Вот и побежал. А ты просто на пути оказалась, вот и все. Кстати, надо будет сделать выговор воспитателям детского отсека. Что за разгильдяйство – дети умудрились пробраться аж сюда! Так они и наружу смогут убежать незамеченными, и тогда проблем не оберешься. – Пути! – не успокаивался Кай. – Хотет туда! Дети! – Ты лучше извинись перед Брунгильдой, – строго произнесла мать. – Ты сбил ее с ног, сделал ей больно, она обиделась. Так себя хорошие мальчики не ведут! – Мне… – Кай прекратил барабанить и, склонив голову, зашмыгал носом. – Я пахой! Пахой мачик! – Ну-ну, перестань. – Грета погладила «мальчика» по плечу и, не выпуская его ладонь, подвела к злобно сверкавшей серебром глаз Брунгильде. – Ты вовсе не плохой, ты просто непослушный. Сейчас извинишься перед своей женой, а в будущем будешь слушаться ее во всем, и тогда у тебя все будет хорошо. Ты даже не представляешь, как тебе будет хорошо. Ну, проси прощения. – Нет, – набычился Кай. – Не будет. Пасит пащеня не будет. – Что значит – не будешь? Почему? Так хорошие мальчики не поступают. – Я пахой, я казал! – Но почему ты решил, что плохой? – Тому! Я игал! – Играл? – Да. – Ну и что? Вот то, что ты не отвечал нам с Брунгильдой, когда мы тебя звали и стучали в дверь туалета, – это плохо. Но это вовсе не значит, что ты плохой, ты научишься. Кстати, а почему ты молчал? Ты же слышал, что мы волнуемся. – Тому что пахой. Тому что игал. – Играл в туалете? – насторожилась маменька. – Да. С каником. И Кай едва удержался от смеха, увидев, как Грета брезгливо не просто отпустила – отбросила его ладонь. Но один фырк все же прорвался, и пришлось замаскировать его под расстроенное хныканье: – Я помыт ручки! Помыт! Я все помыт, не тока ручки, таму что… – Не продолжай! – крикнула Грета, подняв вверх ладони. – Я поняла. Ты молодец, что помыл руки после… гм… но заниматься этим самостоятельно мальчикам нельзя. Для этого и существуют жены. Вот как Брунгильда. Она тебе со временем все расскажет, покажет и научит, но для начала ты должен извиниться. И в будущем быть послушным. – Ивини. – Эх, не получается соплю пустить по желанию, а то сейчас в тему было бы. Но обслюнявить мы могем. – Я так не буду боше. Ты касивая, да. Дай челюю! И он, скосив глаза к переносице, потянулся вытянутыми трубочкой губами к скривившемуся в гримасе отвращения рту Брунгильды. Не забыв пустить обильную струйку слюны из левой части трубочки. – Нет! – шарахнулась нежная женушка. – Не надо! Потом. – Хотет! Челюю! – Грета, я, пожалуй, пойду. Пусть Кай успокоится. Кстати, лекарства Краух передал? – Да, конечно, вот они. Сейчас достану транквилизатор. – Отлично. Я вернусь вечером. – Лучше завтра утром. – Как скажете, – с немалым облегчением кивнула невестка. – Пока, мой родной! Не скучай, я завтра вернусь. – Пока-пока, – помахал ладонью Кай и повернулся к матери: – Хотет кушат! Мням! – Да, сейчас принесут обед. Но сначала выпей свои таблетки. Грета вытащила из пакета коробочку с надписью «день» и вытряхнула на стол несколько капсул и таблеток. Налила в стакан воды и протянула сыну: – Вот, запить. И аккуратно, не подавись. Да пожалуйста! Заодно и потренируемся чуток. Кай стал спиной к фискальным глазкам видеокамер, сгреб таблетки в карман и начал пить воду из стакана. А Грета с улыбкой наблюдала за сыном, видя, как он старательно проглатывает все лекарства. Глава 19 Мда. Судя по всему, крошка Бру и ее подручные вовсе не забыли закрыть экранирующим материалом санузел, они искренне считали кафель надежной защитой! Потому что и ванная комната, отделанная мерцающей плиткой насыщенного малахитового оттенка, тоже осталась нетронутой. Вот ведь кретины, а? Они что, плохо усвоили школьную программу? С чего они взяли, что керамика способна экранировать ментальные волны? И вообще какие-либо волны? Или никогда не пробовали звонить, к примеру, по мобильному телефону из какого-нибудь ресторанного туалета либо из места общественного пользования аэропорта? Кстати, могли не звонить, поскольку в большинстве своем обитатели подземелья старались как можно меньше бывать на поверхности, среди людей. Только по необходимости. Это он, Кай, с удовольствием мотался в Альпы, выполняя разнообразные поручения Президиума. Впрочем, какая, собственно, разница, почему ванная и туалет остались нетронутыми? Главное – он сможет попытаться дотянуться до сына. Один он, конечно, не сможет, слишком далеко, но Михаэль уже давно научился «слышать» папу на расстоянии и всегда первым встречал его у ворот, прыгая от нетерпения. И Кай тоже чувствовал тот момент, когда сын «подключался». Сияющий радужный шарик – сознание Помпошки – с размаху влетал в его разум и начинал прыгать там упругим мячиком, фонтанируя восторгом. Мысли Михаэль пока передавать не научился, а вот эмоции свои, чувства – сколько угодно. Так что есть шанс, что он сможет дотянуться до ищущего его сына (если малыш, конечно, не забыл о нем и не перестал искать, ведь два месяца в его возрасте – это очень много) и успокоить ребенка – папа никуда не исчез, он скоро придет! Монотонное гудение, смысл которого не доходил до сознания Кая в связи с блокировкой этого самого смысла, прервалось недовольным окриком: – Кай! Ты опять отвлекся! Повтори, что я тебе сейчас сказала! – Каник! – Кай ткнул пальцем в сверкающий хромом смеситель и восторженно продолжил: – Похож! Тока у меня… – Хватит! – Грета больше не сдерживала раздражение, оно прорвалось довольно увесистым подзатыльником. – Ай! – вякнул Кай, схватившись ладонями за голову. – Бойна! Вава! У меня там вава! Она боли всида, а ты бьеся! – Черт, совсем забыла! – Мгновенно побледневшая до синевы женщина испуганно прижала ладонь ко рту. – Вот идиотка! Дай осмотрю шов. – Нет! – Кай шлепнулся на пол, свернулся клубочком и закрыл руками голову. – Иди! Ты пахая! Мне боит! Иди! – Сыночек, ну прости меня, пожалуйста! Я больше никогда не трону твою голову, прости! Дай осмотреть, а то придется доктора Крауха звать, и он сделает тебе укол! – Нет! Дотор нет! Лана, мотри. – И он убрал руки. Твердые жесткие пальцы, в которых не было ни следа нежности, пару минут ощупывали и крутили из стороны в сторону его голову, словно Грета не швы осматривала, а арбуз на рынке выбирала. Наконец она облегченно выдохнула: – Кажется, все в порядке. Но впредь научись слушать, когда тебе что-то объясняют, а не отвлекаться на краники, озабоченный ты мой! – Бочены? Как это? – Аж закосил от любопытства «малышок». – Потом объясню. А теперь запоминай, как пользоваться этой штукой, я повторю. – Мать указала на душевую кабину, больше похожую на рубку космического корабля из-за обилия кнопок и регуляторов. – Я знат! Мне мылся у дотор, я знат! – Тебя мыл Краух? – нахмурилась Грета. – Нет! Сам! Я сам! Там, – он ткнул пальцем в душевую насадку, – дождик! Мне нравит! Я любит мыть! – Это я знаю, ты всегда был очень чистоплотным, – улыбнулась мать. – Но у доктора Крауха обычный душ, а здесь – самый современный, и тебе надо… – Я знат! Я слышат! Ты говорит! – Разве? – смутилась Грета. – Ты слушал меня сейчас? – Да. – Но мне показалось, что ты… Ладно, давай-ка проверим. Для чего вот эта штучка? Мать минут десять гоняла его по теории пользования душевой кабиной и джакузи и только потом разрешила приступить к практике: – Ну что же, ты молодец! Теперь пора мыться и ложиться спать. Сегодня был трудный день, мы все устали, так что надо лечь пораньше. Раздевайся. Она что, собирается торчать здесь, пока «малыш» будет мыться? Ну уж нет! Мало того, что Грета провела в его квартире полдня, вынося и без того измученный мозг своими наставлениями, так маменька еще и выкупать сынишку решила? В последний раз это было… А фиг его знает, когда это было, Кай вообще не помнит в своем детстве маму. Может, неразумным младенцем она его и купала, но сейчас мальчонке, на минуточку, тридцатник давно уже стукнул, и раздеваться в присутствии кого бы то ни было он не намерен. Ну, если только рядом с большеглазым олененком по имени Виктория… Совершенно неуместная сейчас фривольная мыслишка ужом проскользнула в сознание и немедленно начала разрастаться до полноценного короткометражного (нетушки, вовсе и не короткометражный, а нормальный такой полнометражный) фильма, в котором главными действующими лицами были он и Вика. На что ренегат и оппортунист, то есть его собственное тело, отреагировало мгновенно. Будь на нем плотные джинсы, реакцию удалось бы скрыть, но Кай дома предпочитал ходить в трикотажных спортивных брюках (не трениках с пузырями на коленях, а именно брюках, причем брендовых) и майке поло. Ни то ни другое спрятать выходки тела не смогло. А что должен делать недоумок в такой ситуации? Проигнорировать ощущения он не может, это было бы странно. Значит, игнор отменяется. – Мотри! Каник! Я говорит – похож! Стыдно, конечно, но зато помогло избежать материнского надзора во время помывки – Грета смущенно отвела взгляд и пробормотала: – Знаешь, сынок, я, пожалуй, пойду. Ты, думаю, и сам прекрасно справишься с купанием. Только не очень брызгайся, хорошо? – Да! Он хотел было радостно подпрыгнуть, но это было бы уже слишком большим испытанием для материнской психики, даже для эмоционально инвалидной психики Греты. «Танцующие Эвридики», ага. Эвридик. Мать развернулась и почти бегом направилась к входной двери. Торопливо набрала код и, как только дверь отъехала на достаточное расстояние, стремительно вышла, крикнув на ходу: – Спокойной ночи, Кай! Я приду завтра! Ну наконец-то он один! Совсем один! И в своей квартире, а не в коробке доктора Крауха! Ага, разогнался. И вовсе ты не один. Нет, физически, так сказать – да, но за тобой сейчас подсматривает как минимум один человек. Диспетчер видеонаблюдения. Так что относительное уединение возможно только в туалете и… А как насчет ванной? Кай закрыл дверь ванной на щеколду и внимательно осмотрелся. Затем облегченно улыбнулся: и здесь, к счастью, обошлись лишь прослушкой. Вон, засунули насекомое в крышку корзины для грязного белья. Не самое удачное место, господа, я ведь на корзину сейчас еще вещичек накидаю. Не то чтобы собирался план дальнейших действий вслух декламировать, но притворяться придурком осточертело. Хочется реально расслабиться под струями воды, подумать, потом сына поискать или хотя бы Лока, а не гукать и гыкать, изображая купающегося дебила. Кай пустил воду в джакузи, включил подводный массаж, забросал одеждой бельевую корзину и с наслаждением погрузился в пузырящуюся воду. И только сейчас почувствовал, как устал за этот длинный-предлинный день… Так устал, что ни о каком сканировании поверхности и речи быть не может. Все силы уходили на то, чтобы не заснуть в расслабляющих объятиях джакузи. Потому что утонуть в ванной – не самое правильное решение проблемы. Ничего, у него теперь достаточно времени для поиска верного решения. Времени и возможностей. Глава 20 Утро вечера мудренее. Насчет мудрости Кай ничего сказать не мог, в его случае надо было говорить: «Утро вечера здоровее». Или сильнее? А, неважно. Главное – он отдохнул. Вчера едва дополз до кровати и вырубился еще на лету к подушке. Зато сейчас чувствует себя огурцом. Ой, нет! Огурцом – вернее, патиссоном, он прикидывается, а сейчас он чувствует себя если не Властелином Вселенной, то уж повелителем этого околотка – точно. Голова была ясной, мышцы тела аж позванивали от переполнявшей их энергии, а мышцы разума – его ментальная сила – буквально кипели, завиваясь невидимым торнадо. Кай чувствовал, что сейчас он вполне может попытаться дотянуться до владений Степаныча самостоятельно. Может – попытается. Он включил воду в душевой кабинке, сел на пол ванной комнаты, прислонился спиной к стене, закрыл глаза и расслабился. В темпе пересек каменный мешок подземелья, автоматически отметив, что рядом со свинцовым пятном его женушки мерцает чей-то тускло-серый огонек. Очень близко мерцает, очень. Практически вплотную. Ах ты, моя лапушка! Так тоскует, так тоскует по больному мужу, что вполне заслужила звание потаскухи. Ну да фиг с ней, едем, вернее – летим, дальше. Кай еле слышно ахнул, вырвавшись из крысиной норы на волю – он успел отвыкнуть от бескрайности мира на поверхности, от неимоверного количества огоньков всех размеров и видов (птицы, звери, иногда, очень редко – люди, забредавшие в лес на охоту или за грибами). Так, ставим блок и медленно, методично начинаем сканировать пространство. Не все, разумеется, а только в направлении дома, где живет его семья. Его настоящая семья. Дальше, дальше, еще дальше. Ну же, ну! Кай почувствовал, как по вискам заструился пот, в голове постепенно нарастал гул, от напряжения затошнило, а в месте травмы заворочался колючий болезненный комок. Но до сознания Михаэля он так и не дотянулся… Может, слишком рано? И Помпон еще спит? Хотя нет, его малыш вовсе не любитель валяться в кроватке до обеда, топот босых ножек горохом рассыпается по полу с семи утра, а то и с шести. А сейчас уже девять. Слишком далеко все-таки, слишком… Кай уже собрался прекратить сканирование и вернуться сюда – скоро должны явиться маменька и женушка, но в этот момент почувствовал сначала недоверчивое, а спустя мгновение – взорвавшееся диким восторгом: «Хозяин?!» «Да, Лок, да, это я». И ярко-синий огонек смешно запрыгал и закрутился на месте, выдавая в пространство волны счастья и безумной радости. Кай почти видел, как скачет его пес, несолидно, по-щенячьи, взлаивая от переполнявших зверя эмоций. Минуты две связных мыслеформ не было, только невразумительные отрывки. А потом огонек угомонился и начал стремительно приближаться: «Я бежать! Я скоро! Пусть огонь, пусть больно! Я быть рядом! Всегда!» «Постой, Лок, погоди!» «Нет! Я скучать! Я рядом!» Все ближе, ближе, ближе, через полчаса этот мохнатый дуралей примчится к его, Кая, личному выходу из пещер и рванет внутрь, к хозяину, к другу. И обязательно нарвется на Брунгильду. И снова попытается вцепиться в горло той, кто причинил вред самому главному существу в его жизни. И на этот раз та тусклая серость, что ублажает сейчас будущую Мать Нации, окажется более меткой… «Лок, стоять!» Мысленный окрик был таким сильным, что едва не сбил пса с ног. Лок резко затормозил и недоуменно склонил лобастую голову к плечу: «Хозяин сердитый?» «Да». «Но почему? Лок плохой?» «Лок хороший. Только разучился слушаться хозяина». «Я быть рядом?» «Нет». «Почему? Я скучать, я очень скучать! Я не нужен хозяин?» «Нужен, очень нужен, но живой. А здесь опасно». «Я скучать. Мальчик скучать. Старик скучать. Отец Лок скучать. Все плакать. Мальчик болеть. Сильно болеть. Долго болеть». «Что?! Мой сын болен?! Что с ним? Где он?» «Дом. Мальчик дом. Он уже здоровый. Был больной, теперь здоровый. Только плакать. Много плакать». Михаэль, родной мой! Эмпат мой маленький! Ты, наверное, почувствовал боль отца и не выдержал. Ничего, сынок, папа скоро придет! Очень скоро. А пока… «Лок, возвращайся домой. Попытайся успокоить моего сына. Он должен тебя понять». «Мальчик понимать меня. Я понимать мальчик. Как тебя». «Ну вот и отлично! Передай ему, что я в порядке, я вернулся. И очень скоро приду к вам. Сможешь?» «Да». «Тогда беги! Так быстро, как только сможешь!» «Ты остаться с нами? Ты не исчезать больше?» «Никогда! Никто и никогда больше не разлучит нас». «Я рад! Я побежал». «До встречи. И запомни – к пещере не приближаться! Здесь опасно. Тебя хотят убить». «Я знать. Женщина. Она пахнуть смерть. Она делать плохо хозяин». «Ну вот, ты и сам понимаешь. Подходить можешь вот на такое расстояние, как сейчас, я услышу тебя. Но если не позову, значит, занят. Беспокоиться не надо. Все-все, беги, мне пора». Синий огонек мгновение оставался на месте, а потом так же стремительно, как приближался, начал удаляться. А Кай облегченно вздохнул и открыл глаза – получилось! Он нашел своих. Лок передаст радостную новость Михаэлю, а малыш скажет Степанычу. Небось за эти два месяца Помпошка еще лучше говорить научился! Интересно, а сколько он так просидел? Часы остались в спальне, но, судя по густому пару, заполнившему помещение ванной, «бродил» он неслабо. И чувствует себя так, словно в каменоломне часок киркой помахал. Ничего, сейчас под контрастный душ, смоет с себя накопившуюся усталость и – вперед. На сцену. Претворять в жизнь утверждение Уильяма нашего, понимаешь, Шекспира. Насчет того, что жизнь – театр, а люди в ней – актеры. Тем более что к его апартаментам приближаются сейчас два главных действующих персонажа его пьесы – Грета и Брунгильда. Быстро так приближаются, словно… Они что, бегут, что ли? Ох ты, наверное, он торчит тут непозволительно долго, и видеонадзиратели всполошились. И передали свою заполошенность выше по инстанции. Кай в темпе смыл пену с тела, выключил воду и, загудев что-то невразумительное, начал вытираться. Тщательно так, не спеша. До тех пор, пока в дверь ванной не забарабанили (кстати, очень хорошо, что они не сняли внутренние щеколды с дверей туалета и ванной, а ведь вполне могли). – Кай! – О, Грета солирует, как всегда, а крошка Бру – на бэк-вокале. – Кай, с тобой все в порядке? – Да-а-а, – побольше удивления в голос и чуточку капризного недовольства в качестве приправы. – А ты зачем идти так рано? Я тока встал! Я мыл! – Ты встал уже час назад, и все это время торчишь в ванной! Ох, и ни фига ж себе! Целый час! Надо впредь с собой часы брать и включать таймер, никакой кретин не станет торчать в ванной подолгу ежедневно, а то и несколько раз в день. – Я мыть! Весь мыть! И волосы помыть, и ручки, и ножки, и животик, и… – Все-все, хватит перечислять! – А забавно наблюдать, как Грету напрягает увлеченность умственного инвалида собственными гениталиями. – Выходи поскорее, пора завтракать. – Мням! – жизнерадостно проорал Кай. – Я любит есть! – Вот и отлично, мы сейчас позавтракаем все вместе – ты, я и твоя жена, Брунгильда. Она тоже здесь. – Ура! Я хотет ее челювать! Я сичас! Я быстро! И Кай с топотом начал носиться по ванной, периодически роняя шкафчики и тумбочки. Не забывая при этом возбужденно трубить: – Челювать-обнимать-трогать! Челювать-обнимать-трогать! – Ой, я же забыла! – Голоса «его» женщин отдалились от двери ванной, но Кай все равно видел, как Брунгильда с трудом заталкивает внутрь, поглубже, рвущееся наружу отвращение, довольно неуклюже маскируя его озабоченностью. – Мне вчера вечером папа звонил, просил в десять тридцать быть в скайпе. А сейчас уже десять двадцать. – Что за срочность? – Ага, Грета явно недовольна. – Первый совместный завтрак с мужем, а ты убегаешь! Так он не скоро к тебе привыкнет, милочка! – Вы думаете? – Слышно было, что Брунгильда колеблется – она тоже уловила отрицательную реакцию свекрови. Нет уж, увольте, сидеть за одним столом с этой снежной жабой – вредно для его пищеварения. Кай криво надел махровый халат, завязал пояс так, чтобы всем казалось – он вот-вот развяжется и обнажит все, что под халатом, – и, открыв щеколду, пулей вылетел из ванной. – Челювать-обнимать-трогать! Так, все как вчера: губы трубочкой, слюны побольше, глаза косят, только шаловливые ручонки надо добавить. К примеру, за грудь ухватить. Вот за эту, левую. И побольнее. – Ай! – Отлично, она не только завизжала, а еще и по руке его шлепнула. Надо обидеться. Причем сильно. Оттолкнуть женушку со всей дури и заныть: – Пахая! Злая! Зачем бьеся? Ы-ы-ы-ы! – Ладно, Брунгильда, можешь идти, – раздраженно проговорила маменька. – Передавай привет отцу. Потом расскажешь мне, что он хотел. – Обязательно! – пробурчала основательно помятая красотка, поднимаясь с пола. Глава 21 Для целостности кретинского образа надо было и за едой вести себя соответствующе: есть по большей части руками, роняя крошки, чавкая и рыгая. И это для Кая было, пожалуй, самым неприятным в лицедействе. Стоило на мгновение отвлечься, как годами отработанный алгоритм действий тут же перехватывал управление телом на себя и тянул руки к ножу и вилке, бросая при этом осточертевшую ложку. Или заставлял брать салфетку, чтобы промокнуть губы. Когда Кай трапезничал один, все эти промахи большого вреда принести не могли – сидевший в комнате видеонаблюдения диспетчер вряд ли брал уроки хорошего тона в школе мажордомов Букингемского дворца. Это во-первых. А во-вторых, в целом поглощение пищи выглядело приемлемо – Кай вовремя спохватывался, и тогда чавканье становилось более мощным, а отрыжка напоминала рев геликона. Неопрятно, смешно, противно – кому как, в зависимости от жизненных приоритетов. Но когда Грета изъявляла желание разделить завтрак или обед с сыном, приходилось постоянно контролировать себя и, мысленно чертыхаясь, размазывать еду по лицу, не попадая с первого раза ложкой в рот. А еще – ронять пищу на скатерть, переворачивать чашку с кофе, лезть в розетку с джемом пальцами, а потом со смаком их облизывать. В общем, свинячить с максимальной отдачей. Вызывая у матушки изжогу и тошноту. Ну да, ему самому было неприятно от разыгрываемого спектакля, но все это только ради того, чтобы такие «семейные» трапезы случались как можно реже. – Ну что же, Кай, – через силу улыбнулась мать, допивая кофе, – ты молодец. Ешь самостоятельно, кормить тебя не надо. – Ага, – рев геликона, – я уже башой. – Большой, большой. А большие мальчики обычно ходят в школу. – Зачем? – Учиться. – Это как – учица? – Это значит – узнавать новое. – Зачем? – Чтобы стать умнее. – Зачем? Терпение Греты, обычно находившейся в списке номинантов на премию «Невозмутимость года», за последний месяц явно поистрепалось от слишком частого использования, и после очередного «зачем», усугубленного вдумчивым исследованием правой ноздри, оно, тер-пение, пошло трещинами. – Затем! Затем, что ты совершенно не умеешь себя вести! Ты больше похож на самого убогого недочеловека, люмпена и ни в коем случае – на «истинного» арийца! Раньше ты был гордостью нашего народа, а теперь – позор! Кай изумленно вытаращил глаза, затем его губы поплыли, нос зашмыгал, лицо сложилось в обиженную гримасу, и на-гора был выдан могучий рев. Но поскольку пустить по щекам настоящие слезы он не мог, пришлось сползти под стол и выть оттуда. Поток матушкиной ругани моментально иссяк, но лезть за воющим сыночкой под стол Грета не спешила. Кай почти физически ощущал, как она пытается справиться с раздражением, но раздражение, словно перебродившее тесто, лезет и лезет из квашни на стол. Впрочем, Грету Ландберг даже самый заядлый недоброжелатель не посмел бы сравнить с квашней – где вы видели такую тонкую, высокую и ухоженную квашню? А вот эмоции ее сейчас и впрямь напоминали дрожжевое тесто: такие же бесформенные, белесые, пузырящиеся и неуправляемые. Поначалу неуправляемые. Но фрау Ландберг не зря была избрана Председателем Восточного Подразделения «Аненербе». Живи она там, на поверхности, среди людей, еще неизвестно, кого назвали бы Железной леди, ее или Маргарет Тэтчер. Поэтому уже через четыре минуты и семнадцать секунд тесто… ах да, эмоции, конечно же, были смяты в плотный комок и отправлены в холодильник – остывать. А Грета присела на корточки и потянула самозабвенно воющего сына за руку: – Ну хватит, хватит, вылезай оттуда! – Нет! Ты пахая! Ты бьеся и ругаися! Ты злая! Ы-ы-ы-ы! – Я отругала тебя совершенно заслуженно, Кай. Ты вел себя неправильно и не хотел слушать маму. – Я слусал! Ы-ы-ы-ы! – Для начала вылезай оттуда, сядем на диван и поговорим. – Лана! – всхлипнул Кай и на четвереньках споро порысил к дивану. Он тоже не бездельничал все то время, пока матушка справлялась с эмоциями, и, помимо вдохновенного воя, старательно натирал ладонями глаза, и теперь мог смело демонстрировать покрасневший и по-настоящему слезящийся результат усилий. Добравшись до дивана, Кай забился в самый угол и скрутился в максимально плотный узел, испуганно поглядывая на мать и время от времени судорожно всхлипывая. Грета присела на краешек и какое-то время молчала, что-то обдумывая. А затем повернулась к сыну: – Значит, так, Кай. Сегодня ты пока можешь отдохнуть, посмотреть телевизор, поиграть в компьютерные игры, а с завтрашнего дня с тобой начнут заниматься учителя. – Зачем? Мать еле заметно дернула щекой и холодно парировала: – Затем. Надо. И больше никаких вопросов. Только учеба, только послушание. И еще одно. Учиться ты будешь с утра, а после обеда ходить в лабораторию на процедуры. – Какие дуры? – Не дуры, а процедуры. К доктору Крауху. Но не в ту палату, где ты лежал, а в специальную лабораторию, где тебя буду укладывать в специальный такой гудящий ящик, который поможет тебе поумнеть. Понятно. Опять какие-то новые разработки местных яйцеголовых, а он, Кай, станет подопытной крысой. – Нет! Не хотет в ящик! Не хотет доктор! Опять уколы! Бойна! Ты обещала гулять, игать, пиятное с той тетей, а теперь – ящик! Нет! – Никаких нет! – Нет! А что – он упрямый капризун, ага. – Тогда тебя будут водить в лабораторию насильно, связанным, могут случайно и больно сделать. И все равно засунут в ящик, потому что это – необходимо. Для твоей же пользы. Ты ведь хочешь стать умным, не спрашивать разрешения, куда тебе идти и что делать, самому отдавать приказы? – Пиказы? – оживился Кай. – И та касивая тетя, ну, ее зовут Жена, она тоже будит сушать мои пиказы? – Конечно. Только ту тетю зовут Брунгильдой, а жена – это ее… гм… ну, вот я – твоя мама, а она – твоя жена. – А… – Разницу тебе объяснят учителя. Если будешь послушным мальчиком, начнешь старательно учиться, без капризов выполнять все предписания доктора Крауха, тебе разрешать гулять. Вечером, после процедур. – Гулять! – абсолютно искренне обрадовался Кай. – Хотет гулять! Сичас! – Сейчас нельзя, сегодня солнечный день. Вот если бы шел снег, как вчера, тогда можно было бы рискнуть выглянуть минут на десять. – Снег? – наморщил лоб Кай. – А что это? – Пойдешь гулять и увидишь. – А… – Кай, я еще не закончила. Так вот, прогулки – это награда. Как сладкое. – Мням! Хотет сладкое! Торт! – Сначала заслужи. Докажи, что ты послушный мальчик, перестань капризничать, старательно выполняй все задания учителей и тогда каждый день будешь получать и сладкое, и прогулку. И Брунгильду. – Пиятное? Челювать-обнимать-трогать? – Да, приятное, – усмехнулась Грета. – Еще какое приятное. – Хотет! Прямо сичас! Так, слюни не забыл пустить? Нет, не забыл. Да так славно получилось, что Грету аж передернуло от отвращения. Но при этом… Ай да матушка, ай да «Невозмутимость года»! Похоже, невестушка тебя тоже притомила, вон, в светло-голубых глазах с шумом плеснулось злорадство. – Хорошо. Брунгильда придет к тебе сегодня же вечером. И останется ночевать. Но ты уж не обижай ее, слушайся, она подскажет и покажет, как правильно себя вести. Обещаешь? – Да! Да! Челювать-обнимать-трогать! Хотет! – Вот и хорошо. А сейчас мне пора идти. Обедать будешь сам, ты ведь уже большой мальчик. А на ужин придет Брунгильда. – Ура! Ну вот, мать абсолютно уверена, что Кай действительно хочет свою жену. И теперь процесс воспроизводства «истинных» арийцев пойдет более интенсивно. А сам Кай – послушная и безопасная марионетка. Осталось убедить в этом Брунгильду. И это будет гораздо сложнее. Потому что к матери Кай относился спокойно, без особой теплоты, но и без злости. А один лишь вид роскошной среброглазой красотки вызывал неудержимое желание превратить ее в безмятежное полено, расплющив разум в блинчик. Но – нельзя. Для начала надо выведать у крошки Бру ее планы. А для этого – затащить ее в ванную. Для совместного принятия душа, к примеру. Вот вечером и попробуем. Мням. Глава 22 Днем Кай решил еще раз «поговорить» с Локом. Не факт, что псяк будет его ждать, но попробовать стоит, уж очень тоскливо здесь одному. И тяжело. И морально, и физически – травма действительно была очень серьезной. Для обычного человека – несовместимой с жизнью. А ментальные действия отнимали гораздо больше энергии, чем физические. Проще было тоннели долбить, увеличивая жизненное пространство подземелья. Если честно, перед вечерним «баттлом» с очаровательной женушкой ему следовало бы весь день отдыхать, собирая и концентрируя силы. Брунгильда отнюдь не дура, она хоть и поверила в патиссонообразность мужа, но крохотный уголек сомнения все же тлел где-то на периферии ее разума. Кай и отдыхал. Валялся на диване и тупо пялился в экран ноутбука, где вот уже восьмой десяток лет толстый глупый кот гонялся за наглым мышаком. Гыгыкал иногда, изображая бурное веселье. Потом принесли обед – это внесло некоторое разнообразие в отдых. Нет, не еда, а реакция парочки «истинных» арийцев, прикативших заставленный тарелками столик. Их аура была переполнена страхом и любопытством. Ну как же, Кай, самый совершенный человек в мире, которого уважали и боялись до икоты, вдруг превратился в полудурка! Причем опасного полудурка, похожего на мину с часовым механизмом, установленную неизвестным шутником. Когда она, мина, сработает, да и сработает ли вообще – никто не знал. В общем, руки обслуги дрожали так, что можно было плясать тарантеллу под звон посуды. Два высоких стройных блондина – а других здесь не было – старались побыстрее закончить с сервировкой и убраться отсюда. Они не смотрели на увлеченного мультиками Кая, сосредоточив свое внимание на тарелках и ложках. И Кай не удержался. Да, глупо, так себя взрослые люди не ведут, но должны же и у него быть развлечения? Что? Мультики?! Вы это серьезно? Медленно, стараясь не шуметь, Кай встал с дивана, босиком подкрался к сосредоточенным на работе соплеменникам и, ткнув их указательными пальцами в спины, жизнерадостно проорал: – Бу! Левая спина вздрогнула, ее обладатель сдавленно пискнул и начал заваливаться набок, на правую спину. Правая спина попыталась удержать равновесие, ухватившись за ручку тележки. Тележка, не привыкшая возить на себе «истинных» арийцев, своенравно взбрыкнула и перевернулась. В целом получилось забавно, Кай ржал от души, всхлипывая и тыча пальцем в копошившихся на полу соплеменников. Но для себя решил больше над бедолагами не глумиться – у обладателя левой спины начал подергиваться глаз, а у носителя правой появилось крохотное мокрое пятнышко на брюках. Молодец, вовремя перекрыл расслабившийся было сфинктер. А в следующий раз может и не успеть, и придется мыть пол. После обеда в распорядке дня стоял дневной сон. Кай намеревался четко перейти к этому пункту, но в душе что-то копошилось, кололось и мешало. Что-то дискомфортное, тянущее, требующее, зовущее. И Кай решил ненадолго, буквально на пять минут, снова «выйти» на поверхность. На этот раз пришлось воспользоваться туалетом, это было естественнее. Главное, не торчать там долго, а для этого надо завести в часах таймер. Так, на сколько, чтобы это не вызвало подозрения? Да и самому засиживаться и тратить понапрасну силы не стоит, впереди – свидание с крошкой Бру. Ставим десять минут. Этого вполне хватит, ведь теперь шариться по всему лесу не надо, Лок прекрасно знает, в каком месте его ждет хозяин, и если пса там не будет, то и двух минут хватит. А если мохнатый дружище все-таки ждет, поболтаем, пусть расскажет о Помпошке. Кай установил таймер на десять минут, повернул защелку на двери и удобно устроился на полу. Ну что же, полетели! Действительно, полетели – подземелье промелькнуло за несколько секунд, вот он уже на поверхности, и теперь – стрелой туда, где утром он отыскал Лока. И где… Ох ты! От неожиданности Кай произнес это вслух, вздрогнув всем телом. Потому что еще, что называется, на подлете к месту встречи с псом в его сознание буквально врезался искрящийся радужный шарик, наполняя душу такой чистой, такой искренней и такой бурной радостью, что мужчина почувствовал, как по щекам заструились слезы: «Папка! Папочка! Ты пришел! Ты взавправду пришел! Ты живой! Ура-а-а-а-а!!!» И пушистый солнечный зайчик запрыгал, закувыркался в его душе, ластясь, словно котенок. Это было так… так… Ничего подобного Кай раньше не испытывал. Никогда. С Викторией все было по-другому: ослепительно, страстно, нежно, упоительно, но – иначе. Потому что Вика не была эмпатом. А Михаэль, их сын, – был. И сейчас малыш буквально плавился от счастья, заодно расплавляя заледеневшую в окружении врагов душу отца. И Кай на мгновение забыл обо всем на свете, утонув в расплавленном счастье: «Помпошка, родной мой, как же я соскучился! А ты как здесь, откуда?» Кусочек солнышка запульсировал, и в сознании Кая появилась четкая картинка. Залитый солнцем двор, он (вернее, Михаэль), сопя и периодически падая, катит перед собой большущий снежный ком для будущей крепости. Неподалеку Степаныч, мусоля в углу рта папироску, смазывает лыжи, из будки торчит филейная часть Казбека – пес явно дрыхнет. Калитка распахнута настежь, и Степаныч, изредка посматривая в ту сторону, ворчит: – И где его носит, окаянного? Вот ведь неугомонный! Забыл уже, как мы его, окровавленного, в лесу нашли, еле-еле выходили. А едва на лапы встал – днями пропадает! – Он папу искает, – зазвенел в голове детский голосок. – А чего его искать, – угрюмо проворчал старик. – Нету его. Достали, видать, белесые ироды твово папку! – Есть! Он есть! Сначала его не было, а теперь он есть! – Ножка в валенке упрямо топнула по снегу, в носу зачесалось, а в уголках глаз закипели слезы. – Я знаю! Знаю! – Да ты чего, Мишаня? – всполошился Степаныч и, отбросив лыжу, подбежал совсем близко, так, что Кай увидел переполненные любовью и жалостью глаза старика. Дед присел перед ним на корточки и старательно вытер пахнущими табаком пальцами слезы с щек: – Не плачь, внучек, не надо! Я ж не спорю, живой твой папка, живой! Только болеет сильно, вот как ты болел! А поправится – и придет! – Я уста-а-а-ал! – На душе было так горько, так тоскливо, что слезы потекли еще сильнее. – Я соскучился! Я хочу к папе! И… и… к ма-а-а-аме! И перед мысленным взором ошарашенного Кая запорхали картинки-мотыльки: вот Вика склоняется над ним, губы ее шевелятся, она явно говорит что-то ласковое, потому что глаза цвета шоколада лучатся такой нежностью, что хочется плакать. Он и плачет, взахлеб, громко, икая и задыхаясь. Перепуганный Степаныч бестолково мечется вокруг, не зная, как успокоить. А потом подхватывает на руки и направляется в дом. И в этот момент во двор врывается Лок. Он радостно взлаивает, приплясывая на всех четырех лапах, он кружится на месте, смешно подпрыгивая, он… смеется? Затем подбегает к Степанычу и, встав на задние лапы, передними толкает малыша, стараясь заглянуть ему в глаза. И в этих желтовато-карих глазах мальчик видит… Он ужом выворачивается из рук Степаныча, обхватывает лобастую голову пса и несколько мгновений вглядывается, впитывая все подробности «разговора» Лока с хозяином. А потом издает радостный клич индейца племени сиу и устремляется к калитке. Да так шустро, что старик нагоняет его метрах в десяти за оградой: – Ты куда помчался, неслух? – К папе! – Куда?! – К папе! Он живой! Он сейчас разговаривал с Локом! Он скоро придет! Идем! – Мишаня, погоди. – Степаныч снова берет колобок в шубке на руки и несет обратно. – Ты расскажи все толком, а потом мы покумекаем, что дальше делать… Внезапно картинка задрожала, зазвенела и рассыпалась на осколки, продолжая звенеть. А радужный шарик испуганно спрятался за папину спину. – Не бойся, Помпошка, это таймер! Таймер, чертов таймер, как ты не вовремя! Стоп. Он что, опять это ВСЛУХ сказал?! Так, надо принимать срочные отвлекающие меры. А это значит – проститься с сыном. Как же не хочется, господи! Но – надо. «Михаэль, мне пора». «Нет! Я так ждал! Я попросил Лока и дедушку привести меня сюда! Я не хочу уходить! Я соскучился!» «Я тоже, родной мой. Но для того, чтобы папа пришел к тебе домой как можно раньше, сейчас папе надо уйти. Причем очень быстро уйти». «А когда ты придешь домой? Завтра?» «Завтра вряд ли получится, но я постараюсь побыстрее». «Тогда я сюда приду завтра!» «Не стоит. Я не знаю, смогу ли…» «Я все равно приду!» «Ну ладно, я постараюсь. Передавай от меня привет дедушке. Я ушел». «Я буду ждать, папка!» И Кай, пытаясь усмирить беснующееся сердце, рванул обратно. От тепла, счастья, искренности – в холод, притворство, ненависть… Глава 23 Так, вроде все спокойно, никто не мчится в сторону его апартаментов, пылая радостью от разоблачения, обычный рабочий ритм подземелья. Вот и славненько. Но принять определенные превентивные меры все же стоит. А в следующий раз – держать эмоции под контролем. Кай с шумом спустил воду и начал рвать туалетную бумагу, шурша как можно громче. И сосредоточенно бубня себе под нос: – Не бойся, помпончик, я тебя делать касивы. Очень касивы и куглый. Как шары у тети-жены. Ну, те, мягкие, я любить их трогать. Скоро на полу валялось несколько мятых комков бумаги, неуклюже замотанных длинными полосами. Ну вот, вроде похоже, что придурок мастерил тут запасные груди для жены. Теперь можно и выходить. И постараться хорошенечко отдохнуть, чтобы к визиту Брунгильды полностью восстановить израсходованные силы. Не получилось. Полностью расслабиться и восстановиться не получилось. В голове все время звенел колокольчик детского голоса. За те два месяца, что они с Михаэлем не виделись, мальчик стал говорить гораздо чище и лучше. И способности его растут, что называется, не по дням, а по часам. Таких четких, ярких и, самое главное, длительных картин мальчик еще не передавал. А Степаныч совсем сдал за это время. Руки подрагивают, морщин на лице стало еще больше, да и высох совсем. Досталось старику, сразу видно. Хорошо хоть держится. Ответственность за малыша не позволяет ему окончательно свалиться. Ничего, Степаныч, ничего, родной, теперь все будет хорошо, я обещаю. В общем, ближе к вечеру стало ясно – сегодня никакого «баттла» не будет. Он просто не в состоянии сконцентрироваться, слишком много всего произошло за один день, в душе полный раздрай, и есть серьезная опасность срыва. После которого Брунгильда уже никому ничего не расскажет. Потому что забудет, что такое связная речь. Впервые за последний месяц (да и за всю свою жизнь) Кай очень ждал к ужину мать, надеясь, что рядом с Гретой женушка будет вести себя более сдержанно и как минимум не рискнет предпринять что-то опасное для него. А в том, что красотка сделает все возможное, дабы обезопасить себя и не позволить мужу стать прежним, Кай не сомневался ни секунды. Так, не стоит пускать дело на самотек, гадая, – придет маменька или нет, – пора брать инициативу в руки. Раз уж он все равно сегодня не сможет полноценно противостоять замыслам Брунгильды, смысла контролировать расходование силы нет. Очередной поход в туалет, и через пять минут Грета, до этого момента не собиравшаяся снова портить себе аппетит видом чавкающего и рыгающего сына, передумала. Она поняла, что Кая рано пока оставлять наедине с жадной до секса и плохо себя контролирующей женой, Брунгильда может все испортить. Так что придется сегодня ужинать с сыном и невесткой. Кай открыл глаза и с удивлением обнаружил стекающую по виску струйку пота. На программирование матери пришлось потратить гораздо больше сил, чем раньше. Вернее, не на собственно программирование, а на преодоление защитного действия ее браслета. Похоже, эти штуки действительно серьезно усовершенствовали за прошедшие два месяца. Тем более не стоит торопиться с крошкой Бру. Она, в отличие от Греты, рядом с «любимым» супругом всегда немного настороже, ведь нежной женушке есть чего бояться… Оставшееся до ужина время Кай снова провел перед экраном ноутбука, со слезами и хлюпаньем следя за грустными и опасными приключениями Белоснежки. Когда дверь за спиной поехала в сторону и послышалось бренчание сервировочной тележки, Кай даже головы не повернул – у него же финал сказки, интрига, какие там гости! Правильные гости, но почему-то не все. Обслуга для сервировки и Брунгильда. И все. А где же маменька? Он ведь оставил ее с четкой установкой – сегодня вечером быть здесь, в квартире сына, чтобы контролировать поведение невестки! Наверное, просто задержалась. Отсюда, из экранированной комнаты, Кай отыскать Грету не мог. А отыскать не помешало бы, крошка Бру, похоже, настроена более чем решительно, ишь, как вырядилась! Словно на бал, а не на семейный ужин, да еще и с придурком. Легкое воздушное платье из полупрозрачной ткани, сквозь которую видны тоненькие полоски кружевного белья, на шее и руках – металлическое кружево колье и браслетов, выполненных в технике скани. Длинные волосы цвета платины убраны в гладкую прическу, в ушах мерцают серебристые, в цвет глаз, клипсы. Или серьги – Кай толком не разглядел. Да и какая разница, какой там механизм прицепа к ушам, его сейчас волновало совсем другое – где Грета? И что задумала Брунгильда? Соблазнить его? Так для соблазнения полудурка все эти ухищрения ни к чему, перед ним надо просто раздеться, да и все. Ох, не к добру это все, не к добру! А к проблеме. К серьезной такой проблеме, с которой надо было срочно что-то делать. Потому что он не «слышал» Брунгильду! Совсем. Словно на него снова надели тот шлем. А значит, все эти «украшения» на самом деле – хитроумная защита, более совершенная, чем браслеты. Впрочем, вполне возможно, что и не более, просто рассредоточена гораздо эффективнее: акцент сделан на область головы – колье на шее и клипсы в ушах. Ну, и браслет, для усиления действия. И что с этой красотищей теперь делать? Ничего другого, кроме грубого насилия – сорвать всю хрень, – Каю в голову не приходило. Может, и топталось где-то неподалеку, но зайти не спешило. Ладно, будем действовать по обстоятельствам. А там, может, и матушка прибыть изволят. Парочка из обслуги (на этот раз другая) как раз закончила сервировать стол и торопливо выкатилась из апартаментов вслед за тележкой. Брунгильда, все это время сидевшая со скучающим видом в кресле, поднялась и медленно, грациозно покачивая бедрами, направилась к месту обитания Кая – дивану. Приблизившись, пару мгновений стояла молча, в упор рассматривая увлеченного происходящим на экране мужа, затем негромко окликнула: – Кай! Ноль реакции. – Кай, пора ужинать. Я пришла. Ты ведь меня ждал, я знаю! И тонкие пальцы пощекотали в области уха. На это сексуально озабоченный придурок обязан был отреагировать. Он и отреагировал, подпрыгнув от радости и немедленно пустив слюни: – Жена пишла! Жена! Челювать-обнимать-трогать! Ура! Ноутбук был брошен в угол дивана, а не ожидавшая такой прыти женушка подвергнута охальному облапыванию. Причем такому грубому и неуклюжему, что колье на подвергшейся надругательству груди не выдержало натиска и расстегнулось. Брунгильда попыталась подхватить его, но Кай не позволил. Он ведь возбудившийся кретин, жаждущий немедленного секса, так что готовьтесь, милочка, к грубому изнасилованию. Возбужденно всхрюкаивая и капая слюной, Кай повалил жену на пол и начал елозить по ней губами, не забывая выкрикивать свой речитатив: – Челювать-обнимать-трогать! Вслед за колье последовали и клипсы (это, к счастью, оказались действительно клипсы, так что травмировать нежные мочки ушей не пришлось), и Кай едва не задохнулся от оглушающего, не дающего дышать потока ненависти, хлынувшего от Брунгильды. Защиты на ней почти не осталось, и Кай теперь «слышал» жену. Хорошо слышал, даже слишком хорошо… В ней больше не было ни капли любви по отношению к мужу. Если раньше женщина действительно любила Кая, пусть по-своему, пусть потребительски, но любила, то теперь она буквально пылала отвращением и ненавистью. А в глазах… В ледяном серебре глаз отвращение и ненависть тоже были. Но сейчас там вспыхнуло и все больше разгоралось победное торжество. Странно. С чего бы это? Лежит на полу, распластанная, как жаба, толком сопротивления оказать не может, ее сейчас грубо попользуют на потеху соглядатаям. Хотя доводить дело до конца Кай не собирался, он предполагал в последний момент отпустить жену, чтобы она смогла убежать. Но Брунгильда-то этого не знала! Однако серебряное торжество разгоралось все ярче и ярче, женщина даже прекратила сопротивление, она больше не дергалась, не царапалась и не кололась своим браслетом, а расслабленно лежала на полу, словно ожидая чего-то… Стоп! Кололась?! В пылу борьбы Кай не обратил внимания на легкий укол в шею, сосредоточенный на нейтрализации ее зубов и длиннющих ногтей, лишь удивился отвлеченно – комары, что ли? Но теперь понял – не комары… В голове зашумело, руки и ноги стали стремительно тяжелеть, а тело – неметь, словно под анестезией. Но самое страшное – неметь стал и его разум. И ментальная сила. И воля… Глава 24 Совершенно иррациональное, невозможное, дикое ощущение – ты сделан из ваты. Весь. Тряпичная кукла, туго набитая хлопковым волокном. Ты видишь, слышишь, понимаешь, что тебе говорят, но и только. Сделать ты ничего не можешь… По собственной воле не можешь. Потому что воля исчезла. Замерзла, как и все остальное. Впрочем, сознание – или душа? – не замерзло. Оно вмерзло в глыбу льда, но там, под прозрачной толщей, бился и корчился от отчаяния он сам. Кай. А то, что валялось сейчас на полу, Каем не было. Это был биоробот, четко выполняющий приказы хозяина. Вернее, хозяйки. Брунгильда, уже не пряча торжествующей ухмылки, столкнула с себя расслабленное тело мужа и прошептала, приблизив лицо вплотную: – Ну что, тварь, допрыгался? Решил, что ты здесь самый умный, а все остальные – полные кретины? Затем гибко поднялась, собрала раскиданные по полу побрякушки, снова нацепила их на себя и ласково проворковала, протянув руку все еще лежавшему на полу Каю: – Ну, вставай же, дурачок! Извини, что пришлось тебя ударить, но иначе ты бы не понял – так себя с женой не ведут. Сначала надо поужинать, затем – принять душ, а уж потом – все остальное. Садись за стол и постарайся вести себя прилично. Помнишь одно из главных правил поведения за столом? Нет? Напомню. Когда я ем, я глух и нем. Это понятно? – Да, – послушно кивнул Кай. Вернее, не он, а набитая ватой марионетка, в которую превратилось его тело. – Вот и молодец. Ну, давай же, поднимайся! Держись за мою руку. Марионетка вцепилась в ладонь женщины и, кряхтя, с трудом приняла вертикальное положение. В котором и замерла, покачиваясь и тупо таращась в стену. Брунгильда снова взяла его за руку и подвела к столу: – Садись и ешь. Сел и начал есть. Молча. Действуя, словно автоматический конвейер: равномерно зачерпывая ложкой еду и отправляя зачерпнутое в рот. Не глядя, что же он там начерпал. В результате уже к концу трапезы физиономия марионетки больше напоминала картину художника-авангардиста: понять, где там рот, а где глаз, было невозможно – все было густо заляпано остатками пищи. Брунгильда, вкушавшая блюда с явным удовольствием, буквально сияла от радости. Радости победителя, наслаждавшегося унижением побежденного. Завершив «романтический» ужин бокалом красного вина, женщина встала и направилась в сторону ванной, приказав на ходу: – А теперь пора в душ. Идем, Кай, тебе понравится. Тело покорно последовало туда, куда велели, по-прежнему не издавая ни звука. Хотя там, внутри ледяной глыбы, бесновался и выл от отчаяния Кай. Он так надеялся, что его крик прорвется наружу, и на это обратят внимание так необходимые ему сейчас соглядатаи. Ведь если Брунгильда тащит его в ванную, значит, хочет что-то скрыть от видеонаблюдения. А это, в свою очередь, означает, что сообщников у его женушки здесь совсем немного. Но крик так и остался внутри, не долетев до связок… А тело тем временем дотопало до ванной и вошло внутрь. Брунгильда захлопнула дверь, щелкнула задвижкой, включила воду в душе и джакузи, создавая как можно больше шума, забросала корзину, в которую был вмонтирован жучок, полотенцами и, удовлетворенно оглянувшись по сторонам, удобно устроилась в легком плетеном кресле, стоявшем в углу просторного помещения. Несколько мгновений молча рассматривала замершее перед ней тело, мерно постукивая пальцами по ручкам кресла. Затем брезгливо поморщилась: – И это – гордость и надежда нашей расы! Такой великолепный потенциал – и так бездарно кончил! Гм, прозвучало двусмысленно… – Брунгильда усмехнулась, отчего ее безупречное лицо стало похоже на крысиную мордочку. – Я знаю, что ты меня слышишь и понимаешь. Людвиг – это, кстати, мой первый мужчина, так себе самец, скажу тебе, ты гораздо лучше, но зато Людвиг мне предан беззаветно! А еще он – лучший фармаколог Западного подразделения «Аненербе». Людди давно уже разработал усовершенствованную «сыворотку правды», но для обычных людей. А ты ведь у нас необычный, и, по моей просьбе, Людвиг весь последний год трудился над препаратом для тебя. Зачем? А затем, что я давно уже подозревала – ты что-то скрываешь от нас. Не только от меня – от всех. И дело не только в том, что ты отселил меня из своих апартаментов, ты еще и глумился надо мной, не скрывая своего нежелания иметь детей! Складывалось впечатление, что ты не связываешь больше свое будущее с нашим народом. И все из-за той самки недочеловека! Ты ведь до сих пор любишь ее, да? – Да. «Молчи, скотина, молчи! Откуси свой паршивый язык, только молчи!!!» – Молодец, Людди, действует! – оживленно потерла ладони красотка. – Его препарат привезли мне только вчера, приехал тот нейрохирург, что оперировал тебя, он и передал мне посылочку от Людвига. А в посылочке были эти вот украшения – подарок от другого моего любовника, Хайнца, он толковый изобретатель. Они с Людвигом оба очень переживали, беспокоясь о моей безопасности, и вместе разработали защиту от тебя. И не просто защиту, а атакующую защиту! В браслет вмонтированы крохотные иглы с препаратом, каждый укол обеспечивает твое полное подчинение в течение трех часов. Ориентировочно, конечно, ведь эта штука конкретно на тебе не испытывалась. Но Людвиг мне написал, что, как только ты начнешь возвращаться, тебя надо просто снова уколоть. Если возникнет такая потребность, конечно. Но самое приятное здесь знаешь что? Знаешь? – Нет. – Конечно же, не знаешь! Так вот. Самое приятное находится вот здесь. – Она выставила вперед правую руку, на которой Кай только сейчас заметил изящный перстенек, выполненный в виде плетеной корзиночки. – Здесь находится другой препарат, придуманный умницей Людвигом. Он напрочь стирает из памяти события последних суток. Одних суток, но нам с тобой ведь этого хватит, да, милый? Ты мне все послушно рассказываешь, потом пьешь воду с этим порошочком, засыпаешь, а наутро ничего не помнишь. И, как последний придурок – а ты, собственно, таковым и являешься, – продолжаешь думать, что всех обманул. И торчать в туалете и ванной по полчаса, шарясь в чужих головах и воображая себя богом! Наверное, ты дико обрадовался, не найдя экранирующего материала в этих помещениях, да? И решил, что я просто забыла поставить здесь экран? «Решил… Идиот». – Ничего я не забыла, лапочка! Просто это был единственный способ понять – ты действительно стал овощем или ловко придуриваешься. Обложить тебя флажками со всех сторон, запереть в экранирующей коробке, оставив при этом дырочку. Овощ бы на эту дырку внимания не обратил, а вот двуличная тварь непременно попыталась туда протиснуться. Она и попыталась, вернее, он. Наш суперариец, наша гордость и надежда! Ты действительно уникален, Кай. И эта уникальность не должна исчезнуть вместе с тобой. Так что плодиться и размножаться ты будешь послушно и старательно, тут же забывая, что делал это. А как только у нас соберется достаточно твоего генетического материала, но самое главное – как только я наконец забеременею, ты умрешь. На этот раз – по-настоящему, я проконтролирую. Не думаю, что на это понадобится так уж много времени, и большого вреда ты, «воюя» из сортира, нам не принесешь. Нам – это мне и моим товарищам, которым надоела трусливая политика старперов из Президиума! Нам надоело прятаться под землей, накопив огромный арсенал новейшего оружия, способного уничтожить половину той кучи недочеловеков, поганящих сейчас планету! Мы возьмем власть в свои руки, но сделаем это только после того, как я стану Матерью Нации, родив действительно совершенного арийца! «Господи, да она фанатичка! И случай гораздо серьезнее, чем у Греты!» – Ладно, что-то я увлеклась, а время идет. – Пылающие безумным огнем глаза пригасли, и Брунгильда деловито продолжила: – Так вот, милый мой Кай, ты мгновенно проглотил наживку и начал заседать в ванной и туалете часами. И явно вышел на связь со своими сообщниками наверху, да? Мы давно подозревали, что ты нашел себе помощников среди этих обезьян, ты ведь их общество предпочитаешь нашему, да? – Да. – А вот любопытно – почему? – Они живые. – А мы что, мертвые, что ли? – фыркнула красотка. – Да. Вы – ненастоящие, вы тухлые внутри. – Так ведь и ты ненастоящий, дружочек! Тебя тоже сделали в пробирке. – Да. Я знаю. – Ладно, к делу. Так кто такой Михаэль, беседой с которым ты сегодня так увлекся, что заговорил вслух? Твой помощник? – Нет. – А кто? «Заткнись, сволочь! Не смей!!!» – Сын. – Кто-о-о-о?!!! – И без того большие глаза женщины распахнулись еще шире, брови взлетели вверх, нижняя челюсть отвисла. Но шок очень быстро сменился гневом, испепеляющим, черным, ненавидящим, выплеснувшимся в ядовитом шипении: – Так вот к кому ты бегал! И откуда у тебя сын? – Родился. – Логично. Задам вопрос иначе – кто родил тебе сына? – Виктория. – Погоди… та девка?! – Да. – Но она же родила ребенка фон Клотцу! Хотя… – Теперь глаза сузились, а шипение стало еще более сдавленным. – Я поняла! Она понесла с одного раза, с той ночи! – Да. – Но ведь ребенок погиб, разбился вместе с фон Клотцем! – Нет. Я спас его. – И почему не отдал матери? – Чтобы вы ничего не знали. – А чего мы не должны знать? Кай совершенно обезумел, пытаясь заткнуть рот этому придурку, он снова и снова атаковал ледяную толщу своей тюрьмы, но все было бесполезно – тело продолжало болтать, подписывая приговор Помпошке… Господи, что мне делать?!! Помоги мне, пожалуйста! Убей меня!!! Но он все еще жил. И уже открыл рот, чтобы пояснить, зачем он прятал сына, как вдруг окружавший его лед с грохотом лопнул, разлетевшись на мелкие осколки. И кто-то четко произнес у него в голове: – Дальше – сам! Глава 25 Ему показалось, что голос был каким-то странным, детским, что ли. Но размышлять и разбираться, откуда пришла помощь, сейчас некогда, смертельный поединок продолжался… Первым, почти инстинктивным желанием Кая было раздавить, растоптать ядовитую гадину, как и у любого человека, встретившего на своем пути гюрзу. Или скорпиона. Или любую другую несущую смерть тварь. Особенно если эта тварь угрожает не только тебе, но и самому дорогому на свете существу – твоему ребенку. И Кай, зарычав от ярости, ударил сидевшую в кресле змею всей своей ментальной мощью, размазывая ее черный разум в мерзкую слизь. Не размазал. Не ударил. И даже не зарычал. Потому что за мгновение до рыка понял, что бить нечем. Все его силы, все способности продолжали валяться в блаженной отключке, абсолютно не реагируя на приказы разума. Тело – да, оно снова было его, стыдливо – прости, хозяин, не виноватое я, это все она! – послушное. Оно страстно желало реабилитироваться, исправить недавний конфуз и рвалось в бой. Давай, хозяин, бросимся сейчас на эту гадину, она не ожидает атаки, у нас получится! Мы ее скрутим, потом вколем ее же «сыворотку правды» и узнаем все подробности заговора. Ага, не стоит недооценивать противника. Крошка Бру уже доказала, на что способна. И сопротивляться она будет отчаянно, так что стопроцентной гарантии успешной атаки нет. А вот процент вероятности повторного укола довольно велик, и неизвестно, придет ли снова помощь. Все это пронеслось в голове со скоростью мысли, и в результате Кай всего лишь судорожно дернулся, словно его током жахнуло, и остался стоять на месте, тупо таращась в одну точку. И не сказав ни слова. Сидевшая в кресле гремучая змея раздраженно подняла свою трещотку и пробренчала: – Хватит дергаться! Отвечай! – Что отвечать? – Кажется, получилось сохранить тот же равнодушный тон. – Чего мы все не должны знать? – Ничего. – …! Вот же кретин! Впрочем, Людди предупреждал, что вопросы надо задавать предельно конкретные. А то нашего подопытного кролика уже судороги бьют от умственного перенапряжения. Так, попробуем снова. Кай, как зовут твоего сына? Ладно, все равно ведь знает уже. – Михаэль. – Где он живет? – Далеко. – Далеко в лесу? – Нет. – В горах, в другой пещере? – Нет. – В деревне? – Нет. – В городе? – Да. – Это логично, конечно, – задумчиво пробормотала Брунгильда, прикусив нижнюю губу, – спрятать ребенка среди таких же недочеловеков, но город слишком далеко для того, чтобы таскаться туда каждый день. Кай, ты часто видишь сына? – Нет, редко. Он далеко. – А с кем он? – С хорошими людьми. – Ты нас отвезешь туда? – Нет. Вы тухлые. Вы злые. Вы причините моему сыну вред. Или заберете, как забрала бы Виктория. А он – только мой! И больше ничей! – Ах, вот оно в чем дело! – Брунгильда удовлетворенно усмехнулась и поднялась с кресла. – Ты забрал себе сына исключительно из эгоистических соображений – ребенок мой, и только мой, да? – Да. – Ну, это понятно. Еще бы тебе не было понятно – это самая близкая тебе версия. Придумано наспех, но ты поверила. – Ладно, на сегодня, пожалуй, все. Действие препарата должно скоро закончиться, а на повторный укол и допрос у меня нет ни сил, ни желания. Ты мне надоел, если честно. Даже в постель с тобой сегодня не пойду, устала. Перенервничала опять же. Людди, конечно, гарантировал нужный эффект, однако в первый раз опробовали на тебе, а ты у нас – не как все. Но получилось, и прекрасно получилось! К следующему сеансу я продумаю вопросы, которые заставят тебя привести нас к твоему гаденышу. А вот, кстати, напоследок. Кай, а твой сын похож на тебя? Фиг тебе правду. – Нет. Он похож на маму, такой же кареглазый и красивый. – Фу, какая гадость – кареглазый! Но зато ты смог спрятать мальчишку среди ему подобных, ведь имей выродок твою внешность, он мгновенно привлек бы к себе внимание. Так, с этим ясно, а что насчет способностей? Хотя… – глаза опять сузились, – я и так знаю. Ты ведь днем общался с сыном ментально, а это означает, если учесть возраст мальчишки, что он унаследовал твою силу! А если даже самка недочеловека смогла произвести на свет ребенка с уникальными способностями, то уж я, очищенная от генетического мусора, рожу настоящего сверхчеловека! – Фитиль фанатизма опять затлел в серебре глаз. – Знаешь, а я, пожалуй, останусь. Не стоит откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Ребенка. Чем раньше мы его сделаем, тем быстрее я от тебя избавлюсь. Раздевайся и иди в душ, я к тебе скоро присоединюсь. Ну-ну. Присоединяйся. Посмотрим, что у тебя получится. Сверхчеловека она родить собралась! Вот только песка в наших пещерах нет, куда ты смогла бы свои яйца со змеенышами закопать, так что ничего у тебя не выйдет. Кай, не обращая внимания на бесцеремонно рассматривавшую его женщину, не спеша разделся и направился к душевой кабине, заполненной влажным паром. – Черт, до чего же великолепный образчик! – с сожалением прицокнула языком Брунгильда. – Ни у кого среди наших я не видела столь совершенного тела, с тебя ведь скульптуры лепить можно. И все это придется уничтожить! Жаль, очень жаль. Может, попробовать подержать тебя на препаратах Людвига как можно дольше, пока сам не умрешь? Ладно, там посмотрим, а пока… Она продолжала что-то бубнить себе под нос, стаскивая свое роскошное платье, но Кай ее больше не слышал – все заглушил шум льющейся воды. Горячей воды. Под которой Кай в темпе и помылся, вылив на себя полфлакона ароматного геля для душа. Очень уж хотелось стереть мерзостные ощущения от недавней своей беспомощности. Дверца кабинки медленно уехала в сторону, и в облако пара вплыла супружница. Наверное, для постороннего человека Брунгильда и выглядела бы сейчас соблазнительно – беломраморное точеное тело, длинные распущенный волосы, кружево колье гармонично смотрится над упруго торчащими полушариями небольших грудей с розовыми сосками, но Кая совершенно неожиданно пробило на «хи-хи» от вида обвешанной бусами, клипсами и браслетом голой тетки. Кольца, кстати, на руке не было – побоялась, наверное, мочить свой порошочек для амнезии. – Ну что, мой сладкий, – промурлыкала красотка, прижимаясь всем телом к мужчине, – ты готов? – Нет, – абсолютно искренне ответил Кай. – Вижу. Но это поправимо. Я сейчас. – И она медленно заскользила вниз. И я сейчас. Незаметное движение руки – и на их головы обрушился ледяной поток. После распаренной неги это было особенно мило, но Кай к контрастному душу привык, а вот женушка, судя по дурному визгу, нет: – А-а-а-а! …! Ты что, совсем …ел?! Зачем ты это сделал? – Полезно, – равнодушно ответил Кай. – Я всегда принимаю перед сном контрастный душ. – Немедленно включи горячую воду, идиот! – проклацала зубами посиневшая красотка. – Да пожалуйста, – пожал плечами мужчина, выполняя приказ. – Вот, мойся. – А ты куда? – Вытираться. – Иди сюда немедленно! – Не хочу. – Так, похоже, действие препарата заканчивается, – вполголоса пробормотала Брунгильда. – Надо повторить, раз уж решила сегодня переспать с ним. Сразу после введения инъекции он, как оказалось, наиболее послушен. Она выключила воду и торопливо вышла из кабинки. А вот торопиться не стоило… Ноги почему-то поехали в разные стороны, и Брунгильда совсем не изящно грохнулась на пол, славненько так приложившись затылком о кафель. И успев автоматически отметить, прежде чем потерять сознание, что плитка почему-то пахнет шампунем. – Прости, милая, – хмыкнул Кай, оттаскивая бесчувственное тело жены в сторону, – за мою детскую шалость. Но я ведь дебил, не забывай, вот и разлил шампуньчик перед душевой кабинкой. Тем более что особого вреда падение тебе не принесло, на голове останется шишка, вот и все. А я смогу пока все вернуть на свои места. Он аккуратно снял с женщины все ее украшения и, действуя ножкой кресла, старательно изуродовал их, превратив в бесформенные кучки металла. Крохотные ампулы, встроенные в браслет, лопались с жалобным хрустом, но пожалеть их было некому. Сохранять препарат для собственных нужд не имело смысла, все, что понадобится, он сможет узнать и сам. Когда способности перестанут дрыхнуть. А вот кольцо Кай уничтожать не стал. Он пару мгновений внимательно рассматривал хитроумное изделие, пока не отыскал нужный рычажок, налил в стакан воды, поднес к ней кольцо, нажал на рычажок, и в воду посыпался желтоватый порошок. Растворившийся почти молниеносно, даже размешивать не пришлось. – Ну, вот и славно. – Кай приподнял голову жены, легонько похлопал ее по щекам, и едва ее глаза приоткрылись, заставил ничего пока не соображающую красотку выпить воду. И через минуту вспыхнувшая было в серебре злоба угасла, сменившись сонной апатией, а еще через тридцать секунд Брунгильда сладко спала, тихонько посапывая. Кай тщательно собрал испорченные украшения, ссыпал их в мусорное ведро, вытер разлитый по полу шампунь полотенцем, выключил воду в джакузи, затем поднял с пола расслабленное женское тело, неуклюже взвалил его на плечо и, громко задудев что-то неразборчивое, вышел из ванной комнаты. Глава 26 Придав своему дудению максимально довольные интонации, Кай бодрой рысцой проскакал в спальню, абсолютно не заботясь о том, как выглядит его дорогая женушка на экранах видеонаблюдения. А унизительно смотрелась красотка Брунгильда – голая, распаренная, кулем висящая на плече одетого в халат мужа. Больше всего она походила сейчас на перебравшую водочки труженицу сауны после многочасового «субботника». Добежав до кровати, Кай с сомнением посмотрел на белоснежное постельное белье – укладывать на эту хрустящую роскошь мокрую тетку, чьи длинные волосы сейчас напоминали плохо отжатую мочалку, не хотелось. Ну вот ни капельки. Потому что капельки и ручейки в кровати вряд ли добавят комфорта. Но на это мог обратить внимание только нормальный, здоровый человек, а инвалид разума такой ерундой заморачиваться не должен. Поэтому Кай, радостно ухнув, скинул с плеча вялое тело, словно тюк с тряпьем. Был соблазн, конечно, промахнуться мимо кровати, отправив крошку Бру на пол, но это уж слишком не по-мужски. Да, она тварь последняя и все такое, но глумиться над бесчувственной женщиной означало бы уподобиться этой самой твари. Так что Брунгильда оказалась на кровати. И даже в правильном положении – головой на подушке. Вот только поза ее была сокрушительной для нравственности соглядатаев, прямо порно какое-то. Кай в темпе натянул на женщину одеяло, подоткнул со всех сторон – нет, излишней заботой о комфорте супруги он не страдал, просто не желал, чтобы вода с Брунгильды натекла на его сторону кровати. Если честно, ему совсем не хотелось ложиться рядом со спящей красавицей, но сексуально озабоченный кретин, только что отпользовавший жену до полного ее изнеможения, никак не мог спать отдельно от объекта вожделения. Так что пришлось устраиваться возле объекта, в очередной раз порадовавшись ширине своей кровати. Но халат Кай не снял, лег в нем. Мало ли что взбредет в пустую – как он искренне надеялся – после принятия амнезирующего порошка голову жены. Физиология – штука подлая, не всегда разуму и воле подчиняется, особенно если разум и воля спят. Но защитная махровая броня не пригодилась. А вот с дверью что-то предпринять стоило. Это не дело, что в его апартаменты можно сейчас попасть без ведома хозяина. Да и просыпаться от давящего ощущения пристального разглядывания тоже, знаете ли, не очень комфортно. Разумеется, всем желающим доступ в квартиру Кая невозможен, но маменька – не все желающие. Грета и раньше злоупотребляла своими полномочиями, но в последнее время ее отучил являться без приглашения Лок – пса женщина боялась. Сейчас ей бояться было некого, вот и приходит, когда ей вздумается. Зато когда ее визит был необходим и даже аргументирован в ее же разуме, фрау Ландберг почему-то болталась неизвестно где. А теперь вот сидит и бесцеремонно разглядывает спящих сына и невестку. Довольная такая, прямо плавится в удовлетворении. Кай медленно приоткрыл глаза, потянулся с повизгиванием, и только потом, осмотревшись по сторонам, «заметил» сидевшую в кресле мать. Вздрогнул, суетливо натянул на оголившуюся во сне Брунгильду одеяло и стыдливо опустил глаза: – Я плохой, да? – Почему? – подняла брови Грета. – Я вчера так челювал и трогал жена, что она начала спать там. – Где это – там? – Там, где вода. Я там мыться. – В ванной, что ли? – Да-да-да! – возбужденно затараторил Кай, взмахивая руками. – Мы мыться вместе, и жена мне делать так пиятно-пиятно! Она стала на колени и… – Достаточно! – Ух ты, а матушка и краснеть умеет, оказывается. – Я же обещала тебе: будешь послушным – получишь все, что захочешь. Тебе понравилось? – Да-да-да! Жена наливать мне такой красный вкусный сок, от него в голове шум-шум, и все плыть перед глазами! Я начал трогать жена прямо здесь, но она сердиться и даже ударила меня! – Кай обиженно сморщился и выдал пару хныков, но затем снова замахал руками: – Она сказать – так нельзя, надо сначала мыться, а – потом пиятно. И мы пошли туда, где моются, а там жена начала… – Молодец, Брунгильда. – Судя по переместившемуся одобрительному взгляду бледно-голубых глаз матери, проснулась ее невестка. – Ты оказалась права вчера, когда уговорила меня не идти с тобой на ужин. – Вот оно в чем дело! Значит, это крошка Бру обеспокоилась присутствием мешающей выполнению ее планов свекрови. Собственно, чего-то такого и следовало ожидать. – А я еще спорила с тобой, уговаривала не спешить! Хорошо, что все же решила оставить вас наедине. Судя по довольному лицу Кая и его рассказам, у вас все прошло весьма удачно, да? – У нас? – Брунгильда с недоумением осмотрелась по сторонам, наткнулась взглядом на сияющую физиономию мужа, по подбородку которого стекала струйка слюны, страдальчески сморщилась и сдавила ладонями виски: – Не помню! – Чего ты не помнишь? Как занималась любовью в ванной? – Вообще ничего не помню! – Вообще? – нахмурилась Грета. – Тоже головой ударилась и память потеряла? – Ничего я не ударялась! Хотя… – Брунгильда провела рукой по затылку и ойкнула. – У меня там шишка! Это ты меня ударил, скотина?! – Нет!!! – вскрикнул Кай, судорожно заслонившись скрещенными руками. – Я не бить! Я любить! Много раз любить! Раз, два, три – дальше не умею! Ты смеяться! Ты кричать! Ты говорить – я самец! Мама, а что такое самец? Это хорошо? – Неплохо, – усмехнулась Грета, но затем снова посерьезнела. – Кай, скажи честно – откуда у твоей жены шишка на затылке? – Она упала. Мы упали. Када я ее последний раз дергал, ноги стали скользкими, и мы упали. Я тут ударил – больно-больно. – Кай потер локоть. – А жена ударил голова. Я хотеть остановиться, а она кричать – давай, не останавливайся! Я стал дергать ее дальше. А она как закричит! Она всегда так кричит, когда я заканчиваю ее дергать. Но в этот раз она кричать очень сильно. А потом заснула прямо там, в ванной. Я вытащил ее из воды и принес сюда. Хотел еще челювать и дергать, а она – спит. Я и лег спать тоже. – Дергать, говоришь? – не удержалась от улыбки Грета. – Ну ты и словечки находишь, сынок! – Плохо? Я плохой? – Ты хороший, не волнуйся. О, обрати внимание, Брунгильда! После ночи с тобой Кай стал говорить гораздо лучше! Ты была права – секс для него весьма полезен. Умница! Надеюсь, совсем скоро ты порадуешь меня долгожданной вестью о беременности, раз уж Кай столько раз тебя… гм… дергал. – Но я не помню! – заорала Брунгильда, с трудом сдерживая слезы. – Я ничего этого не помню! Я вообще весь вчерашний день не помню! – Но остальное время ты помнишь? Позавчера, к примеру? Ты еще так радовалась подарку, присланному тебе из родных Альп. Симпатичный такой гарнитур – колье, браслет, клипсы. Помнишь? – Нет. Хотя… – Брунгильда потерла ладонью лоб. – Что-то такое припоминаю, но смутно. – Это все последствия падения, наверное. Надо было сразу прекратить ваши игры и немедленно вызвать доктора Крауха, а не требовать продолжения. Думаю, от падения ты получила легкое сотрясение мозга, а затем и оргазм наложился, вот ты и потеряла сознание. И, как следствие, – легкая амнезия. Давай-ка, в темпе поднимайся, одевайся и идем к доктору Крауху, пусть тебя осмотрит его коллега, нейрохирург из Западного подразделения, который, кстати, и привез тебе те украшения. Он еще и какие-то новые лекарства привез, разработки их фармацевтов. Обещает, что эти препараты за пару недель вернут нам прежнего Кая. – Надеюсь! – процедила Брунгильда, искоса глянув на по-прежнему сиявшего мужа. – Кай, принеси мне мою одежду из ванной. – Сейчас. Он спрыгнул с кровати (в очередной раз порадовавшись наличию халата на теле), метнулся в ванную и притащил оттуда смятую кучку тряпья, которая в брошенном на кровать виде распалась на кружевное бельишко, тонкие чулки и жеваное мокрое платье. – Вот! – Но оно же мокрое все! – Да! Мы с тобой в воде раздевались! – Идиот! Халат принеси, сухой! – Хорошо, только не обзывайся. – Действительно, Брунгильда, – недовольно поджала губы свекровь, – прекрати оскорблять Кая. Не забывай – он скоро станет таким, как был, приехавший специалист гарантирует, и не думаю, что ты захочешь вернуть его прежнее отношение к тебе. Сейчас он в восторге от тебя, так и постарайся сохранить этот восторг как можно дольше. – Вот сухой халат, – Кай протянул один из своих, – он висеть там, на крючке. Мама, я хороший? – Да, я ведь говорила. – Тогда хочу гулять! – Наверх тебе нельзя. – С детьми гулять! Здесь! Бегать! Играть! Хочу-у-у-у! – С детьми тоже нельзя, ты большой слишком. – Хочу-у-у-у! – Ладно, после завтрака сходишь на прогулку в верхнюю пещеру. Можешь даже выйти наверх, там сегодня пасмурно и идет снег… – Хочу снег! – Хорошо, хорошо, но только на десять минут, не больше. И в шапочке. – Какой шапоке? – Той, что надевали недавно, – шлем. – Не хочу, она мешает и трет! – Тогда не пойдешь гулять. – Ладно, пусть шапока будет. – Вот и отлично. Глава 27 Грета вызвала по внутреннему телефону санитаров со специальным креслом на колесиках – стоять на ногах невестка не могла, слишком кружилась голова, позвонила Крауху и прибывшему накануне профессору и ушла вслед за поскрипывающей круглыми суставами каталкой, успокаивая стонущую Брунгильду. Кай дождался, пока неторопливая дверь доедет до конца, и почти бегом кинулся в спальню за чистой, сухой и подходящей для длительного перехода по зимнему лесу одеждой. Все планы, выросшие после начала их строительства не выше фундамента, с тоской смотрели на суетившегося архитектора, понимая, что завершать стройку он не намерен. Потому как форс-мажор случился. Не форсящий мальчик-мажор в гости нагрянул, а полноценный такой… мм… трындец намечался. Грозивший накрыть смертельной волной и самого Кая, и его семью. Настоящую семью. Потому что Брунгильда даже если и не вспомнит все, что произошло вчера в ванной, то о присланных «гостинцах» ей напомнят те, кто их прислал. Да и сообщники-сопостельники красотули явно были в курсе ее намерений, и, как только женушка сможет с ними пообщаться, изображать из себя патиссон больше не получится. И справиться со всеми сразу Кай не сможет. Потому что толком не знает, сколько этих «всех сразу» бродит сейчас по подземелью. И какие еще «сюрпризы» намешал в склянке очаровашка Людди, как бы на самом деле не стать овощем. А помощи ждать не стоит. Тот голос вчера ему просто померещился. Галлюцинация, вызванная колоссальным перенапряжением. Перенапряжением от борьбы со сковавшим разум льдом. Он сам вчера справился, дойдя до пика отчаяния. Вот и зазвучали в голове голоса, которым взяться было просто неоткуда. Ни среди его соплеменников, ни в городе Кай ни разу не ощутил ответного прикосновения чужого разума. Впервые это случилось только с Михаэлем, унаследовавшим его способности. Кай не исключал, что на планете существуют люди с похожими способностями, о детях-индиго он тоже был наслышан. Но здесь, рядом, никого из «братьев по разуму» не было. А дотянуться из немыслимого далека не в состоянии ни один, пусть даже самый сверх-сверх-сверхчеловек. А тем более – ребенок! Ведь голос точно был детским. Не младенческим, как у Михаэля, а скорее подростковым. И даже если представить, что такой ментальный гений существует, с какого перепугу он стал бы искать именного его, Кая? В скрытом от посторонних глаз, тщательно охраняемом подземном убежище нацистов? В общем, помощи ждать не стоит, он должен справиться сам. О чем, кстати, и его внутренний голос велел вчера. Для начала – сбежать отсюда, добраться до Степаныча, забрать у него Михаэля и увезти как можно дальше. Если старик не захочет расставаться со ставшим ему родным мальчиком, заберем и дедулю. И псов, конечно. Ну да, дополнительные проблемы, но это ведь ЕГО СЕМЬЯ! И собакевичи в том числе. Каким образом он все это организует, куда повезет своих, Кай пока не знал. Вот выберется из подземелья, тогда будет думать дальше. Для начала – просканируем окружающее пространство, следует принять превентивные меры. Закрыв дверь ванной на защелку, Кай сел в кресло, на котором вчера бренчала хвостом гремучая змея по имени Брунгильда, закрыл глаза и расслабился. Так, где же моя милая женушка? А вот моя милая женушка – в вотчине доктора Крауха. Не в той металлической коробке, в которой лежал сам Кай, а в приемной эскулапа. Лежит на кушетке, вокруг суетятся Краух и кто-то незнакомый – вероятно, тот самый нейрохирург. Рядом – Грета, она взволнована, но не так чтобы сильно. За дверью приемной стоят еще двое, вот они озабочены всерьез. Эту парочку Кай не раз видел возле Брунгильды – телохранители, ага. Заодно и телопотребители. И сообщники, разумеется. Ребятки вторжения в разум не ожидали (собственно, сейчас никто ничего подобного не ожидал), поэтому справиться с ними было легко. Особенно если учесть, что, как оказалось при ближайшем рассмотрении, подробностей о западных «гостинцах» дружки Брунгильды не знали. Судя по всему, это были «мускулы» заговорщиков. Так что у них Кай просто стер информацию о получении гостинцев. Не было ничего, вот и все. Доктор Краух и профессор получили установку дать Брунгильде снотворное – сотрясенному мозгу необходим полноценный отдых, а что может быть лучше сна! Грета окончательно успокоилась – невестка в порядке, сейчас поспит и к вечеру будет здорова – и направилась к себе, разгребать накопившуюся кучу дел. Не забыв при этом отдать распоряжение насчет прогулки Кая на свежем воздухе. Так, вроде все. Конечно, не мешало бы попытаться разыскать остальных сообщников Брунгильды, но для этого требовалось слишком много сил и, самое главное, времени. А ни того, ни другого Кай тратить не хотел, слишком опасно. К тому же заговорщики еще не в курсе насчет полной реабилитации «овоща», а вот насчет его сексуальных игрищ этой ночью, скорее всего, в курсе. И какое-то время неприятностей от объекта наблюдения ждать не будут. В общем, пора на волю. К сыну. И… господи, как же он соскучился по кареглазому олененку, по своей родной девочке, нежной, страстной, сильной… А вот и завтрак везут, надо спешить. Так, плотные джинсы, шерстяные носки, майка, теплый свитер – теперь никакой мороз и снег ему не страшны. Развлекаться и пугать принесших еду парней Кай не стал – некогда. В темпе позавтракал и начал буянить, требуя прогулки. Колотил в дверь руками и ногами, орал, хныкал, снова орал. Самозабвенно перебил посуду, подтверждая свою неадекватность. И буквально через десять минут дверь снова поехала в сторону, пропуская не так чтобы почетный эскорт для прогулки: трое здоровенных блондинов из службы безопасности, причем самый здоровенный держал в руках «шапочку». – Одевайтесь! – отрывисто приказал шапконосец. – А ты кто? – озадаченно произнес Кай, склонив голову к плечу. – Мы пойдем с вами на прогулку. – С нами? – Кай удивленно оглянулся. – Я тут один. И я не хочу с тобой гулять. Ты скучный. Я хочу бегать с дети. А ты толстый, ты не уметь бегать. Со стороны стоявших чуть позади босса секьюрити раздался сдавленный всхрюк. Щека шапконосца дернулась, но голос был по-прежнему невозмутим: – Дети заняты, они сейчас в школе. Если хочешь, можешь подождать их, но дети на поверхность не ходят. – Не хотеть ждать! – капризно надул губы Кай. – Хотеть гулять! Сейчас! Хотеть снег! – Тогда одевайся. Сам сможешь или помочь? – позволил себе подпустить двенадцать граммов ехидства главный. – Сам! Я умею все сам! Даже шнурки! И Кай торопливо намотал на шею шарф, натянул куртку-аляску и вбил ноги в высокие утепленные ботинки, похожие на солдатские берцы. Ловко зашнуровал их, а затем заметался по комнатам, что-то бормоча себе под нос. – Потерял что? – хмыкнул один из эскорта. – Шапка, – отмахнулся Кай. – Красивая, пушистая, теплая! – Вот твоя шапка, – главный протянул шлем, – надевай. – Холодно! – Сверху капюшон накинешь. Надевай. – Не хочу, она трет! – Тогда не пойдешь гулять, твоя мама так велела. – Ладно, надену. Дай сюда. – Нет, я помогу тебе. Ну, помогай. Все равно застежки не будешь защелкивать, я тебе уже такую установку в голове оставил. И твоим товарищам тоже. Все. Он готов. Можно идти. Они и пошли. Трубящий какую-то маршевую песню Кай – чуть впереди, едва сдерживающий ухмылки эскорт – уж больно по-дурацки выглядел их сверхчеловек в этом шлеме – следом. Промаршировали по длинным извилистым коридорам, привлекая внимание встречных и усыпляя внимание соглядатаев – дебил дебилом ведь! – и вскоре вышли в пещеру, скрывавшую главный вход в подземелье нацистов. – Слушай, а может, тут погуляешь? – Главный секьюрити невольно поежился, рассматривая сплошную пелену густого снега. – Глянь, метель какая! Тут же потеряться можно в два счета! – Нет! – топнул ногой Кай. – Хочу туда! Снег весело! – Обхохочешься, – буркнул второй секьюрити. – Одно хорошо – снег так лепит, аж темно. Защитные очки надевать не надо. – Идем! – Кай схватил его за руку и потянул. Слабенько так, словно девчонка. Он ведь все еще не оправился толком после болезни, он безопасен. Абсолютно безопасен. – Да идем, идем, не тяни. – Здоровяк легко, как пушинку, сбросил с предплечья руку дебила и шагнул из пещеры наружу. – Только недалеко, а то действительно потеряемся. Или со скалы навернемся, не видно же ни черта! Да, погода сегодня явно была на стороне Кая. В метре уже ничего нельзя было разглядеть, а окуляры видеонаблюдения залепило давно и надежно. Вот и славненько. Пора. Собравшиеся в кучку охранники очень облегчили ему задачу, не пришлось рассеивать ментальный удар. Они ничего толком не смогли понять, успев заметить только, как с головы дебила вдруг слетел шлем. Главный, правда, рефлекторно потянулся к закрепленной на поясе кобуре, но больше ничего сделать не сумел. Потому что не захотел. А вот срочно заняться построением снежной крепости захотел страстно и неудержимо. И, судя по загоревшимся взглядам его товарищей, они тоже возжелали катать снежные шары и лепить из них крепость. Чтобы потом в войнушку поиграть. Чем все трое и занялись, совершенно забыв о подопечном. Тем более что он давно уже скрылся за пеленой метели. Так удачно заметавшей все следы. Но и мешавшей увидеть скользнувшие следом за беглецом две тени. Человеческие тени, похожие на снеговиков белым камуфляжем, со странными, очертаниями напоминавшими сброшенный Каем шлем головами… Часть 3 Глава 28 Мерный гул самолетных двигателей действовал усыпляюще. К его колыбельной присоединились, думаю, и напряжение последних часов, и организационная суета, и грандиозный ор во время составления списка «Кто поедет» – в целом нервотрепка получилась мощнейшая, упитанная такая, до звона все сильнее натягивающихся от трепки нервов. И сейчас в салоне самолета все спали. Ну почти все – я вот никак не могла уснуть, хотя веки давно уже стали чугунными и с блямком падали друг на друга при малейшей попытке открыть глаза. А в самих глазах словно шиншилла купалась, оставив после себя тонкую пелену песка. Да, пушистики купаются именно в песке, мелком таком, вулканическом, но для рези в глазах этот песочек – самое то. В общем, измотанный организм требовал отдыха. И я тоже его, отдыха, требовала, слишком уж трудным выдался день, вдребезги расколовший мою только-только восстановившуюся спокойную жизнь. Что? Надо было остаться дома, с детьми, в тепле и уюте, зажевывая очередную плюшку, ожидать вестей от армии спасения и возмездия? Ага, всенепременнейше. Особенно учитывая один ма-а-аленький нюанс. Незначительный такой, ерундовский. Центром и основной движущей силой армии спасения была именно моя доча. Ника. Впрочем, я слегка ошиблась – основной движущей силой была Виктория. А Никуська – главной направляющей, штурманом нашей экспедиции. Дома остался только младший представитель семьи Майоровых – Ежик. Остался обиженный, заплаканный и навсегда-навсегда с нами раздружившийся, вот. Потому что папа с мамой Нику взяли с собой, а его, мужчину, оставили с бабой Катей! Девчонку взяли, а его – нет!!! И неважно, что, по сути, это Ника взяла нас с собой. Вернее, мы ее не отпустили. А еще вернее – я не отпустила свою дочь, а Алексей не отпустил меня. Собственно, его присутствие на борту самолета вообще было, если честно, лишним. Как и похрапывающего рядом с Лешкой Хали Салима. И бледной до синевы Сашки. И даже во сне упрямо сжавшего губы Славы. И ставшей за несколько часов похожей на тень Вики. Да и мое, если отвлеченно, но и я, и боевая группа нашей маленькой армии знали – без меня Нике будет трудно. Потому что с того самого момента, как во мне загорелась искорка ее жизни, наша связь с дочерью неразрывна. И моя жизненная энергия оберегает, защищает и поддерживает Никуську. А энергии ей сейчас понадобится много, очень много. Каждый сеанс связи с амазонскими индиго очень сильно выматывал мою дочь, и лучше всего восстанавливалась она рядом со мной, в кольце маминых рук. Когда Никуська была совсем маленькой, я после каждого выброса ее силы брала дочку на руки, укачивала, пела на ушко песенку, целовала вспотевший лобик и почти физически ощущала, как перетекает свет моей любви в тело малышки. Сейчас дочка стала слишком большой для укачивания на руках, но ведь можно прижаться к маминому боку, закрывшись от вытягивающей силы реальности ее объятиями. И слушать ласковый шепот на ушко, и чувствовать нежные мамины поцелуи, и становилось так тепло, так спокойно, так уютно… В общем, мое присутствие на борту военного самолета было оправданно. А вот Вика, Сашка и Слава, да и Лешка с Хали являлись, если честно, обузой для профессионалов. О чем Винс, глава профессионального ядра нашей армии, говорил, потом кричал, потом сорванно орал несколько часов кряду, пытаясь оставить цивильных в Москве. Предстоит сложная боевая операция, причем со сплошными неизвестными – куда они летят, кто или что ждет их в уральской глуши, причем заснеженной, морозной глуши, где есть и лес, и горы. Хотя нет, куда – все знали. Они там уже были почти два года тому назад, когда спасали Вику. Точные координаты ее местонахождения пришли тогда одновременно на несколько электронных адресов семьи Демидовых. Разбираться – правда это или чья-то злая шутка – в то время никто не стал, с помощью генерала ФСБ Левандовского Винсу и Славе удалось подоспеть вовремя. Потом, позже, вернувшись в Германию, и Вика, и все остальные не раз обсуждали – кто прислал те письма. Единственный, кто мог это сделать, – тот незнакомец с серебряными глазами, с которым Вика провела всего одну ночь. А потом девять месяцев думала, что эта ночь ей приснилась. От усталости, от страха, от напряжения – Вика тогда сбежала от фон Клотца в первый раз – у нее случились галлюцинации, причем такие реальные, такие… Ничего подобного девушка до той ночи не испытывала никогда. А утром первое, что она увидела перед собой, – искаженная дикой злобой физиономия фон Клотца. И начались месяцы кошмара… И Вика больше всего на свете теперь хотела умереть. И унести с собой ребенка насильника. Но не смогла – фон Клотц не позволил. И ребенок родился. Крепкий, здоровый, очень красивый мальчик. С серебряными глазками и кудряшками цвета платины… Бедная девочка! Когда Вика рассказывала о сынишке, становилось понятно, сколько боли и страданий несет она в себе все эти полтора года. И боль не затихает, время не лечит ни капельки. А отца своего ребенка, странного человека с невозможными глазами, Вика постаралась вычеркнуть из памяти, даже на секунду не допуская мысли о том, что именно он прислал те письма. Он ведь бросил ее, нет, не так – он просто выбросил ее вон, в лес, вернув погоне. Попользовал и выбросил. И думать забыл о мимолетной игрушке. Ведь Кай мог тогда сразу же сообщить родным Вики, где она находится! Но… не сообщил, зачем это ему? Он получил все, что хотел. Так с какого перепугу почти год спустя он вдруг решил бы открыть координаты пропавшей девушки?! Нет, нет и еще раз нет! Неизвестный доброжелатель – кто-то другой. Кто-то, случайно узнавший о месте, где насильно удерживают девушку, но опасавшийся сообщать об этом местным властям. Вы видели когда-нибудь чахлый, завядший, почти упавший на землю цветок? Его никто не поливал, он держится из последних сил, но сил уже почти нет – слишком сухая земля, ни капли надежды. Но стоит дать цветку напиться, и он на глазах выпрямляется, расправляет лепестки, тянется к солнцу, готов жить дальше. То же самое произошло несколько часов назад в московском офисе Демидовых. Я никогда в жизни не забуду, как холодная, похожая на безупречно выполненный манекен женщина средних лет, с выгоревшими, похожими на состарившийся шоколад (ну тот, что покрывается белесым налетом) глазами, после слов Ники вдруг пошла трещинами, задрожала и рассыпалась на мелкие кусочки, выпустив на волю молодую, страстную, бурлящую внутренней энергией девушку. Она не стала снова и снова переспрашивать Нику, выясняя мельчайшие подробности. Она поверила моей дочери сразу, безоговорочно, целиком и полностью. Потому что хотела верить. Потому что все эти долгие месяцы ждала повода поверить, пусть маленького, пусть крохотного, хоть намека. А тут – не намек. Тут – уверенное утверждение: твой сын жив! Его спас твой мужчина, который все это время жил ради тебя, жертвовал собой ради тебя, помнит и любит тебя… И сейчас им, Каю с Помпошкой, грозит опасность. Смертельная опасность. И Винс, наивный, надеялся убедить Вику с Сашей остаться в Москве?! Взывая к их разуму? Ну а Славка – тот и слышать ничего не хотел, угрюмо пообещав разбить Винсу нос, если тот еще хоть раз заикнется о его, Славы, бесполезности. Так что на появление в списке еще и Алексея полевой агент ЦРУ Винсент Морено обреченно махнул рукой. Попытался, правда, отправить домой Хали Салима, в принципе не имевшего никакого отношения к сложившейся ситуации, но Хали вопить и спорить не стал. Он просто прикрыл глаза и затянул под нос какую-то нудную восточную песню, абсолютно не реагируя на доводы и убеждения Винса. Он ведь оказался в эпицентре событий, помогая выманить Демидовых в Москву? Оказался. Значит, Аллаху так было угодно. И не о чем тут говорить. Находись мы в Германии, Винс обошелся бы своими связями, но здесь, в Москве, пришлось снова просить помощи у Сергея Львовича. Только генерал ФСБ способен был в кратчайшие сроки отправить в Екатеринбург кучу… гм… армию спасения, поначалу больше напоминавшую толпу неадекватных пингвинов, способных разве что уморить врага хохотом. А враг, судя по всему, был серьезным. Сергей Львович и Винс долго выспрашивали Нику, пытаясь понять, кто такой этот Кай Ландберг, откуда он взялся и кто или что угрожает жизни маленького Михаэля. Ника рассказала все, что смогла увидеть и понять в момент связи с Каем, но, к сожалению, увидела она совсем немного, поскольку была сосредоточена только на поиске Кая и выходе с ним на контакт. А повторить сеанс связи с амазонскими индиго девочка в этот день больше не могла – она еще не восстановила потраченные силы. Удалось выяснить только то, что в горах Урала существует, оказывается, целый подземный комплекс. В котором обитают странные, слишком похожие друг на друга люди: все, как на подбор, высокие, стройные, светлоглазые блондины, судя по именам – немцы. Откуда они там взялись, зачем, что делают, почему прячутся – Ника не знала. Но то, что технологии у этих подземных жителей находятся на высочайшем уровне, девочка понять смогла. Потому что в момент контакта с Каем он пребывал под действием неизвестного препарата, полностью подчинившего себе мужчину. А большая часть помещения, в котором он находился, была экранирована чем-то непонятным, не позволяющим Нике проникнуть внутрь. Ника с друзьями смогли немного помочь Каю, но только совсем немного, на большее не хватило сил. Но Кай дальше справился сам. Потому что, как оказалось, этот необычный внешне мужчина еще более необычен ментально. Ника почувствовала скрытую в этом человеке мощь, уровень его способностей намного превышал всех известных моей дочке индиго. А с собой она сравнить Кая не могла. Но четко поняла одно: Кай Ландберг – уникален. И если там, под землей, существуют еще хотя бы несколько таких – это проблема. Для всего человечества. Потому что общая аура подземелья, по словам Ники, была темной. Глава 29 Вообще-то мы должны были вылететь на пару часов раньше, обычным рейсом «Москва – Екатеринбург». И уже прошли регистрацию, и готовились к вылету в накопителе. Но рейс вдруг задержали – на Урале резко ухудшились погодные условия, лепит мокрый снег, метель. Видимость почти нулевая. И, по самым оптимистичным прогнозам, вся эта фигня будет продолжаться до утра… Надо было видеть глаза Вики в тот момент! Они не погасли, нет, наоборот – огонь в расплавленном шоколаде вспыхнул еще ярче, вот только разума в этом огне стало намного меньше. А вот глухого к доводам рассудка безумия – больше. Девушка категорически отказалась покидать накопитель, она до побелевших костяшек вцепилась в край пластикового кресла и, остановившимся взглядом сверля стенку напротив, отключила слуховой и речевой аппараты. – Доченька, родная моя! – Саша присела перед Викой на корточки и обняла судорожно сжатые коленки. – Ну, пойдем отсюда! Ты же слышала – вылет откладывается до утра, иногородних пассажиров повезут в гостиницу, а мы пока поедем домой. Отдохнем, поспим пару часиков, а утром вернемся. Ну, идем же! Реакции – ноль. – Вика, нам в любом случае надо освободить накопитель, отсюда будут отправлять другой рейс. С таким же успехом можно было общаться с пустым креслом. – Да пойми же ты – мы все равно не в силах что-либо изменить! Пока погода не улучшится, туда никто не полетит! И вообще, я абсолютно уверена – несколько часов ситуацию не ухудшат, Кай ведь справлялся как-то больше полутора лет, справится и сейчас! Никочка, ну скажи ты ей! Саша умоляюще посмотрела на мою дочь. И Вика вдруг отлепила взгляд от противоположной стены и перевела расплавленный шоколад на прижавшуюся ко мне девочку. Сквозь балансирующий на грани безумия фанатизм отчаянно пыталась прорваться на поверхность разума надежда, только и надо было сказать. «Да, у нас есть время, ничего не случится, если мы немного задержимся». Но Ника, сильнее нас всех ощущавшая, что сейчас творится в душе Сашиной дочери, лишь судорожно, прерывисто вздохнула и отвела взгляд. – Ну, что же ты молчишь, малышка? – Тонувшая вслед за дочерью в неадеквате Сашка явно ничего не поняла. Или не хотела понять. – Объясни Виктории, что нет никакой необходимости в такой спешке! Ну! Не молчи! – Мам, прекрати, – глухо проговорил Слава, поднимая мать. – И в твоем случае Винс прав – тебе лучше всего остаться здесь, в Москве. – Я смотрю, вы все считаете меня глупой истеричкой? – криво усмехнулась Саша, раздраженно сбросив с предплечья руку сына. – Страусихой, прячущей голову от опасности в песок? Ника, – она повернулась к моей дочери и пристально посмотрела ей в глаза, – я тебя правильно поняла – там все совсем плохо? – Да, – еле слышно шепнула девочка. – Там слишком много зла. Даже Кай не подозревает – сколько. Он не справится один. – Но он же справлялся все это время? – Наверное. – Так почему именно сейчас все так плохо? – Не знаю. Тетя Саша, я не знаю, что и почему, я просто почувствовала это, вот и все. Может, просто все совпало, и мы нашли Кая в самый тяжелый момент… Или еще что… Голос Ники прервался, и мой чудо-ребенок всхлипнул. Раз, другой, третий… И вот уже Ника вжалась лицом в мое плечо, пряча хлынувшие слезы. – Ну, довольна? – вышла из анабиоза Вика. – Мама, Славка прав – тебе действительно лучше вернуться в Москву. Ты только поднимаешь всем нерв. Мама? Мама, что с тобой? Но Сашка не отвечала. Теперь она вдруг превратилась в безжизненный манекен, замерший с закрытыми глазами. Слава протянул было руку, собираясь встряхнуть впавшую в ступор мать, но Винсент перехватил его, сделав знак молчать. И перекрыв этим знаком, словно шлагбаумом, мой речевой транспортный поток. В игру «Морская фигура, на месте замри» мы играли минут пять, если не больше. А потом Сашка шевельнулась, открыла глаза и устало улыбнулась: – Мы еще посмотрим, кто тут слабое звено. Значит, так. Звоните срочно Сергею Львовичу и скажите ему, что через полчаса на Урал вылетает транспортник МЧС. Он, правда, садиться будет не в аэропорту Екатеринбурга – там действительно не принимают, а километров на сто севернее, на военный аэродром. Но сто километров мы, думаю, сможем потом в темпе преодолеть, верно? Главное – попасть на борт транспортника. – А… – Судя по слегка ошалевшему лицу Хали, он вообще уже ничего не понимал. – А откуда ты все это узнала, Саша-ханум? – Да так, – усмехнулась Саша-ханум, – услышала. – Где? Как? Мы все тут были, и ничего такого… – Пойдем, я тебе все объясню. – Алексей схватил приятеля за руку и оттащил в сторону. Винс выхватил из кармана смартфон и торопливо забегал пальцами по дисплею, набирая, видимо, номер генерала Левандовского. А я присела рядом с устало опустившейся в кресло подругой: – Получается, последствия экспериментов мистера МакКормика [9] не исчезли? Слух все такой же, нечеловеческий? 9 См. роман Анны Ольховской «Первый раз». – Увы. – Сашка прижала к себе расслабившуюся дочь и поцеловала ее в щеку. – Вот такая у нас компания собралась – сплошные уникумы. Да еще и Викуля себе какого-то сверхчеловека в лесу нашла. И вполне возможно, что и мой внук, Михаэль, в папу пошел. Что делать будешь, доча, с такими мужичками? – Девочку рожу, – улыбнулась сквозь слезы Вика. – Для паритета сил. – Вот и отлично. – Тетя Саша, – чтобы быть в центре беседы, Никуська впервые за последние годы устроилась у меня на коленях, обняв за шею, – а как вы живете с таким слухом? Это же мы сейчас грохочем, получается? – А как ты живешь с твоими способностями? Тонешь в чужих эмоциях и мыслях, получается? – Ну нет, конечно, я их умею отключать и включать. – Вот и я умею. Иначе пришлось бы постоянно в берушах ходить. – А что, классно бы выглядело, – забавно сморщил нос Славка. – Маман с торчащими из ушей фиговинами обсуждает детали очередного договора. Как думаешь, а бананы креативней берушей? – Тетя Саша, вы не расстраивайтесь, – сочувственно погладила ее по плечу Ника, – не все так плохо. В конце концов, у вас дочка удачная получилась. Да и вероятность того, что со временем и сын поумнеет, тоже есть. Правда, не очень высокая. – А говорят, клонирование под запретом, – буркнул Славка. – Тетя Аня, вас одной на все человечество было вполне достаточно, вам не кажется? – Во-первых, не клонирование, а почкование, – парировала Ника, – а во-вторых… – А во-вторых, если бы ты не родилась в нашем доме, я был бы абсолютно уверен, что ты вылупилась из закопанного в песок яйца. Кожистого такого, змеиного. – Конфуз-то какой! – всплеснула руками Ника. – Маменька, это что, вот этот вот мужлан при моем появлении на свет присутствовал?! Может, и без подгузников меня видел?!! – И не один раз! – мстительно ухмыльнулся Слава. Их шутливая пикировка все больше расслабляла общую атмосферу: вот Вика улыбнулась раз, другой, вот она уже смеется, а потом и присоединяется к болтовне, став, разумеется, на сторону Ники. И мы смогли наконец освободить помещение накопителя, к немалому облегчению служащих аэропорта. А потом нас отвели к транспортнику МЧС, разместили без особого комфорта, но вполне удобно, и сейчас все спят. Кроме меня. Кажется… Глава 30 Вот только на минуточку прикрыла вконец изъеденные песком глаза – они наотрез отказались исполнять свои обязанности, расфокусировав и заставив двоиться транслируемое изображение. И моей перетянутой нервной системе, выдававшей на-гора заунывные звуки комуза, пришлось-таки дать команду векам на задраивание. Веки подчинились с невиданным энтузиазмом, флагманы стахановского движения от зависти скурили бы по две пачки «Беломорканала», не в силах переплюнуть достижение моих век. Вот кстати. В детстве, слыша победное дудение по радио насчет очередного «многократного перевыполнения плана», я воспринимала это как правильную картину мироздания. А когда мой мозг достиг нужного для нормального функционирования размера, и он, и я вместе с ним впадали в легкий ступор, слыша в очередной раз про перевыполнение плана. Ежели у нас экономика плановая, значит, эти планы четко просчитаны, и надо выточить ровно столько деталей, сколько заложено в план. На фига точить в пять раз больше? Куда их потом девать? А зачем шить в пять раз больше трусов? Задниц ведь не стало в пять раз больше? А тех изделий легкой промышленности, которые выбрасывали в продажу трикотажные фабрики, покупать больше, чем надо, не хотелось. Какие уж тут эротические игры в убогих труселях в цветочек из мгновенно теряющего форму уродского трикотажа! Ой, что-то меня не в ту сторону понесло! И даже вот именно такие труселя примостились, даже не труселя – панталоны цвета недокормленного поросенка, обвисшая жуть на резиночках. Эти панталоны почему-то выстроились в ровные ряды, над ними взметнулись транспаранты с жизнеутверждающими надписями типа «Догоним и перегоним!», «Долой империалистические стринги!», «Наша гордость не в трусах, а в трудовых руках!», «Буржуйские прикиды вон, нам нельзя без панталон!», и вот уже они маршируют по Красной площади, причем слышен мерный топот. Надолго озадачиться размышлениями на тему – чем же они топают – не удалось, одна из розовых жутей вдруг отшвырнула в сторону транспарант и налетела на меня, совершенно по-хамски тряся за плечи. А потом еще и заговорила, причем Лешкиным голосом: – Просыпайся, засоня! Самолет заходит на посадку, велено пристегнуть ремни. – Отвяжись, уродина, а то с отбеливателем постираю, – пробормотала я, отмахиваясь от навязчивого трикотажа. – Нет, ну, я предполагал, конечно, что давно не прихожу в твои сны роскошным мускулистым мачо, – загрустили панталоны, – и даже где-то ожидал уродину. Но вот стиркой с отбеливателем ты меня напрягла. И кем же я привиделся любимой жене? – Поверь, ты не хочешь об этом знать! – буркнула я, протирая ладонями глаза. – Это точно, папс, – хихикнула сидевшая рядом со мной Ника. – Я случайно подсмотрела уходящий сон мамика, и могу сказать только одно – цвет у тебя там препротивный. И непонятно, откуда звук идет. – В смысле? – Лешка, присевший перед нами на корточки, подозрительно покосился на меня. – Какой еще звук? – Ну, говоришь ты чем. Рта у той штуки из маминого сна нет. – Нет, ну конечно… – Командир просит всех занять свои места и пристегнуться. – В наш отсек зашел один из членов экипажа. – Погода и здесь не айс, так что возможна серьезная болтанка. Мы заняты грузом, а вы уж как-нибудь сами справляйтесь, последите друг за другом, и особенно за девочкой. Ну, не знаю. Вероятно, понимание термина «серьезная болтанка» у меня с этим товарищем отличается, причем довольно кардинально. Для меня болтанка – тряска самолета, эдакий нервный тремор конечностей. Но наш тяжелый транспортник не трясся, он периодически куда-то падал. Словно на американских горках. И сердце мое вслед за самолетом со сдавленным иканьем плюхалось в желудок. Потом угрюмо выбиралось оттуда и, сдавленно матерясь, тащилось на свое место. Чтобы спустя пару минут снова чвякнуться обратно. Судя по пикантному оттенку жабьего брюха, проступившему на лицах практически всех членов нашей команды, в космонавты нас вряд ли возьмут. Потому как вестибулярный аппарат у нас отечественный, «Ладу Калину» напоминает – в комфортных условиях еще так-сяк, а по бездорожью – кряк. Правда, были и исключения. Винс, к примеру, выглядел огурцом. Нет, не зеленым и в пупырышках, цвет лица мистера Морено остался прежним, смугловато-загорелым, да и чувствовал он себя прекрасно – физически. А так бедняга разрывался между измученными Сашкой и Викой – вытирал им пот, давал попить, обмахивал газетой, бормотал что-то успокаивющее. И Ника, кстати, тоже переносила авиааттракцион вполне достойно. Судя по любопытству, с которым она вглядывалась в иллюминатор, особого дискомфорта моя дочь не ощущала. А по мне, в иллюминатор вообще лучше не смотреть. Потому что ничего позитивного с того момента, как мы пошли на посадку, там не наблюдалось. Сначала самолет из прозрачной ночной звездности начал погружаться в клубящееся варево облаков, которое становилось все гуще и гуще. А когда снизился еще больше, облачность сменил снег. Снежной королеве, судя по всему, было абсолютно не фиг делать, к тому же с большей части территории европейского континента ее к середине марта погнали, и мстительная тетка отыгрывалась на пока подвластных ей территориях по полной программе. В целом все было очень мило. Настолько мило, что я начала всерьез опасаться невозможности посадки. Но экипаж справился. Никогда раньше я еще не испытывала такого счастья от момента соприкосновения шасси с покрытием посадочной полосы. И хотя на этот раз момент был довольно жестким, заставившим меня кровожадно клацнуть зубами, но мы ведь сели! А когда мы выгрузились наконец из брюха транспортника, оказалось, что здесь, на земле, метет не так сильно, как наверху. Впрочем, вполне возможно, что не оказалось, а показалось: у страха ведь, как утверждает народная мудрость, глаза велики. Так что там, в небе, мои глаза явно напоминали остекленевшие очи совы, и видела я ими, как и сова, не совсем правильно. Было решено не тащить спецназ из Москвы, а воспользоваться помощью местных профи, тем более что Винсент и Слава уже были с ними знакомы. Да и Вика тоже – именно эти парни участвовали в прошлой спасательной операции. Ударная группа из шести человек должна была встречать нас здесь, на военном аэродроме, Сергей Львович договорился об этом перед вылетом. Сто километров, отделявших это место от Екатеринбурга, за время нашего перелета можно было пробежать и на лыжах, к примеру, а не то что добраться на машине. Но никого из встречающих пока видно не было – в снежной пелене суетились только военные из аэродромной обслуги, разгружая транспортник. Мы одинокой кучкой стояли в стороне, растерянно вглядываясь в ночь. Вернее, в раннее утро – на часах уже натикало половину шестого, но в марте солнце проснется гораздо позже. А пока вокруг царил снежный полумрак. – Странно, – нахмурился Винсент, вытаскивая из кармана смартфон. – Генерал гарантировал, что нас встретят. – Застряли где-то в пути, скорее всего, – успокаивающе улыбнулся Хали. – И немудрено в таком кошмаре. Брр, жуть просто! А я думал, что это в Москве холодно! – Сейчас Сергею, командиру группы, позвоню, – пробормотал Винс, копаясь в записной книжке смартфона. – У меня его номер еще с прошлого раза остался. – Это хорошо, что остался, – громко прозвучало за нашими спинами, – но звонить не придется. Извините за опоздание – задержались по не зависящим от нас причинам. Здравия желаю! – И вам не хворать, – расплылся в улыбке Слава, пожимая руку высокому здоровяку в камуфляже и скатанной в кокетливую таблеточку черной вязаной шапке. – Мы так и подумали, что вас метель задержала. – Да нет, не метель, – прогудел широкий и массивный, словно дубовый комод, второй спецназовец. – На выезде из города пропороли два передних колеса, причем так и не поняли – чем. Темно, снег лепит, не видно ни… хм… – Он покосился на женскую часть нашей команды и, запнувшись, продолжил: —…ни черта. Хорошо, что мы на двух машинах, и запасок поэтому две было, но повозиться пришлось. А снег нам не страшен, для наших вездеходов это – детские игрушки. – Кстати, о детях, – нахмурился Сергей, разглядывая прижавшуюся ко мне Нику. – А девочку вы зачем притащили? Теперь придется еще задержаться, чтобы отвезти ее в безопасное место, а времени у нас, как я понимаю, совсем мало. Сделаем так. Ты, малышка, останешься здесь, в здании аэродрома, а потом тебя переправят в город. – Эта малышка, – усмехнулся Винсент, – наши глаза и уши. Без нее мы не знаем, куда двигаться. – Что значит – не знаем? Очень даже знаем – туда же, где мы в прошлый раз догнали того фрица. Кстати, я толком не понял, зачем мы снова туда едем и к чему такая спешка? Генерал вкратце мне пояснил, но я, похоже, неправильно его понял. Он сказал: надо срочно спасти ребенка Виктории. Но ведь мальчик погиб, мы вместе с вами обшарили тогда все подножие скалы, и, кроме обгрызенного тела дойча, никого не нашли! – Я тебе все по пути объясню, – процедил Винсент, подхватывая здоровяка под локоть. – А сейчас – по машинам, хватит нас морозить. – Но как же девочка, она… – Сергей вдруг остановился, вытянулся в струнку и, лихо отдав честь Нике, проорал: – Она самая умная, самая ценная, самая необходимая часть нашей группы! – Командир, ты чего? – ошалело протянул Комод (раз парни так и не удосужились представиться, буду давать им свои прозвища). – Оху… обалдел? Судя по выражениям лиц остальных спецназовцев, товарищ выразил общую мысль. Но командир не обратил никакого внимания на неуставное поведение подчиненных, напряженно всматриваясь в лицо моей дочери. Ника тоже не отводила глаз, словно вела неслышную нам беседу. А может, и вела. Во всяком случае, напряжение из глаз мужчины ушло, сменившись опасливым восхищением: – Понял. Вопросов больше нет. Слышал о подобном, но лично никогда не сталкивался. И много вас таких? – Не очень, – тихо произнесла Ника. – А вот там, куда мы направляемся, они точно есть. И поручиться я могу только за одного. – Вот оно что-о-о! – протянул Сергей. – Тогда действительно надо спешить. Глава 31 – Ох ты! – удивленно присвистнул Славка, увидев прибывший за нами транспорт. – А это что за чудо-юдо такое? На «Хаммеры» вроде не похожи, а вроде и похожи – такие же здоровые. – А зачем нам изделия «абрикосов», – усмехнулся Комод, – они нашего бездорожья не любят. А эти – свои, родные, правда, немного тюнингованные на зиму. «Тигры». – Это потому что полосатые? – улыбнулась Ника, разглядывая две массивные самобеглые коляски камуфляжной расцветки, поставленные на мощные высокие колеса с шипованными покрышками. – И кто такие «абрикосы»? – «Тигры» – потому что их так на заводе назвали, – ответил куривший неподалеку гибкий брюнет, – а «абрикосами» наш Санек жителей звездно-полосатых называет. – А, поняла! Америкос – абрикос, да? – Соображаешь хорошо, малышка, вот только… – Брюнет щелчком отправил окурок в ближайший сугроб и повернулся к Сергею: – Командир, а почему… – Ашот и все остальные… Предупреждая ваши расспросы, скажу: эта девочка наш проводник. Примите это к сведению. Подробности – письмом в надушенном розовом конверте. По машинам! Женскую часть нашей команды усадили в первый вездеход, с нами отправился и Винс – они с Сергеем хотели по пути обсудить план дальнейших действий, которого пока не было. Ведь появиться он мог только после того, как Ника «посмотрит» по сторонам. Но смотреть она начнет, лишь оказавшись максимально близко к эпицентру событий, расходовать силы понапрасну не имело смысла. Пусть девочка еще отдохнет, неизвестно ведь, что нас ждет сегодня. Амазонских индиго Ника решила пока не звать, только если форс-мажор какой приключится. Дочка рассчитывала, что они с Каем справятся сами. Но ребята там, на противоположной стороне Земли, были наготове. Наконец мы все расселись, и два мощных зверя, подрагивавшие от нетерпения, стартовали так резво, что из-под колес взвихрились дополнительные метели. Первые минут десять, пока Винс вполголоса посвящал Сергея в подробности случившегося, нас никто не беспокоил. Но спокойными эти минуты я бы не назвала, дичайшее напряжение, сотрясавшее сейчас Викторию, задевало разрядами всех, кто сидел с ней рядом. Бледная до синевы, с фанатично сверкающими глазами в запавших глазницах, она зажала трясущиеся ладошки коленями и вглядывалась через лобовое стекло в безумный танец снега. Становившийся все безумнее – чем дальше мы отъезжали от военного аэродрома, тем сильнее мело. Вскоре «тиграм» пришлось сбросить скорость, а щетки на лобовом стекле справлялись с плюхами снега все хуже и хуже. – Вот ведь гадство какое! – проворчал водитель. – Когда выезжали, мело не так сильно, мы еще надеялись, что все скоро закончится. Командир, такими темпами мы скоро встанем – дорогу совсем занесло. – Ты не базарь, а вперед смотри. До федеральной трассы осталось совсем немного, а ее по-любому чистят. Ника, – обернулся к нам Сергей, – так что там за подземелье ты увидела? Давно уже байки в округе ходят про чудь белоглазую, снова в горах объявившуюся, но никто всерьез это не воспринимал – так, привиделось кому-то по пьяни или от старости. Ведь в основном бабки про чудь сказки сказывают. – А почему вы сказали – «снова»? – приподняла брови Ника. – В смысле? – Ну, вы только что сказали, что чудь снова объявилась. Какая-такая чудь тут раньше жила? – Да сказки это, типа «Хозяйки Медной горы», – отмахнулся командир. – Мне в детстве бабушка тоже их рассказывала. Мол, жил когда-то в горных пещерах народ подземный, они камни драгоценные да руду добывали, на свет божий никогда не показывались, и от этого глаза у них были белые да страшные. И сами они тоже страшные да низкорослые, одно слово – чудь. В общем, что-то типа уральских гномов, – хмыкнул он. – И как те, что ты в подземелье увидела, – похожи на гномов? – Нет, – покачала головой Ника, украдкой глянув на буквально звеневшую от напряжения Викторию. – Они высокие, стройные, красивые и очень похожи друг на друга. Словно братья и сестры. – Но глаза у них белые, – прошептала Вика. – Вернее, серебряные, с фиолетовыми пульсирующими зрачками, да? – Нет. У них самые обычные глаза, светлые, да, но обычные – голубые или серые. Только у жены Кая – серебряные, но зрачки у нее тоже обычные. Такие глаза, как ты описала, только у самого Кая и у Михаэля. – Погоди, как это? – озадачился Сергей. – Разве у человека могут быть такие глаза? Это ерунда какая-то, вам показалось. – Мне. Ничего. Не показалось. – Роняя слова, словно булыжники, процедила Вика. – Я целую ночь смотрела в эти глаза. А потом почти месяц видела их у Помпошки. Пока… – Хорошо-хорошо, не злитесь, – примиряюще улыбнулся Сергей. – Меня сейчас интересует другой вопрос: что за особи закопались в мою землю? И почему о них никто ничего не знает? Инопланетяне, что ли? А, Ника? – Извините, но я уже рассказала все, что успела вчера заметить. Для выяснения подробностей мне надо полностью сосредоточиться на этом подземелье, но мы ведь приехали сюда не для выяснения истории этого поселения? Мы приехали помочь Каю и Михаэлю, так что работать я буду в этом направлении. А с подземельем вы потом как-нибудь сами разберетесь. – Разберемся, будь спок, – посуровел Сергей, сев прямо. – Ладно, отдыхайте пока. – Фу-у-ух! – громко выдохнул водитель. – Прорвались! Вот она, трасса, вот она, родненькая. – Вот она, рыба моей мечты, – проворчала Ника. – «Язь» орать будем? – Желание дамы – закон, – хмыкнул водитель и, рассмеявшись, выдал сокрушительное: – Я-а-а-а-а-а-а-азь!!!!! И этим, как ни странно, разрядил свившуюся в напряженный кокон атмосферу в салоне. Хохотали все, даже Вика. По федеральной трассе «тигры» помчались гораздо быстрее. Хотя поток машин все же мешал пустить лапы на полную мощность, но по сравнению с ездой по дороге от аэродрома мы неслись с космической скоростью. И через полтора часа, когда на горизонте уже заработало метлой солнце, прочищая дорогу серенькому рассвету, «тигры» притормозили возле съезда на боковую дорогу, о наличии которой свидетельствовал разве что указатель. Да просека в лесной чаще. Самой же дороги не было. А был ровный слой снега, довольно креативно украшенный сугробами. – Нда, – поморщился Винс, – миленькая картинка. Тут только на снегоходах можно пройти, по-другому никак. – А зачем нам сюда? – искренне удивилась Ника. – Что значит – зачем? Именно здесь мы свернули в прошлый раз, когда ехали выручать Викторию. Там находится и паучье гнездо того дойча. – Возможно, – пожала плечами девочка. – Но нам надо ехать дальше. – Куда? – Туда. – Тонкий палец вытянулся в направлении горной вершины, мрачно нависшей над лесом. – За перевал. Кай и Михаэль – с той стороны. Мальчик точно там, я его уже слышу. – Помпошка! – радостно вскрикнула Вика. – Маленький мой! Передай ему, что мама рядом, что я скоро буду! – Вик, ты извини, но это не так просто и отнимет много сил. – Дочка напряженно всматривалась в сторону вершины. – А мне еще надо отыскать Кая. Я почему-то его не слышу. Совсем. – К-как это? – пролепетала девушка. – Он что… его… он… – Не знаю, – голос Никуськи дрогнул. – Пока его нигде нет. И нам лучше поторопиться. – Это точно, – мрачно произнес Сергей. – На ту сторону минимум час добираться. Наверное, волнение и боль Виктории послужили более чем серьезными мотиваторами, но до той стороны мы добрались за сорок минут. Вот только никаких боковых дорог здесь не было. Во всяком случае, в том месте, где Ника внезапно вскрикнула: – Стой! От неожиданности водитель так резко дал по тормозам, что мы горохом посыпались на пол. А Сергей, судя по глухому удару и сдавленному мату, приложился лбом о переднюю панель. В следующую секунду машину ощутимо тряхнуло, причем точка приложения силы находилась у «тигра» под хвостом. Сзади, в общем. Это поприветствовал нас второй зверь, не удержавшийся даже на шипованных лапах – слишком уж резко мы решили остановиться. – Извините, – просопела Ника, пытаясь выкорчеваться из-под инстинктивно прикрывшей ее от неизвестной опасности матери, – я просто обрадовалась очень, вот и закричала. – Что? – встревоженным сусликом замерла Виктория, с отчаянной надеждой глядя на мою дочь. – Чему ты обрадовалась? – Не чему, а кому. Кай появился. – Кай?! Он жив?! – Да. И идет к сыну. Мам, ну слезь же с меня! Глава 32 Дверца, возле которой копошились на полу мы, вдруг затряслась, причем делала это не молча, а с каким-то утробным ревом, в котором с большим трудом можно было различить: – Вы в порядке?! Что у вас случилось! Да откройте же! – И зачем так орать, – проворчал водила, нажав кнопку разблокировки. – Стекла у нас не тонированные, салон снаружи виден, и… Дальнейшее его бухтение утонуло в разнообразнейшем гвалте, получившемся из одновременного ора Алексея, Славки и Хали. Мужчины буквально выдернули нас из салона и принялись лихорадочно ощупывать на предмет возможных повреждений, при этом наперебой пытаясь выяснить причину столь резкого торможения. Сергей и Винс, с минуту понаблюдав за сценкой «разборки в обезьяннике», переглянулись и одновременно тяжело вздохнули. Затем командир спецназовцев подошел поближе и скомандовал: – Разойтись! Вероятно, долгие века постоянных войн заложили в генетику мужчин основные навыки армейской дисциплины. Потому что все трое – хотя ни один из них не служил – вздрогнули и, мгновенно прекратив истерить, оставили нас в покое. – Наконец-то! – проворчала основательно помятая Ника. – Папс, вы с мамиком договорились, что ли? Сначала она на мне полежала, теперь ты решил в темпе подправить проблемные, на твой взгляд, места на моем теле. Знаете, дорогие родители, меня первоначальный вариант вполне устраивает, и никаких изменений мне не надо. – Я просто перепугался очень, – смущенно улыбнулся Лешка. – Мне послышался выстрел, а в следующее мгновение вы резко останавливаетесь. Ну, я и подумал, что на нас напали. – Кто? – усмехнулся Винс. – Кто может знать, что мы здесь? Даже если допустить мысль о наличии стукача… – Эй, эй, что за дела? – нахмурился Сергей. – Среди моих ребят стукачей нет, а кроме нас, об операции знает лишь наш командир, с которым и созванивался генерал Левандовский. – Да подожди ты возмущаться! – отмахнулся Морено. – Я ведь гипотетически. Так вот, если бы даже кто-то лишний узнал о нашем приезде, то засада поджидала бы нас там, в окрестностях дома фон Клотца, но никак не здесь, куда мы вообще не собирались ехать, верно? – Винс, не считай нас дураками, – вмешался Славка. – Все, что ты только что озвучил, мы и так знаем. Но все дело в том, что выстрел был! Я тоже его слышал! – И я, – вполголоса произнес Хали. – Правда, далеко так, хлопок на излете, но ваша машина вдруг встала, и я подумал… – Мы подумали, что кто-то воспользовался глушителем, – закончил Алексей. – Глушитель? – скептически приподнял бровь Сергей. – В лесу? – Знаете ли, как-то не до рассуждений было, – вызверился Лешка. – Выстрел, и сразу – торможение. А в машине – моя семья! – И моя, – процедил Славка. – Погодите, погодите, – до Винса, похоже, только что дошло, – вы что, действительно слышали выстрел? – Да, – кивнул подошедший Комод (он же Санек). – Но дальний, глушитель тут ни при чем. – Но почему мы ничего не слышали? – А стреляли оттуда. – Он махнул рукой в противоположную движению сторону. – То есть ближе к нам. – Кай?! – раненой птицей вскрикнула Виктория. – Нет. – Ника успокаивающе сжала ее ладошку. – Кай сейчас идет совсем в другую сторону, и идет один. Он смог избавиться от охранников, так что у него пока все в порядке. – Избавиться? – нахмурилась Саша. – Он что, убил их? – Нет! – хихикнула Никуська. – Они снежную крепость лепят. – Что, прости? – недоуменно переспросил спецназовец. – Охранники, кстати, высокие здоровенные блондины, сейчас катают снежные шары, чтобы потом построить из них крепость. И это единственное, что их в данную минуту интересует. А Кай спешит к сыну. Он боится, что скоро его побег обнаружат и вышлют погоню. А еще – радуется метели, снег быстро заметает следы. – Крепость, значит, – покачал головой Сергей. – А страшненький он человек, ваш Кай. Одной левой, что называется, людей в зомби превращает. – Тогда и я страшненькая, да? – грустно усмехнулась Ника. – Нет, я не то… – Ничего, дядя Сергей, я уже привыкла к тому, что нас, индиго, чаще всего боятся. Мне только одно непонятно – почему все сразу ждут от нас гадостей? Что мы будем использовать свои способности во зло? Мы ведь тоже разные, среди нас есть и хорошие, и плохие, но плохих я мало встречала, да и те не были индиго… Они были… были… – Ника побледнела, личико ее напряглось. – О вуду слышали? О ведьмах? – Конечно. Только ерунда все это. – Не ерунда, – глухо произнес Лешка. – Совсем не ерунда. Я еле выжил после знакомства с этой нечистью [10] . – В общем, люди с необычными способностями были всегда, но человечество почему-то не стало толпой зомби. – Это как сказать, – усмехнулся Ашот. – Зомбоящики, во всяком случае, функционируют исправно. – Ладно, мы отвлеклись. – Сергей потер ушибленный лоб и повернулся в сторону леса. – Давайте-ка лучше подумаем, что дальше делать. Ника, куда направляется Кай? И как далеко он от нас? 10 См. романы Анны Ольховской «Фея белой магии» и «Прекрасная дикарка». – Приблизительно километрах в трех-четырех, движется от подножия горы. А идет вон туда, – ладошка в теплой желтой варежке указала в глубь леса. – Там – лесной хутор, где и жил все это время Михаэль. – С кем? – ревниво уточнила Вика. – Не волнуйся, не с женщиной – с дедом. Там старик живет, Михаилом Степановичем зовут. Собака у него есть, Казбек. Кавказская овчарка. А последние два месяца – с двумя собаками, к ним присоединился Лок. Это – пес Кая, волчий полукровка и сын Казбека по совместительству. – Лок? – Вика радостно улыбнулась. – Я его знаю! Видела! Он спас меня во время первого побега! Волков прогнал! – Да, псы – парни надежные, – кивнула девочка. – Так что мальчик со стариком под самой преданной в мире охраной. – И как далеко до этого лесного хутора? – От нас – километров пять. От Кая – гораздо ближе. Он собирается забрать оттуда семью и сразу уйти. – А ты можешь сейчас с ним связаться? – Да, я ведь все это увидела в его сознании. – Тогда скажи ему, что мы идем к ним на помощь. Пусть закроется в доме и никуда не выходит. Пару часов они по-любому продержатся, ведь погони пока нет? Ника прикрыла глаза и сосредоточенно прислушалась. Затем улыбнулась и покачала головой: – Пока нет. Охранники все еще строят крепость. – Ошибаешься, – еле слышно произнесла Сашка. – Погоня есть. Только сейчас мы заметили, что Саша отошла от нас в сторону и стоит с закрытыми глазами. Как тогда, в аэропорту. – Нет, тетя Саша, – Никуська смешно сморщила носик, – я не ошибаюсь. Там, в лесу, вокруг Кая никого нет. Они все под землей, за исключением строителей крепости да охраны на входе в пещеру. – Но я слышу шаги трех человек! Один – немного впереди и двое – за его спиной! – Слышите?! – вконец офонарел Сергей. – За три километра?! Когда лепит снег, приглушающий звуки?!! Бред какой-то! Люди, вы кто вообще? Вы хоть люди? – Люди, люди, – дернул щекой Винс. – Но над одними людьми иногда проводят опыты другие люди, причем не спрашивая желания подопытных. Александре в свое время не повезло попасть к таким. И я, к сожалению, был причастен к этому. – В смысле? – Погодите вы! – зашипел Славка. – Не мешайте маме слушать! Мы дружно заткнулись и напряженно уставились на Сашу. Теперь и нам было слышно, как шуршит снег, закручиваясь в маленькие вихри. Как угрюмо стонет лес, поскрипывая стволами деревьев. Как шумно сопим мы все. Но ничего больше мы не слышали. Через минуту Саша открыла глаза и устало произнесла: – За ним все-таки идут. Двое. Снег заглушает, но и помогает – скрипит по ногами. – Тетя Саша! – В голосе моей дочери зазвенели слезы. – Ну нет там никого! Я вижу всех: и Кая, и Михаэля, и старика, и даже псов, не говоря уже о подземных жителях. А возле Кая никого не вижу! Но, самое главное, Кай их тоже не видит! А он, как и я, может это делать! – Сейчас, когда вы перестали мне мешать своими разговорами, – глухо проговорила Саша, – я смогла расслышать не только скрип снега под ногами, но и их перешептывания. Во-первых, они почему-то говорят на немецком языке, а во-вторых… – Она судорожно вздохнула и закашлялась. – Что… что во-вторых? – Вика до белых костяшек вцепилась в руку матери. – Во-вторых, на них надеты специальные, блокирующие чужое ментальное проникновение шлемы. Причем эти шлемы не только защищают их от внешнего воздействия, но и не выпускают наружу собственные мозговые волны. Поэтому ни ты, ни Кай их не слышите, хорошая моя. – Да что ж за фигня такая! – заорал Сергей. – У меня сейчас мозг взорвется! Какие шлемы, откуда? Это что, кто-то не только принял все эти телепатические штучки-дрючки как нормальный порядок вещей, но и о защите успел побеспокоиться? И вообще, откуда здесь, на Урале, немцы?!! – Ты не о том сейчас, – поморщился Винсент. – Ника, срочно свяжись с Каем и передай ему эту информацию. Пусть меняет маршрут и движется к нам, иначе он выведет преследователей на мальчика. А когда мы разберемся с этой парочкой шлемоголовых, все вместе двинем за малышом. – Да, Никочка, поскорее! – это Вика. Ника кивнула, закрыла глаза и сосредоточилась. Мы все снова замерли, затаив дыхание. Секунды ртутными тягучими каплями потекли одна за другой, медленно собираясь в лужицу. Ника прикусила губу, затем по лицу скользнула волна удивления, вот она напряженно свела брови – мы вообще перестали дышать, чувствуя, что происходит что-то неладное. И вдруг… лицо моей девочки исказилось, словно от страшной боли, она жалобно вскрикнула и сломанной куклой упала на снег. Глава 33 Заснеженное пространство вокруг свернулось в пульсирующий страхом кокон, я ничего не видела и не слышала, сознание отключило внешние раздражители, сосредоточившись только на невозможной, неправильной картине – каком-то неживом, синевато-бледном личике моей дочери. Из горла вырвался лишь хрип – кричать я не могла. В следующее мгновение я уже стояла на коленях перед своим ребенком, подсознательно отметив странное поведение тела – оно словно замерзло, двигаясь замедленно и неуклюже. Но собственная неловкость стояла на стотысячном месте в списке моих сиюминутных жизненных приоритетов. Я ватными, непослушными руками приподняла дочку и прижала к груди, сипло клекоча: – Ника, родная моя, что с тобой? Ну не молчи, бусинка, не молчи! Господи, ну что же это?!! Голова девочки неудобно запрокинулась, глазные впадины стали еще глубже, вокруг рта проступила синева… Нет, нет, нет!!! Так, прекрати истерить. Глубоко вдохни, теперь выдохни – надо угомонить грохочущее в висках сердце и остановить тремор рук. Иначе ты не сможешь понять, жива твоя дочь или… Никаких «или»! Я послушно вдохнула, прополоскала кислородом легкие и кровь, вернула сердце из височной зоны на отведенное ему место и, расстегнув курточку Ники, прижала хрупкую грудку к своему уху. И все сильнее сдавливающее душу отчаяние с треском лопнуло, не выдержав тихого «тук-тук-тук»… – Господи, ребеныш мой золотой, как же ты меня напугала! – улыбнулась я сквозь слезы, перехватив тельце дочери поудобнее. – Ничего, сейчас все будет хорошо, я рядом, я тебя очень-очень люблю. Отдохни, лапыш, похоже, связь с Каем далась тебе нелегко. Да что ж такое-то! Язык ворочался с огромным трудом, а дикция была как у самого запущенного пациента логопеда. Но фиг с ней, с дикцией. Зато я снова ощущала, как моя энергия обволакивает Нику, вливаясь в нее неудержимым потоком. Вот ушла синева вокруг рта, слегка порозовели щеки, затрепетали ресницы. И, наконец, распахнулись родные глаза, необычные, двухцветные, серые с карим: – Мама… – Я, солнышко, я, кто же еще! Ну и напугала ты нас! Только сейчас до меня дошло, что все это время я одна с Никой. Рядом не было никого – ни Лешки, ни Саши, ни Виктории, не говоря уже о бравом спецназе. Никто из них не кинулся к упавшему ребенку, словно всем было абсолютно безразлично: что с девочкой, как она? Но я подумаю об этом позже, сейчас главное – Никуська. В глазах которой безмятежная детская радость от близости мамы сменилась… страхом?! Моя девочка-индиго давно уже перестала бояться всерьез. Нет, она пугалась, когда на голову падал паук или неожиданно выбегала с лаем собака – да мало ли неприятных неожиданностей. Но всерьез, до полного отчаяния, Ника вот уже несколько лет не боялась. С тех пор, как там, на Амазонке, с помощью остальных индиго научилась управлять своей силой, делавшей ее неуязвимой. Но сейчас в глазах моего ребенка плескался самый настоящий, неподдельный страх. И отчаяние. И… беспомощность. – Что случилось, маленькая моя? – Надеюсь, дочка меня поняла, хотя ощущение замерзшего – как после анестезии – языка не проходило, и разговаривала я по-прежнему с трудом. – Это они… – еле слышно прошептала Ника. – Они все-таки решились. А мы думали, они не рискнут, их ведь мало… – Да кто они-то? Что случилось? – Новые. Они нашли меня. Они ударили. – Новые? Какие еще новые? Погоди… ты имеешь в виду… – Да. Они стали старше. Помнишь, племена хотели убить их, пока они были маленькими, но Сильные не позволили – пожалели. Тем более Новые так плакали! А теперь они… они… Ника всхлипнула, губы ее задрожали, но мой мужественный ребеныш держался, она просто еще сильнее прижалась ко мне, словно пыталась спрятаться в потоке моей любви. Новые… Так вот в чем дело! Но как? Зачем? Почему? Индиго амазонских племен, изуродованных экспериментами доктора Менгеле, получились, если можно так выразиться, естественным путем. Любознательный нацист поначалу не ставил целью вывести ментальных мутантов, сосредоточившись на физических изменениях тела. Но его эксперименты воздействовали, как оказалось, и на сознание подопытных, вернее, на их разум, пробуждая спящие до сих пор возможности человеческого мозга. И в последних поколениях начали рождаться дети с необычными способностями, которые тщательно скрывали от Богов – Менгеле и его подручных. Этих детей и назвали Сильными, и именно с ними три года общалась Ника, развивая свою силу. И именно они помогали ей преодолевать немыслимые расстояния, как в случае с Каем, а перед этим – с отцом. Но за несколько лет до гибели Менгеле как раз заинтересовался возможностью создания сверхчеловека, вернее, послушного биоробота в нужной физической оболочке и с уникальными способностями – своеобразное супероружие. Причем для своих экспериментов он выбирал совсем юных девочек из Сильных, из тех, кому не удалось спрятать свои способности. Подручные Менгеле являлись в определенное время и уводили девочек в лабораторию, откуда потом возвращались не все. А те, кто возвращался, свои способности полностью утрачивали, и не только способности – интерес к жизни в целом. Это были ходячие инкубаторы для вынашивания детей. Рождавшихся в первое время либо мертвыми, либо такими хилыми, что не проживали и месяца. Но постепенно Менгеле совершенствовал методику, и дети стали появляться на свет более жизнеспособными. Но все равно – слабыми и болезненными. А еще – какими-то безэмоциональными. Биороботами, как и хотел Менгеле. Их не изымали от матерей, оставляя жить в племенах, – нацист не желал возиться с малышами, обустраивая для них детский сад. Этих детей просто на пару часов ежедневно увозили в лабораторию, а что там с ними происходило, никто не знал. Сами же дети ничего не рассказывали. Они вообще мало общались с соплеменниками, только в случае крайней необходимости. Они не играли, не резвились, как остальные детишки, они либо сидели в своих хижинах, либо собирались вместе и куда-то уходили. В племенах назвали их Новыми и относились с инстинктивной враждебностью, отторгая Новых, как звери выкидывают из стаи больных детенышей. А когда научный центр доктора Менгеле вместе со всеми его обитателями был сметен с лица земли, Новых хотели отправить вслед за породившими их Богами, но Сильные, ставшие после уничтожения Менгеле главными в племенах, запретили – это ведь дети, как можно убить детей? На тот момент самому старшему из Новых было тринадцать лет, самому младшему – шесть. А всего их на все три племени набралось десять человек. Три года спустя, перед нашим отъездом с Амазонки, Новых осталось пятеро. Самых старших. Самых осторожных… Потому что племена так и не смогли принять этих странных, каких-то мертвых детей. Рядом с ними невозможно было находиться дольше пяти минут – становилось физически плохо от пустых оловянных глаз, застывших лиц, от их давящей энергетики. И с младшими Новыми начали происходить несчастные случаи. Один утонул, другой упал с дерева и разбился, третьего утащил ягуар (по версии вождя). А две девочки просто пошли гулять и не вернулись. Пришлось Сильным поговорить с вождями племен, попытаться убедить их в безопасности Новых. К тому же оставшиеся постепенно перестали уединяться, начали принимать участие в жизни племен – мальчики ходили на охоту, девочки помогали выращивать овощи. Они научились общаться и даже улыбаться. Зачем их убивать? И оставшихся Новых, в возрасте от четырнадцати до шестнадцати лет, вожди пообещали не трогать. Я помню этих ребят. Странное впечатление они производили – знаете, как в фантастических фильмах роботы пытаются подражать людям, цепляя на лицо либо улыбку, либо расстроенную гримасу… В кино это выглядело забавно, а вот в жизни… У меня лично от этих кривляющихся лиц с застывшим свинцом вместо глаз по спине мчался эскадрон мурашек летучих. И Ежик мой их сторонился, и Ника. Но если сынишка при виде кого-то из Новых мгновенно вскарабкивался мне на руки либо прятался за спину сестры, то Ника вежливо кивала и даже перекидывалась парой слов, но лицо у нее при этом было очень напряженное. Никуська говорила, что никто из индиго – ни она, ни Сильные – не могут проникнуть в разум Новых. Да что там разум – не удавалось уловить даже эмоции этих подростков, словно это были не люди, а манекены. Или роботы… Но, поскольку Новых было всего пятеро и, кроме душевного дискомфорта, особых проблем они не доставляли, а даже помогали, на них в конце концов перестали обращать внимание. А мы с детьми, уехав оттуда, просто забыли об их существовании. Но они напомнили… Глава 34 – Я не смогла ничего передать Каю… – еле слышно прошептала Ника. – Сначала я ничего не поняла – я продолжала слышать его, но связаться никак не получалось. Словно между нами была прозрачная звуконепроницаемая стена. Я усилила давление – ничего не получалось. Тогда я позвала остальных, но они… – Дочка судорожно вздохнула. – Мама, они молчат! Словно их нет больше! А потом – удар. Черный такой, душный. Он словно взорвал все внутри… Так больно… – Господи, родная моя, ты смотри, а каши во рту стало меньше. Но как? Хотя нет, не то… зачем им это надо? – Я не… – устало начала Ника, но вдруг глаза ее испуганно расширились. – Мама, осторожнее! Инстинкт самосохранения, давно уже оравший мне что-то на ухо, раздраженно рявкнул и, отшвырнув в сторону разум, взял управление моим телом на себя. Иначе я начала бы оглядываться, смотреть, что случилось, – в общем, терять время. Драгоценное время. Спасительное время… А сейчас доля секунды, и нас с Никой уже нет на прежнем месте, я, не выпуская из рук дочку, пусть неуклюже, но зато быстро откатилась в сторону. И в следующее мгновение в то место, где мы только что были, врезался приклад автомата. – Сергей! – То ли от дикости происходящего, то ли из-за все еще обиженно возившегося в пыли разума отреагировала я, мягко говоря, не совсем адекватно ситуации – рассмеялась. – Что за шуточки! У тебя что, крыша совсем ветхая стала, ветер сквозь дыры сквозит? Винс, а ты что стоишь? Угомони своего партнера! Винс? Лешка? Хали?.. Да что происходит, в конце концов?!! Ч-черт! Снова пришлось уворачиваться от удара прикладом. На наше счастье, двигался Сергей очень странно – медленно, рывками, словно марионетка, так что можно было сколько угодно кататься по снегу, играя со свихнувшимся спецназовцем в догонялки. Вот только не хотелось почему-то. Мы и так уже больше походили на снежных баб, вывалявшись в мягком снегу, да и вообще – что за фигня? А фиговая фигня. К командиру такими же рваными шагами, напоминавшими движения киношных зомби, подтягивались остальные спецназовцы. И у всех были одинаковые лица: искаженные судорогой, с неподвижными остекленевшими глазами. Но самое страшное – парни, в отличие от командира, явно собирались действовать не прикладами автоматов, а использовать автоматы в качестве стрелкового оружия. Во всяком случае, дула их автоматов не смотрели в небо, как у Сергея, а медленно, но до захолонувшего сердца верно поднимались на нас. – Мама! – закричала Ника, пытаясь высвободиться из кольца моих рук и встать на ноги. – Нам надо бежать! Они сейчас нас расстреляют! – Да перестань, – проблеяла я, продолжая сидеть на снегу. – С какого перепугу? Так, похоже, очухался разум и пытается все происходящее разложить по логическим полочкам. А логики здесь не было. Зато бред… был. Другого объяснения у меня не находилось. От перенапряжения, от страха за дочь уехала моя собственная крыша, открыв незащищенный разум глюкам. Премерзостным глюкам. Нас с дочкой зажимают в кольцо зомби с автоматами наперевес, а наш папа и муж вместе с остальными участниками спасательной команды играют в игру «Замри!». – Мама, ты что, не понимаешь – ими управляют! Новые! Это они! Они хотят нас убить! Вернее, меня! – Но зачем? – Потому что я – самая сильная из всех, я представляю для них реальную угрозу! Вставай же! Нам надо бежать отсюда! Легко сказать – бежать! А вот выполнить, когда вокруг глубокий вязкий снег, довольно проблематично. Но мы все же поднялись. И побежали. В сторону дороги, где призывно манили открытыми дверцами «тигры». Вот только между дорогой и нами оказался один из спецназовцев. Комод, он же Санек. А дуло его автомата поднялось до уровня моей груди. И шеи Ники… Сейчас, когда я смогла рассмотреть лицо парня вблизи, я поняла, что гримаса, исказившая его лицо почти до неузнаваемости, была гримасой дикого напряжения. Он сопротивлялся! Вернее, пытался, но… Палец на спусковом крючке дрожал все сильнее и сильнее, но все же сгибался. Медленно, но верно. Я зажмурилась и, обхватив Нику, снова хлопнулась на снег, подмяв под себя дочь. А потом загремели выстрелы. Пули с противным вжиком ерзали по воздуху, пролетая иногда в опасной близости и врезаясь в снег рядом с нами. А я могла думать только об одном – хватит ли моего тела для того, чтобы остановить пулю, остановить смерть, оставив ее в себе, не пустив к дочери. Ника подо мной странно затихла, но я чувствовала, что тело девочки напряжено. Еще бы… Знакомство с пулевым ранением у меня уже было, и не могу сказать, что оно мне понравилось. Больно, знаете ли. И теперь моя спина взмокла от ожидания этой боли. Хорошо хоть, что на этот раз все закончится очень быстро… Очередь из автомата – это вам не одиночный выстрел из пистолета, тут без вариантов. Действительно, закончилось. Правда, не очень быстро, но закончилось. А боли все не было. Просто стихла стрельба, затем послышался торопливый хруст снега, и теплые родные руки обхватили нас с дочкой. – Господи, пусть они будут в порядке, пожалуйста! Я не смогу жить дальше без них! И на мое зажмуренное веко капнула слеза. Я стерла ее, открыла глаза и улыбнулась: – Нет уж, Лешик, даже не надейся – жить без нас мы тебе не позволим! – Где, где болит? – Он, похоже, ничего не слышал и не видел, продолжая ощупывать нас с Никой. – Вы ранены? Винс, аптечку сюда! – Да мы в порядке, ни одной царапины, – устало произнесла Ника, прижавшаяся к моему боку. – Мама очень вовремя упала. Теперь все нормально. Они ушли. Правда, не знаю, надолго ли. – Кто – они? – Алексей никак не мог отпустить нас, словно у него свело руки. – Что это было вообще? – Анетка! – до нас наконец доковыляли Сашка и Вика. Именно доковыляли – двигались они как-то странно, словно две алкашки после грандиозной попойки – держась друг за дружку и раскачиваясь. По лицу подруги текли слезы, а глаза Вики напоминали взгляд смертельно раненного оленя. – Вы с Никушей в порядке? – Да, не плачь. Хотя я сама до сих пор не верю в это – такой грохот стоял, словно мы на поле боя попали. – Туда мы и попали, – дернул щекой Алексей. – Вот только очень странный был бой – пистолет Винса против шести автоматов спецназа. И Винс победил. – Он что, их всех?.. – Нет, ну что ты! Но двое ранены, причем оба – в ноги. – Это не Винс победил, – вмешалась Ника. – Это они все победили. И Винс, и спецназ. Они все время сопротивлялись, из последних сил, я чувствовала, но ничего не могла сделать. А потом я снова попыталась всем вам помочь, и у нас получилось. – Но они же стреляли! – Да. Но вверх или в сторону, а некоторые – по ногам тех, кто целился в нас. Самых слабых. – Слабых? В спецназе? – Я имела в виду – самых управляемых. Лешка помог нам с Никой встать, и я смогла наконец рассмотреть «поле боя». Возле двоих парней в камуфляже, лежавших на кровавом снегу, возились Славка и Хали, перевязывая им раны, а Винсент навис над Сергеем и остальными спецназовцами, представлявшими собой скульптурную композицию «Раскаяние». Они сидели на снегу, обессиленно положив руки на согнутые колени, автоматы валялись в стороне, на лицах – непонимание, стыд и отчаяние. А еще – угрюмая злость. Когда мы приблизились к композиции, стыда стало гораздо больше. Сергей, не поднимая глаз, глухо проговорил: – Я… короче, я не знаю, что это было. Но это точно был не я. Я не хотел! Я сопротивлялся, но ничего не мог сделать – словно кто-то чужой перехватил управление моим телом! – И моим, – пробубнил Комод. – Черт, я же чуть не убил вас! Что вообще за хрень тут произошла? Нормально, нормально и вдруг – бац, и тебя нет! Вернее, ты есть, но словно связанный валяешься в камере и смотришь, как твое тело творит беспредел! И ни хрена не можешь с этим поделать! – Я так понимаю, что все мы находились под ментальным воздействием? – тихо произнес Винс, обращаясь к Нике. – Да, – кивнула та. – Но почему это воздействие было направлено только на нас, не задев вас с мамой? Ну с тобой, предположим, все ясно, но мама? – Не знаю, – слабо улыбнулась Ника, прижавшись щекой к моему плечу, – может, потому что она мама? К тому же мамсик тоже попала под раздачу, – она так смешно разговаривала, словно с горячей картошкой во рту. – Понятно, – тяжело вздохнул Винс. – Хотя нет, ничего не понятно. Что это было? Вернее, кто это был? И почему вдруг все прекратилось? Ведь, как я понимаю, нас собирались убить? – Ну кто – дойчи эти, наверное, из подземелья, – процедил Сергей. – Крысы белесые! Пустить бы им газ в нору, чтобы передохли все! – Нельзя, – покачала головой Ника. – Это еще почему? Если они умеют вот так легко превращать боевой обученный спецназ в своих марионеток, они реально опасны! И их надо уничтожить как можно быстрее! – Во-первых, там, в пещерах, есть женщины и дети… – Блин! – А во-вторых, на нас напали не они. – Не они?! Тогда кто? Этот ваш Кай, что ли? – Нет! – судя по зазвеневшему в голосе Виктории отчаянию, она тоже думала об этом. – Он не мог! И… зачем ему это?! – Это не Кай, – успокаивающе погладила руку девушки Ника. – Он вообще ни о чем не подозревает. – Тогда кто? – чуть ли не хором проорали Винс и Сергей. – Новые. – Кто?!! Глава 35 Пришлось мне вкратце рассказать историю наших приключений на Амазонке. По мере рассказа лица спецназовцев мрачнели все больше и больше, но, что характерно, недоверия в них не было. Совсем. Хотя я говорила о вещах, с которыми парни до сих пор были знакомы только по фильмам. Люди-рыбы, люди-птицы, люди-звери… Люди Х, в конце концов, мутанты, обладающие фантастическими для обычного человека способностями. Но – люди, прежде всего люди. И те, кого теперь очень сложно было включить в общую семью рода человеческого. Похоже, Менгеле с младенчества программировал их разум, готовя свое супероружие… О чем явно подумал и Сергей, выразив общую мысль своих бойцов. Когда Шахерезада (то есть я) закончила дозволенные речи, капитан болезненно поморщился и глухо произнес: – Опять фашисты, мать их! Про этого урода, Менгеле, я слышал. И о том, что он в Освенциме творил, – тоже. Получается, он не погиб, а ловко всех нае… гм… обманул, в общем, да? – Именно так, – кивнула я. – Но ты же понимаешь, он не смог бы создать оснащенный новейшим медицинским оборудованием исследовательский центр без серьезной материальной поддержки кого-то извне. – Это само собой. Закопался, сука, в джунгли и продолжил беспредел! Извините. И все равно не понимаю, зачем этим вашим Новым лезть сюда? Допустим, они затеяли переворот в своих племенах и решили разобраться с твоими, Ника, друзьями… – Зубы обломают, – прошептала девочка, но я почувствовала, как вздрогнуло худенькое тельце – она боялась за амазонских индиго. – Надеюсь. Так вот, там все понятно, но зачем им мы? Почему они влезли в наши дела? – Не знаю. Хотя… – Ника прерывисто вздохнула и прижалась ко мне еще сильнее. – Наверное, из-за меня. Я была самой сильной среди индиго. Потому нас и отпустили в конце концов, что начали меня побаиваться. – Кто, твои друзья? – Нет, вожди племен. Я ведь внешне похожа на белых Богов, десятилетиями издевавшихся над ними, и, несмотря на то что я помогла расправиться с ученой зондеркомандой, они все равно не смогли мне полностью доверять. И опасались, что когда я подрасту и стану еще сильнее, то захочу снова поработить их. – Хрень какая-то! – пожал плечами Комод. – Слушай, заткнись, а? – Ашот, все это время угрюмо молчавший, отвесил сослуживцу увесистый подзатыльник. – Не мешай! Ника, но я все равно не понимаю – ты ведь сейчас далеко от этих заср… паршивцев, на другой стороне планеты вообще, какую, на фиг, угрозу ты можешь для них представлять? – Не знаю, – тихо прошептала девочка. – Так, господа и дамы! – Винсент ласково погладил мою дочь по голове. – Вам не кажется, что размышлять над мотивацией поступков малолетних поганцев сейчас не время? Они оставили нас в покое, но могут вернуться и попробовать завершить начатое. Кстати, Никусь, а почему они убрались? – Наверное, устали просто. Это ведь, скорее всего, их первый опыт воздействия на таком расстоянии. А может, мои друзья как-то смогли вмешаться. К тому же вы все сопротивлялись, а потом и я, когда чуть-чуть пришла в себя, немного помогла. – С этим все ясно, – кивнул Винс и повернулся к Сергею: – Ну, что делать будем, парни? У вас двое раненых, их надо кому-то доставить в город. Хотя мне кажется, что вернуться придется всем вам. – Это еще почему?! – хором заорали бойцы. – Потому что у вас автоматы. И вы – хорошо обученные профи, управляя которыми, эти самые Новые могут завершить начатое. – Но ведь и вы попали под влияние и тоже можете причинить вред! – Не можем. Максимум, чего смогли добиться от нас паршивцы, – не вмешиваться в ваши разборки, и то ненадолго. Я ведь в итоге смог поднять пистолет. И Алексей пошел на вас с голыми руками, живым щитом решил стать… Живым щитом? Я вздрогнула и подняла на мужа глаза. И утонула в ответном океане любви и бесконечной нежности. – Дурак ты, Лешка, – еле слышно прошептала я. – Я ведь не смогу без тебя! Помнишь, как в сказке о Медвежонке и Ежике: «Если тебя нет, то меня тоже нет…» – Все правильно, – улыбнулся он. – Поэтому и рванул. Ведь там были ты и Ника, а я уже один раз вас терял. И второго не переживу. Последний осколок кривого зеркала троллей, застрявший в моем сердце, – память об измене мужа, – исчез, растаяв в теплой волне счастья. Да, понимаю, не самое лучшее время плавиться от любви, но вот ведь штука какая – чувства разуму не подвластны. А вокруг нас тем временем все сильнее разгорался костер спора – кто пойдет дальше. Винс и Сергей орали друг на друга, свирепо размахивая кулаками, спецназовцы поддерживали командира, к Винсу присоединились Хали и Славка – гвалт стоял оглушительный. Он даже не стоял – гвалт носился кругами, распространяясь все дальше и дальше и подняв с деревьев эскадрилью воронья. Лица красные, грудь вперед, руками размахивают – петушиные бои, елки-палки. Самостью меряются, забыв о собственно цели нашей операции. И о тех, кому сейчас было хуже всего. О Вике и Саше… Молча уходившими сейчас в сторону, указанную моей дочерью. Где в лесной глуши спрятался хутор, все это время укрывавший от зла маленького мальчика. Идти было трудно – хрупкие фигурки проваливались в снег, когда до колена, а когда – и по пояс, подруга с дочерью буквально таранили снежную целину, но продолжали продвигаться вперед. – Эй, там, на палубе! – крикнула я, сложив ладони рупором. – Хватит глотки рвать, орлы, лучше оглянитесь! Разгоряченные ором физиономии повернулись ко мне, я махнула рукой в сторону уходивших женщин, физиономии флюгерами последовали за моей рукой. Сдавленный, приглушенный всплеск ненормативной лексики, виноватый взгляд в нашу с Никой сторону, и вслед за Викторией и Сашей ломанулись отцы-командиры: Винс и Сергей. Они очень быстро догнали женщин – дорожка ведь была протоптана и, схватив за руки, попытались их вернуть. Помните, как в фильме «Кавказская пленница» Шурик пытался сдвинуть с места своего ослика? Винс и Сергей добились такого же результата. Но в данной ситуации это все же можно было назвать положительным результатом – они хотя бы остановили продвижение упрямиц вперед. А остальным – кроме раненых, конечно, которых усадили в машину – пришлось двинуться следом по проложенной тропинке. – Да погодите же вы! – устало втолковывал Винсент своим женщинам. – Прежде надо все обдумать, составить хоть какой-то план действий, решить, что делать с ранеными, а потом уже… – Вот вы и думайте! – процедила Вика, глаза которой опять горели очень нехорошим огнем. – А я пойду сына спасать. И любимого. Отпусти руку! Ну, слышишь?!! Отпусти!!! Она вдруг забилась в руках отчима, лягаясь, словно испуганный жеребенок. Даже укусить попыталась, но с рукавом куртки зубы не справились. Продолжая выкрикивать что-то непонятное, глядя только в одну сторону – туда, где шел сейчас к сыну Кай. Ведя за собой смерть… – Сергей! – заорал Винс, страдальчески морщась. – Помогай! У тебя транквилизатор при себе? – Откуда? У меня только стимулятор. Но в аптечке есть. – Тогда пошли кого-то – мухой! И к задремавшему на дороге «тигру» метнулась довольно грузная муха в камуфляже – Санек. Я хотела было помочь Саше успокаивать дочь, но вдруг заметила, что моя собственная дочь снова ушла, как говорится, в астрал. Неподвижная, с закрытыми глазами, с побелевшим от напряжения личиком, с выступившим на верхней губе, несмотря на мороз, потом, Ника буквально звенела от напряжения. Губы ее беззвучно шевелились, девочка сжала кулачки, ее шатнуло раз, другой, а третьего не случилось – с двух сторон ее обняли папа и мама, заключив в плотное кольцо любви и щедро делясь этой любовью. Оказалось, что Лешка тоже в состоянии передавать дочери свою энергию. Немного иную по цвету, но тоже светлую, мощную, яркую. И мы вместе почувствовали, как распрямляется внутренне наш ребенок, как дочка становится все сильнее, как уходит напряжение, уступая место спокойной уверенности. Крики и возня за спиной стихли, вероятно, вернулась муха с ампулой транквилизатора и шприцем, и Вике смогли помочь. Затем заскрипел снег под тяжелыми солдатскими ботинками, зазвучал вопросительный голос Сергея, но был на лету сбит снежком предупреждающего шипения Винса. И стало тихо. И снова зашуршал снег – почти прекративший, кстати, мести, заскрипели деревья, каркнул где-то ворон. Так мы стояли довольно долго, а может, мне так показалось – начали замерзать ноги. Но вот Ника глубоко вздохнула, открыла глаза и улыбнулась нам с Лешкой: – Спасибо, мамсопапс! Я без вас не справилась бы! – Справилась с чем? Или, может, с кем? – В голосе Сергея смущенно притаилась надежда – а вы бы не смущались, будучи здоровенным дядькой, к тому же военным профи, ждущим помощи от маленькой девочки? – Нет, к Новым я соваться не стала, вернее, сунулась, но не для того, чтобы силами мериться. Я искала моих друзей. Поэтому присоединилась к самому младшему из Новых, Корху, – он и самый слабый пока. Через него все и узнала. Мои друзья живы! Новые не рискнули их убить, они решили подчинить Сильных себе, опаивая их специальным отваром трав. Этот отвар лишает человека воли и делает его послушным, но состав снадобья известен только шаманам. Менгеле все годы пытался выведать рецепт, но ему так и не удалось. А Новые – смогли. И сегодня заменили чай, помогающий индиго держать связь со мной, этим снадобьем. И заставили Сильных помогать им. Мамс, они все-таки гораздо слабее нас, ура! – Что ж хорошего, – проворчал Сергей, – если твои приятели сейчас на той стороне? – Вот сейчас как раз – нет. – Улыбка Ники стала еще шире. – Во-первых, под чужим контролем мои друзья не могут, как оказалось, действовать долго. А может, Новые просто еще не научились ими управлять. И поэтому нам всем вместе удалось отбить их атаку. А во-вторых, я с помощью мамсопапса смогла разбудить Лхару и Михара… – Кого? – Они у Сильных главные, и они – мои лучшие друзья. Ох, как же Михар разозлился, когда понял, что произошло! Он сейчас будит остальных, и я Новым не завидую! Правда, в ближайшее время ребята не смогут мне помогать, но и мешать никто больше не будет! Глава 36 – Вот это – самая лучшая новость за сегодня! – облегченно вздохнул Сергей. – Прямо как в старом анекдоте – если ты думаешь, что плохо живешь, посели в квартире козла… – Что характерно, многие женщины так поступают в жизни, – проворчала я. – А потом не знают, как от этого козла избавиться. – Пошутила, да? – расстроенно шмыгнул носом Лешка. – Сострила искрометно, а мужу теперь ночами не спать, терзаясь в сомнениях: он по жизни козел или это намек на рога? – В общем, вы меня поняли, – улыбнулся Сергей. – Если утром мне основная наша задача казалась достаточно сложной, то теперь, после исчезновения угрозы чужого вмешательства, все стало очень простым. – Поделитесь с нами, товарищ командир, – подала голос Саша, все это время вместе со Славкой поддерживавшая апатично-вялую дочь, – решением этой простой, на ваш взгляд, задачи. Подумаешь, семечки – отец моего внука ведет за собой тех, кто стремится причинить зло мальчику, да и ему самому тоже. Все это происходит в нескольких километрах от нас, в глухом заснеженном лесу, куда не пройдет даже снегоход, не говоря уже о ваших громоздких монстрах, а это значит, что перехватить погоню мы не успеваем. Остановить их с помощью Никуши – тоже, они защищены от ментального воздействия. Я, видимо, по скудоумию своему, понятия не имею, что нам делать, поэтому с нетерпением жду ваших слов. – Да ладно вам, – смутился Сергей. – Не все так плохо, ведь на Кае защиты нет и постороннего вмешательства тоже нет, а значит, Ника сможет связаться с вашим зятем… – Он мне не зять! – Вопрос терминологии. Так вот, Ника его найдет и предупредит о погоне. Думаю, этот ваш загадочный Кай сообразит, что делать, он все-таки мужчина, не пацан желторотый, а там и мы с ребятами подоспеем. – На чем, на крыльях, что ли? – Почти. На лыжах. – На лыжах? – В измученном взгляде Сашенции плеснула плавником надежда. – А откуда вы их возьмете, я в машине лыж не видела. – Потому что они во второй. На лыжах по снегу, как вы понимаете, бежать гораздо проще, но самое главное – быстрее. И пока Кай будет пробиваться пешком, мы до хутора, где прячут мальчонку, домчим раньше его. – Так что же мы стоим! – оживилась Сашка. – Несите скорее лыжи! А ты, Никуша, передай, пожалуйста, Каю… – Теть Саша, – тихо произнесла Ника, – я не смогу. – Чего ты не сможешь? – С Каем сейчас связаться не смогу. Я устала. – Малышка, – лицо подруги потемнело, губы сжались в тонкую нитку, – ты, наверное, не понимаешь всей серьезности ситуации! Что значит – устала! Мы все устали, сутки на нервах, но… – Сашка, будь добра, заткнись, пожалуйста! – прошипела я, почти физически ощущая, как выгибается дугой спина и пушится хвост. Главное, не говорить с мяукающим подвыванием. – Ника понимает ситуацию лучше нас всех, вернее, глубже – она ее ощущает изнутри… – Так что же она… – Так то же! Ты, я вижу, считаешь ее сказочной волшебницей, способной творить чудеса легко и непринужденно, да? Дунула, плюнула, сказала «крекс-пекс-фекс», и – вуаля! Проблема послушно рассыпается в прах. – Ну… – Так вот позволь тебя разочаровать! Ментальное воздействие вытягивает у Ники на порядок больше энергии, чем любая физическая нагрузка! А особенно когда ей приходится тянуться так далеко, как сейчас. Да еще и в одиночку – раньше ведь ей помогали амазонские индиго. Никуська без нашей с Лешкой энергетической подпитки вообще не справилась бы, но она смогла! И решила основную проблему! Но энергия сейчас – на нуле, а без нее способности не задействовать! Бензин кончился, понятно?! Ой, совсем плохая я что-то, ору и даже ногами топаю. Небось и мордень красная, а сама недавно над спорящими мужчинами хихикала. А чего она! Она, кстати, тоже покраснела, но не от злости, а от стыда. Глаза Сашенции заплыли слезами, подруга всхлипнула и дрожащим голосом произнесла: – Извини, Анетка… Я дурища, я знаю! Но… там… и я… Слезы – штука заразная, как зевота. К тому же отпустило наконец свивавшее меня в узел напряжение, и я почувствовала, как киселем растеклись губы, в носу защипало, а слезные железы заработали с дурным энтузиазмом. На этот раз к нам присоединилась и Ника, расстроенная тем, что не может пока ничем помочь – это можно было разобрать из ее невнятных всхлипов. В общем, бенефис женского трио «Ревушки». Трио – потому что Вика благодаря действию транквилизатора пребывала сейчас в иной реальности и равнодушно смотрела в небо, повиснув на оставшемся в одиночестве брате. Почему в одиночестве? А потому, что из матери сейчас опора была, мягко говоря, никаковская. На периферии зрения и сознания мелькали растерянные лица мужчин. Кто-то пытался напоить нас водой, кто-то – натереть лицо снегом (получив ногой по коленке, ойкнул и ретировался), нам что-то говорили, потом мелькнул шприц, вероятно, с тем же транквилизатором, но в ход его все же не пустили – уж больно результат убойный, если судить по Вике. В итоге нас оставили в покое, правильно сообразив, что слезы сейчас – лучшее средство для снятия стресса. Мы его и снимали, самозабвенно и горько, еще минут десять. А потом шторм начал понемногу затихать, оставив в конце концов лишь легкие волны в виде судорожных прерывистых вздохов и всхлипываний. Вот теперь вода была бы кстати, о чем быстрее остальных сообразили наши мужчины: Винсент и Лешка почти одновременно протянули нам пластиковые стаканчики с живительной влагой. Напившись, продышавшись и проморгавшись от слез, мы увидели, что за время бенефиса нашего трио остальные члены армии спасения зря времени не теряли. На дороге остался всего один «тигр», а шестеро спецназовцев в белых маскировочных комбинезонах поверх камуфляжа заканчивали шнуровать лыжные ботинки. Стоп! Минуточку! Шестеро?! Но ведь двое из них ранены, и отсутствие одного «тигра» означает, что раненых уже увезли, причем вряд ли за рулем был один из них. А это значит, что как минимум трое из команды Сергея выбыли. Но их по-прежнему шесть! И… где Славка, Винс, Хали? Возле нас только Лешка, заботливо вытирающий сейчас лицо дочери своим носовым платком. – Вика! – встревоженно вскрикнула Саша. – Ты где? Где моя дочь? – Успокойся, – улыбнулся Лешка, – она в машине, греется. Мы там печку включили. – Но почему Слава бросил ее? И… и где он вообще? – Мам, ты чего шумишь? – обернулся к нам один из спецназовцев, оказавшийся Славкой. А еще двое – Винсом и Хали. Они как раз надели лыжи и проскальзывали ими на месте, проверяя прочность креплений. – Эй-эй, – нахмурилась Сашка, – а куда это вы собрались? – Каю на выручку, куда же еще, – проворчал Слава. – А мы? Как же мы? Нам тоже надо туда! – Зачем? – Что значит – зачем?! Там мой внук! – Ну да, мы в курсе. Но там и опасно – это раз. Помощи от Ники все равно сейчас нет, малышке надо отдохнуть – это два… – Сам ты малышка, – буркнула Ника, шмыгнув носом. – Сеструха моя сейчас вообще не ходок, – деловито продолжил Слава, – это три… – Ну пусть с девочками останутся Анетка и Алексей, а я… – загорячилась Саша. – Мам, ты не дослушала самый главный счет, который четыре. – Какой еще четыре! – Шесть. – Ты издеваешься, да?! – Мам, да лыж у нас всего шесть пар, по числу бойцов спецназа! – Тогда ты оставайся, а я пойду! – Мама, ты сейчас это серьезно сказала? – усмехнулся Славка. – Абсолютно! Не забывай, что я могу СЛЫШАТЬ, да и тренировки все эти годы не бросала, так что неизвестно еще, кто сильнее! – Вот именно потому, что ты можешь СЛЫШАТЬ, тебе и надо остаться рядом с Никой. Чтобы МАЛЫШКА… – Вот ведь вредина, а! Еще и голосом выделил! – …могла отдохнуть как можно дольше и раньше времени не рвалась на выручку. Пусть РЕБЕНОК релаксирует, а ты пока будешь слушать нас. Как только услышишь что-то серьезное, попытаетесь вместе с Никой нам помочь. Такой расклад тебя устроит? – Логично, – нехотя кивнула Саша. – Кстати, Алексей, а как вы с Хали последнюю пару лыж делили – жребий кидали? – Нет, – усмехнулся Лешка. – Я просто больше нужен здесь. Нике может снова понадобиться помощь мамы и папы. – Взво-о-од! – зычно проорал Сергей. – Все готовы? – Так точно! – Тогда – по коням! Некоторые сомнения насчет устойчивости на лыжах Хали Салима, обиженно всхлипнув, просуществовали не дольше десяти секунд. Этот сын Востока большую часть своей сознательной жизни провел в Европе, а последние десять лет – в Швейцарии, где, как я теперь поняла, немало времени уделял катанию на горных лыжах. Как и Слава. Так что шесть силуэтов в белых комбинезонах уходили в лес очень быстро и ловко и через три минуты исчезли в снежном покрывале леса. Нам оставалось только ждать… Глава 37 Судя по всему, накануне Снежная королева бахнула ведро мохито и пошла вразнос. Другого объяснения столь разнузданному поведению барышни с Северного полюса Кай не находил. Ну в самом деле – мало того, что метель не стихает, так она, метель (или Снежное сиятельство?), еще и норовит слишком пропорциональное, по ее мнению, тело человека вылепить по образу и подобию своих любимых мужчин. Снеговиков. Кай уже три раза останавливался, счищая с себя налипший снег, но через несколько минут мокрая тяжесть снова наваливалась на плечи, а на капюшоне образовывалась очередная креативная шапчонка. Это, конечно, замедляло продвижение вперед, но главным тормозом не было. Пальму первенства уверенно держала другая пакость беспринципной снеговласки – плотное белое покрывало толщиной не менее полуметра, скрывшее под собой ямы, корни и камни. В общем, за час пути Кай смог преодолеть от силы треть расстояния до владения Степаныча, а вымотался так, словно пять раз сбегал туда и обратно. Но вымотался физически, душа же его была переполнена солнечными зайчиками счастья – все это время Кай общался с сыном. Первые полчаса он пытался с помощью Помпошки убедить Степаныча собрать все самое необходимое, одеться по-дорожному самому и одеть мальчика, приготовить сухой паек, проверить лыжи – в общем, взять низкий старт. Поначалу старик вообще не воспринимал слова Михаэля всерьез. Что за ерунда, мальчонка просто слишком мал и неправильно понял отца! Кай небось еще толком не оправился от ранения, вот и делает из мухи слона. Укрывались они больше года в лесу, и дальше будут! Кто их найдет в такую метель! А через месячишко, когда снег растает и можно будет скотину в деревне пристроить, тогда… Стариковское упрямство Степаныча, раньше не особо досаждавшее Каю, сейчас, когда речь шла о жизни и смерти, когда сил и так мало, когда измотан трудной дорогой, проело до печени. Пришлось прервать связь с сыном и бесцеремонно вторгнуться в сознание старика, чего раньше Кай некогда не совершал. Он не собирался делать из Степаныча послушную марионетку, зачем? Это неправильно по отношению к их названому дедушке, пусть даже и на короткий срок, да и тратить силы на постоянный контроль не хотелось. Так что Кай всего лишь показал Степанычу генетическую лабораторию «Аненербе». В которой в качестве подопытных используют не мышек и даже не кроликов… Ужас старика болезненным эхом отозвался в сознании Кая, но цель была достигнута – Степаныч принялся лихорадочно собираться, шепча себе под нос весьма непедагогичные пожелания в адрес проклятых фрицев. А Кай вернулся к сыну, с наслаждением погрузившись в радугу его эмоций. И не замечая ничего и никого… Например, странного дискомфорта в начале пути. Ментального дискомфорта. Или галлюцинации? Ему снова послышался тот детский голос, что и накануне во время нападения Брунгильды. Встревоженный такой голос, искренне переживающий за него, Кая. Он позвал: «Кай! Огля…» И – тишина. Причем неприятная такая тишина, похожая на стеклянный колпак, накрывший его сверху. Даже на несколько мгновений прервалась связь с сыном. Но потом радужный лучик снова восстановился, и Кай не стал заморачиваться над шутками своего изувеченного подсознания. Огля-погля – бред какой-то! И он не оглянулся. И не посмотрел внимательно по сторонам. И снова не заметил приблизившихся почти вплотную преследователей. – Ганс, – прошипел один из них, хватая за рукав второго, – ну не так же нагло! Ты ему буквально в спину дышишь! – А иначе мы его потеряем – метет еще сильнее! Я и тебя еле вижу! – Меня ты еле видишь потому, что я в белом. – Так и я в белом, так что не нуди – Кай нас не заметит. Главное – шлемы наши работают, как швейцарские часики, и этот супер-пупер нас не чувствует. Поэтому и не оглядывается, на свою телепатию рассчитывает. Ты лучше скажи: маячки наши действуют исправно? Что там наши, видят маршрут на мониторе? – Видят, видят. И уже готовят десант нам на подмогу – пятеро наших на лыжах. Пойдут по проложенному нами маршруту. – А зачем нам помощь? Мы что, вдвоем не справимся? С только-только пришедшим в себя после ранения слабаком? – С ним-то мы справимся, но мы ведь не знаем, кто охраняет мальчишку! – Тоже верно, а я как-то упустил это из вида. Странный он все-таки, этот Кай. Мало того, что переспал с самкой недочеловека – брр, даже думать противно, – так еще и ребенка ее принял! И это имея такую женщину, как Брунгильда! – Причем имея, когда захочет он, а не как мы – когда захочет она. – Похотливый хохоток был вбит обратно увесистой плюхой. – Эй! Ты с ума сошел?! – Не смей отзываться в подобном тоне о будущей Матери Нации и нашем лидере! Только с ней у нас есть будущее, иначе мы так и останемся гнить под землей из-за трусости старикашек! И если Мать Нации осчастливливает тебя допуском к своему прекрасному телу, ты должен быть благодарен! Брунгильда поручила нам ответственнейшее дело – выследить, где Кай прячет своего выродка, и обеспечить доставку и выродка, и Кая живьем. Щенок отправится в генетическую лабораторию – он, оказывается, унаследовал способности отца – и там послужит нашему общему делу. А Кай станет донором спермы, не более того. Мать Нации больше не желает рисковать и распорядилась спрятать своего мужа от фрау Ландберг и Президиума. Пусть думают, что дебил заблудился в лесу! – Все-таки ты конь, Ганс! – уважительно пропыхтел напарник. – Я так запыхался, что еле пару слов сказать могу, а ты вон какие речи толкаешь! Черт, как же шлем мешает! У меня голова вспотела под ним, зудит неимоверно! Еще и снег этот, все лицо залепил! – У меня тоже. Но придется терпеть. Что касается снега – без него мы бы вряд ли смогли так долго находиться вне подземелья днем. И обходиться без темных очков. – Ага, только очков нам и не хватало сейчас для полноты ощущений. Их бы в секунду залепило, а очков с мини-щетками у нас нет. Кстати, жаль. – Ну и кто из нас конь, а, Клаус? Все болтаешь и болтаешь, причем не по существу. Это что, нервное? – Нет, просто скучно тащиться молча. – А мне не скучно. Твоя болтовня мешает сосредоточиться, к тому же нас может услышать Кай. Так что лучше заткнись и держи связь с нашими. – Ладно, – буркнул Клаус, расстегивая украдкой шлем. Снимать он его, конечно, не стал, но, отломав на ходу прутик, с наслаждением запустил его под шлем, угомонив наконец чесанием зуд. И весь оставшийся путь продолжал украдкой, периодически отставая от Ганса на шаг, почесываться, словно кабан под деревом. Даже похрюкивал еле слышно от удовольствия. К тому же метель постепенно угомонилась, и можно было не дышать друг другу в спину, а отстать на большее расстояние, продолжая кабаньи удовольствия. В общем, Клаус так расслабился, что едва не хрюкнул во весь голос, налетев на предупреждающе вытянутую руку напарника: – Оргх! Ты чего? – Тс-с-с! Кажется, пришли! Смотри! Откинув украдкой прутик подальше, Клаус вгляделся в указанном направлении: – Точно, пришли! Ты смотри, да он тут настоящую крепость оборудовал! Вон забор какой высоченный, да еще и с проволокой поверху! Слушай, если Кай сейчас туда зайдет, выкурить его обратно будет трудно! – Ты прав! Пора остановить его! Нет, погоди! Калитка открывается! Сейчас посмотрим, у кого наш супер-пупер выродка прячет. Фу-у-у, – пренебрежительно усмехнулся Ганс, – какой-то старый пень! – Да, но у пня в руках довольно современное ружье! И неизвестно, кто еще находится внутри, мальчишки ведь не видно. – Погоди, погоди, – подобрался Ганс, нашаривая на поясе кобуру. – Смотри, старый гриб что-то сказал Каю, и тот оглянулся в нашу сторону! – Думаешь, нас заметили? Но как? – Тебе не все равно – как? Стреляй в деда, а я – Каю по ногам! Сосредоточившись на цели, преследователи не услышали, как за спиной хрустнула ветка. А в следующее мгновение на их плечи обрушилась мускулистая, свирепо рычащая тяжесть. И мощные клыки сомкнулись на запястьях державших оружие рук… Глава 38 Где-то через полчаса Снежная красотка, похоже, устала. Во всяком случае, завеса снега, поначалу плотно-непроницаемая, постепенно редела, хлопья уменьшились почти наполовину, а потом и вообще вспомнили, что они, между прочим, девочки, и красивые девочки, которым не пристало появляться на людях (во всех смыслах) в таком громоздком и нелепом наряде. И в воздухе запорхали изящные ажурные снежинки, искрясь на изредка прорывавшемся сквозь тучи солнце. В общем, последнюю треть пути Кай буквально пролетел – если можно назвать полетом таран сквозь сугробы с периодическими падениями и барахтаньем в снегу. Но это было даже весело! Наверное, благодаря нетерпеливой радости сына, возбужденно щебетавшего сейчас у Кая в голове. И вот наконец сквозь укутанные в снежные шубы стволы деревьев стал виден высокий забор, окружавший владения Степаныча. Дошел! Кай облегченно улыбнулся и заторопился вперед, не опасаясь снова угодить в яму – окрестности хутора он изучил хорошо. «Встречай, Помпон, папа уже пришел!» Мальчик почему-то не ответил. Но ничего странного в этом не было – они и так общались с сыном очень долго, ничего подобного прежде не случалось. Наверное, Михаэль просто устал, а может, ему надоело. Ведь наяву общаться с отцом гораздо интереснее! Особенно когда папка подкидывает его вверх, так, что сердце замирает от восторга, и ни капельки не страшно, потому что знаешь – сильные руки тебя обязательно поймают. Кай улыбался все шире, пытаясь представить: какой сейчас его Помпошка? Да, они не виделись всего два месяца, но сын сейчас в таком возрасте, когда за два месяца ребенок меняется очень сильно. В монолите ограды появилась щель, постепенно превратившаяся в полуоткрытую калитку. Сердце мужчины радостно забилось – вот сейчас он увидит сынишку! Сейчас! Но вместо Михаэля в проеме калитки появился Степаныч. И выражение лица старика Каю не понравилось. Очень не понравилось. – Что? – выдохнул мужчина. – Что-то случилось с Михаэлем?! – С мальчонкой все в порядке, – хмуро буркнул Степаныч. – А вот с тобой что? – То есть? – А то и есть. Ты пошто своих гадов белобрысых сюда притащил? Видать, за два месяца тебе мозги-то прополоскали! Решил сдать мальчонку нечистой крови, да? – Степаныч, ты с дуба рухнул? Что ты несешь?! Никого я не тащил! – Кай недоуменно оглянулся на лес. И с ужасом увидел двоих в белом, в которых безошибочно угадывались его соплеменники: высокие, стройные блондины, похожие друг на друга, как братья. – Но… как?! – От невозможности увиденного измученный разум Кая отказался помогать, оставив хозяина наедине с неправильной реальностью – разбирайся сам. А разбираться времени не было – оружие в руках преследователей уже поднялось на нужную высоту. За спиной клацнул затвор дедовой винтовки, но выстрелы со стороны леса грохнули раньше… Правда, расстреляли, как оказалось, ближайшее дерево. Потому как довольно проблематично целиться, когда твою руку грызут. И при этом утробно рычат. А ты валяешься на снегу и визжишь подстреленным зайцем. – А я гляжу – Казбек с Локом насторожились, потом на забор кидаться начали и рычать, – процедил Степаныч, держа под прицелом Кая. – Сначала думал, волки голодные опять бродят, но на зверье псы по-другому гавкают. Я и попер на площадку глядельную, что ты соорудил. И глядеть начал в тудыть, куда псы указали. Тебя увидал, порадовалси. Но и засомневалси: чегой-то на тебя собаки рычать стали бы? А потом присмотрелси – а следом за тобой энти двое шлепают! И даже не скрываются особо, так, поотстали чутка, и все. Я и скумекал – перевоспитали нашего Кая, вправили-таки ему скособоченные, как фрицы думають, мозги. Велел Михаэлю показать псам, что им делать надоть, а сам приготовился к встрече. Иэ-э-эх ты, скурвился, значцца! Как ты мог – сына свово на опыты! – Старик болезненно поморщился и сплюнул под ноги Каю. – И не вздумай мне щас в голову залезть – мигом курок спущу! – Степаныч, – устало покачал головой Кай, – прекрати молоть чепуху! Ну, ты сам подумай – зачем мне было вас поднимать, что называется в ружье, заставив собираться? Если бы я решил отдать сына для опытов – фу ты, бред какой, даже произносить вслух не хочется, – я вообще бы сюда не пошел, да еще в такую метель! Указал бы своим людям координаты, тебя отправил на охоту, и мальчика взяли бы мирно и без шума. – Ты мне зубы-то не заговаривай! – прикрикнул Степаныч, тщетно пытаясь скрыть заерзавшее в голосе сомнение. – Почем я знаю, что в твоей башке деется? А факт – вон он, вернее, они, под деревьями валяитси, верещить мерзопакостно. Ежели ты ничего плохого не задумал – почему их привел, а? Тока не говори, что не заметил, ты ж у нас даже зверье за версту угадать можешь, а энти тебе чутка не в затылок дышали! – Не заметил я их, не заметил! Хотя признаю, сглупил, расслабился, не подумал. – Об чем ты не подумал? Што мало их привел? – Прости меня, Степаныч, но ты дурак. – Ишшо и обзываитси! – возмутился старик, дернув винтовкой. – А ну, марш к своим! Иди-иди, супостат белесый! Щас будешь их к дереву привязывать, а потом я тебя привяжу. – Степаныч, ну хватит дурить! У нас мало времени, очень мало! Думаю, эти двое уже сообщили координаты своим, и скоро сюда пожалуют очередные гости! – И с имя разберемси! Патронов у меня на всех хватит! В этот момент со двора раздался звон разбитого стекла и глухой стук. А через пару мгновений из калитки вылетел маленький серебряный метеор. Правда, метеор выглядел не совсем правильно – небесные камушки теплые комбинезоны не носят, но передвигался зато именно так, как и положено метеорам. Стремительно. Неудержимо. Пока не врезался в конечную точку полета: – Папка!!! – Помпошик! – Кай подхватил сынишку на руки и уткнулся лицом в родную, так сладко пахнущую молоком и детством шейку. – Как же я соскучился, родной мой! – Нет, я! Нет, я! Я больше соскучился! Я так ждал-ждал! А дедушка меня в доме запер! И злился так на тебя! И ничего слушать не хотел! А я ему говорил! А он не хотел! И запер! А я… я стекло разбил, вот! Потому что к тебе хотел! Дедушка, ты не ругайся за окошко, папа починит! И не злись на него, он хороший! Он самый лучший! А дядек тех я тоже не слышал, вот! – И почему же это вы их оба не слышали? – примирительно проворчал старик, опуская ружье. – А потому что на них защитные шлемы, вон, видишь, на летные похожи? – Кай, поудобнее устроив на руке сына, направился к валявшимся на снегу соплеменникам. – У одного вижу, а у второго – нет. – Слетел, наверное, когда его Лок завалил. Да вон он, лежит. По мере приближения любимого хозяина амплитуда взмахов собачьего хвоста становилась все шире, а частота маха – все чаще. Лок аж привизгивал от нетерпеливого желания броситься навстречу долгожданному другу и завалить того на снег вместе с маленьким любимцем, и вылизывать, и обниматься, и взлаивать от восторга. Но – нельзя. Он поймал врага, который хотел из пахнущей смертью железки причинить вред самым родным на свете существам. И должен охранять этого врага, пока хозяин не отдаст другой приказ. – Та-а-ак, – Кай остановился в двух шагах от валявшихся на снегу соплеменников, – кажется, Ганс и Клаус? Верные прихлебатели Брунгильды? Интересно, а Грета и Президиум в курсе происходящего или это козни моей женушки? Кстати, обряд посвящения в ее постельные рыцари вы уже прошли? Небось и не по одному разу? Милейшая Брунгильда любительница этого дела. – Не смей так отзываться о будущей Матери Нации, предатель! – ненавидяще прошипел оставшийся в шлеме. – Ты оскорбил ее изначально, спутавшись с грязной самкой! Да еще позволив ей родить ребенка, снова осквернив так тщательно очищенную кровь! Хотя, надо отметить, арийская кровь показала свою силу – даже ублюдок самки недочеловека выглядит твоей точной копией! У него и глаза такие же! А если бы его матерью была Брунгильда… – Папа, – губы Михаэля жалобно задрожали, – а почему он говорит на непонятном языке? И почему у него так грязно внутри? – Где – внутри? – Вот тут, – маленький пальчик указал на голову. – И вообще, он весь грязный. Со всех сторон – серый и пыльный! – Замечательно! – ухмыльнулся Ганс. – Ты и способности свои передаешь по наследству! Теперь мы непобедимы! Глава 39 – Ну да, ну да, – покивал головой Кай, аккуратно опуская сына на снег. – Всенепременнейше! Но для начала давай-ка шлемчик снимем. Степаныч! Помоги ему от лишней тяжести избавиться! – Это мы мигом. – Старик закинул ружье за спину и приблизился к сжавшемуся в комок немцу. – Ну-ка, недобитыш, подбородок подними! Мне так сподручнее будет. – Не смей прикасаться ко мне своими грязными лапами, недочеловек! – зашипел тот, попытавшись пнуть подошедшего ногой. Совершенно забыв, похоже, о нависшем над ним звере. Но Казбек, зафиксировав попытку нападения на хозяина раньше самого исполнителя попытки, напомнил о себе весьма болезненно – для той ноги, что выступила в качестве оружия. Крови на снегу прибавилось, поутихший было визг достиг уровня ста децибел. – От жжешь, тля неугомонная! – проворчал Степаныч. – Вона как грабками сучит – не подступисси! – Ладно, сейчас мы его угомоним. Ты отойди в сторонку и Михаэля придержи. – Не надо меня держать, я буду помогать! – возмущенно завопил метеор в комбинезоне, но тяжелые ладони старика уже обняли мальчика за плечи, надежно зафиксировав на месте. В первом ряду зрительного зала. А на сцене тем временем главный герой приступил к делу. Кай медленно, даже как-то небрежно повернулся к подвывавшему уже не от боли, а от страха Клаусу и пристально посмотрел ему в глаза. Клаус знал, как выглядят глаза их сверхчеловека, но и никогда еще серебряный взгляд не задерживался лично на нем, на Клаусе. Обычно он равнодушно скользил мимо, уделяя человеку внимания не больше, чем столу или стулу, к примеру. И Клауса это вполне устраивало! У него и от мимолетного прикосновения этого серебра все тело покрывалось крупными такими пупырышками, вызывавшими нервную почесуху, так что спасибо, увольте нас от ненужного внимания чистейшего из арийцев! И теперь он убедился в собственной правоте. И впервые пожалел, что связался с экстремистской группировкой Брунгильды. Но задний ум – он на то и задний, чтобы активизироваться в тот момент, когда хозяин ума находится в ней. Или в нем. Название этого дурно пахнущего места может быть любым, но суть – одна. Фиолетовые пульсары в серебре становились все больше, они поглощали все видимое пространство, погружая сознание Клауса в фиолетовую бездну. И оставив на поверхности лишь одну-единственную жизненную установку – верно служить Господину, выполняя все его приказы. – Сними с Ганса шлем и принеси его мне, – тихий голос Господина прозвучал в опустевшей голове немца оглушительным набатом. – Лок, отпусти его. Тяжелые лапы, до последнего момента прижимавшие тело к земле, исчезли, и Клаус медленно и неуклюже поднялся, придерживая укушенную псом руку. Затем оглянулся по сторонам, отыскивая указанную Господином цель, удовлетворенно улыбнулся и направился к корчившемуся на окровавленном снегу напарнику. – Степаныч, отзови пса! – отрывисто приказал Кай. – Он там больше не нужен. Старик, впервые наблюдавший «работу» Кая воочию, опасливо покосился на мужчину и велел Казбеку отпустить врага. Зверь с радостью подчинился – он всем своим существом ощущал пульсировавшую в воздухе энергию, и находиться в эпицентре воздействия ему не хотелось. Лучше уж вместе с сыном, Локом, стоять возле старика и мальчика, так спокойнее. Клаус приблизился к напарнику и склонился над ним, пытаясь расстегнуть застежку шлема. Сверкавшие бессильным бешенством глаза Ганса его абсолютно не впечатлили, как и яростные вопли: – Ты что делаешь, тварь?! Очнись! Надень свой шлем!..! Кретин! Зачем ты его расстегнул, урод?!..! Пошел вон!..! – Во блажит, – почесал затылок Степаныч, украдкой глянув на разинувшего от любопытства рот мальчика. – Небось матюками кроет, да? – Есть маленько, – усмехнулся Кай. – Хорошо хоть на немецком, на непонятном. – А что такое матюки? – немедленно заинтересовался Михаэль. – И как ими можно крыть? Ой, папа, смотри, он кусается! Прямо как крыса в той ловушке, что деда в подвале ставил! – Так крыса он и есть, самая что ни на есть взаправдашняя, – проворчал старик. А тем временем Клаус, вытерев прокушенную напарником ладонь снегом, как-то механически размахнулся и сильным ударом отправил Ганса в нокаут. А может, и в нокдаун, во всяком случае, препятствовать выполнению приказа Господина тот перестал. Клаус аккуратно расстегнул застежку, стащил с головы напарника шлем и принес его Каю: – Что дальше? – А дальше – подними свой шлем и отнеси оба в дом. – Нет уж! – возмутился Степаныч. – Еще чего! Не хочу я всякую шваль в свой дом пускать, мало ли чего! А вдруг он очнетси, как тока от тебя отойдет, да снова шапчонку свою на голову натянет, а? Че тада делать будем? У меня в доме ить ишшо оружие имеитси, и забор вон какой – хрен его потом оттуда выковыряешь! Давай-ка лучше я энти шлемы прострелю, они ить нам не нужны и даже опасны! – Наверное, ты прав, – улыбнулся Кай. – Надо их просто уничтожить… «Не надо! Не вздумай!» Кай озадаченно встряхнул головой, а потом оглянулся. – Ты че башкой трясешь, словно лошадь от слепня? – озадачился старик. – И по сторонам зыркаешь – примстилось че? – Ты ничего не слышал? – Нет. Тока этот вот, – дед кивнул на застывшего столбом Клауса, – зомбя твой сопит громко. И дружок евоный стонет. – Нет, детский голос. – Ох, видать, перенапрягси ты, Каюшка! Откуда тутотка детям взяться! А Мишанька вроде ни слова не говорил. – Это не я! – топнул ногой малыш. – Это девочка! А я – мальчик! – Ты тоже слышал? – Кай присел перед сыном на корточки. – Да! Она не хочет, чтобы мы эти штуки портили. – Но… «Кай, я слишком устала, чтобы объяснять, просто поверь! Эти шлемы понадобятся и тебе, и мне, и Михаэлю, и Вике!» Это действительно был голос девочки. Девочки-подростка. Именно тот голос, что звучал тогда в ванной. И сегодня, когда он шел сюда. Кай прикрыл глаза и сосредоточился: «Кто ты? Это ты помогла мне там, в подземелье?» «Да. Меня зовут Ника. Я – такая же, как ты». «Но почему? Почему ты решила мне помочь? И откуда ты узнала обо мне?» «От мамы Михаэля». «Виктория?!! Она… помнит о сыне… обо мне?!» «Ты дурак, да? Как можно забыть о своем ребенке?! Да именно ее боль и тоска и вывели меня на вас с Помпоном!» Кай почувствовал, как замерло, а потом бешено заколотилось его сердце, а мысли сплелись с эмоциями в нераспутываемый узел – общаться с незнакомкой он пока не мог. Но беседа продолжилась – в нее вмешался робкий голосок сына: «Мама? Моя мама? Она есть? Она… хочу к маме!» Личико Михаэля сморщилось, и он горько заплакал. «Скоро! Не плачь, маленький! Мама уже совсем рядом! Вас приведут к нам скоро!» – Мама! – в голос рыдал мальчик. – Я хочу к маме! – Мишанька, ты чего? – Старик ошарашенно переводил взгляд с заходящегося в истерике ребенка на бледного до синевы, но с безумными от счастья глазами Кая. – Чего это с вами обоимя? Он ить давно про мамку не вспоминал, чего вдруг?! Эй, эй, ты куда?! Стой, Мишанька, стой! Кай, да окстись ты – парень убежал! Кай вздрогнул и оглянулся – маленькая фигурка в комбинезоне упорно таранила снег, медленно углубляясь в лес. – Никуда он не убежит, не волнуйся, – улыбнулся мужчина. – Видишь, снег какой. Сейчас я его догоню. – Да куда ж он рванул-то так, объясни! – К маме. – Какой еще маме?! Откедова она взялась? – Приехала. – Да ити твою мать! – Степаныч, какая-то у тебя реакция странная на радостную новость! – А ты оглянись! Казбек, Лок, стоять! Угрожающий рык, грохот выстрелов, отчаянный визг смертельной боли… Глава 40 Расслабленно бултыхавшееся в счастливой эйфории сознание поначалу лишь зафиксировало увиденное, не вникая в смысл ситуации. Но душа Кая, его сердце съежились и почернели, словно их опалило пламенем. Испепеляющим пламенем боли… Наверное, он слишком устал. Постоянная борьба за жизнь, вернее, за смысл этой жизни – сынишку, игра в слюнявого идиота, поединок с Брунгильдой, наконец, этот побег, завершившийся, как он думал, удачно… Как он думал. Но ведь он думал и о том, что выследившие его соглядатаи Брунгильды должны были передать свой маршрут сообщникам, он сам несколько минут назад предупреждал об этом Степаныча! А потом – расслабился. Растаял ледяной стержень в душе, превратившись в лужицу счастья. Теперь вот расхлебывай эту лужицу, кретин. Смотри, как пойманным зайчонком бьется в руках одетого в белый комбинезон верзилы твой сын. Слушай, как он жалобно кричит, как он зовет папу на помощь. И наблюдай за тем, как снег под замершими на снегу собачьими телами очень быстро меняет цвет с белого на красный… И кроши зубы в отчаянном бессилии – головы всех пятерых блеклоглазых клонов были надежно защищены шлемами. – Сволочи! За спиной клацнул затвор, но тот, кто держал мальчика, насмешливо покачал головой, кивнув на приставленный к виску ребенка пистолет: – Даже не думай, старик. Даже не думай. Брось свою пукалку, иначе я снесу выродку полголовы. – Говорил же – следи за мальчонкой, – глухо произнес Степаныч, медленно опустив на снег винтовку. – Догоню, догоню! Что, догнал? Кай промолчал. Не потому, что возразить было нечего – ему вдруг стало все безразлично. Наверное, шок от увиденного окончательно спалил душу, оставив от желания бороться только пепел. Он проиграл. Все. Конец. Остается одно – сдаться на милость победителей и надеяться только на их снисхождение. А может, удастся заслужить прощение жены? Тогда он будет жить, и жить комфортно. Кем-то вроде принца-консорта. Михаэль? А что Михаэль – в конце концов, его вряд ли уничтожат. Все-таки носитель ценных генов, пусть и немного подпорченных самкой недочеловека. К тому же внешне сын – точная копия отца, так что вполне можно рассчитывать на то, что мальчик останется в живых и даже вырастет. Если переживет эксперименты ученых. Ну а если не переживет – что ж, Брунгильда родит других детей, правильных… – Ты чего столбом встал?! – зашипел Степаныч. – Сделай хоть что-нибудь! Вон энтих двоих, что без шлемов, отправь на выручку мальчонки! – Успокойся, – холодно произнес Кай, – умей признавать поражение. Мы с Михаэлем возвращаемся домой. – Домо-о-ой? – недобро прищурился старик, вглядываясь в ставшее вдруг каким-то неживым лицо мужчины. – А я думал, дом Мишаньки здесь. – Ты ошибался. – Папа! – Михаэль уже рыдал в голос, захлебываясь от отчаяния. – Папочка! Ты где?! Я тебя не слышу! Папа!!! – Сдулся твой папа, – ненавидяще процедил Степаныч, – нет его больше. Он хотел еще что-то добавить, но вдруг дернулся и замер. Озлобленное выражение его лица сменилось ошарашенным, а затем власть перешла к сосредоточенности. Но Кай ничего этого не видел. Потому что не смотрел. Он поднял вверх руки и равнодушно произнес: – Я сдаюсь. – Так я тебе и поверил, – ухмыльнулся державший мальчика. – Ты нас всех месяц дурил, притворяясь дебилом, так что новым спектаклем меня не проведешь. Тем более что с Гансом и Клаусом ты смог справиться, даже несмотря на их шлемы. – Мне помогли псы. Но теперь их нет. – Все, заткнись и делай, что тебе велят. Для начала отпусти Клауса и Ганса, они себя странно ведут. – Я их уже отпустил. – Да? Так что же они до сих пор заторможенные такие? Клаус, Ганс, вы в порядке? – Похоже на то. – Клаус встряхнул головой и оглянулся по сторонам. – А что происходит? Последнее, что я помню – Кай подошел ко мне и посмотрел в глаза. И – все. Провал. – Провал, да? – процедил Ганс, сплевывая на снег сгусток крови. – Да ты мне нос сломал, придурок! – Я?!! – Ты! – Зачем? – Шлем стаскивал по приказу этой сволочи! – Не помню… – Гм, а ты, похоже, действительно одумался, – усмехнулся старший, убирая пистолет от виска ребенка. – Впрочем, я не удивлен. Несмотря на все твои завихрения, ты – «истинный» ариец, способный мыслить трезво и рационально. Думаю, Брунгильда это оценит. Но рисковать я не хочу, так что давай-ка, приятель, надевай на голову шлем. – Не хочу. – Это еще почему? Ты же вроде все понял и сдался? – Именно поэтому и не хочу. Унизительно. Я и так на вашей стороне. – Надевай, кому сказано! Иначе прострелю мальчишке ногу! Или руку! – Стреляй, – равнодушно пожал плечами Кай. – Мне все равно. Но шлем я не надену. Мне нельзя. – Что значит – нельзя? – То и значит. У меня от шлема голова болит. – Папа?.. – Михаэль уже не бился и не рыдал, он обессиленно повис на плече верзилы и лишь судорожно всхлипывал, пытаясь поймать взгляд отца. Но у него не получалось – самый родной, самый любимый в мире человек (после мамы, конечно, но ее малыш почти не помнил… так, образ, ощущение), его папочка, которого мальчик чувствовал, понимал, знал всю свою коротенькую жизнь, вдруг исчез. Совсем. Нет, человек, точь-в-точь похожий на папу внешне, остался, вон он, но там, внутри, больше нет света и тепла. Только пыль какая-то… «Успокойся, Помпон, папа скоро вернется. Он просто заболел». – Так, мне надоело тут торчать! – рявкнул старший, поудобнее перехватив вялое тельце ребенка. – Снег почти перестал, и солнце вон выглядывает, глазам больно. – Кстати, для меня очков солнцезащитных не прихватили? – деловито поинтересовался Кай. – Кстати, нет. И так обойдешься – вон капюшон какой глубокий. Ганс, Клаус, вы обратно дойдете? – Я – вряд ли, – простонал Ганс. – У меня нога повреждена. – Понятно. Ну что же, вы с Клаусом останетесь пока в этой халупе, а завтра мы за вами пришлем снегоходы. – А старика куда девать? – Туда же, куда и его собак. Пристрелить. Все, Кай, надевай шлем – и вперед. Гм, ты же без лыж, будешь нас задерживать. Дитрих! – Я! – гаркнул один из преследователей, вытянувшись в струнку. – Уступи свои лыжи Каю. – А я как же? – А ты останешься здесь, за ранеными присмотришь. И старика этого прихлопнешь, когда мы уйдем. – Не надо! – заверещал Степаныч, бухаясь на колени. – Не убивайте! Я буду вам помогать! Я вот и сейчас подмогну! И он неожиданно для своего возраста ловко подхватился с коленей, цапнул все еще валявшийся на снегу шлем и нахлобучил его на голову Кая, еле слышно прошипев на ухо: – Я тебе, поганец, свово унижения долго не прощу! Ты тока вернись сначала! – Да как ты смеешь!.. – возмущенно заорал было Кай. А потом в голове что-то со звоном лопнуло, осыпаясь грязными хлопьями. И от одного прикосновения к этим хлопьям, только что бывшим его желаниями и намерениями, Кая словно током било. Током отвращения, омерзения и гадливости. К себе и своим мыслям. Судя по всему, кем-то навязанным… Но кем именно – он разберется потом, а сейчас надо заняться делом. – Главное, шлем не сымай, – удовлетворенно шепнул старик, увидев вспыхнувший в фиолетовой глубине огонь. – Так девчушка велела. – И уже громче, подобострастно глядя на старшего из немцев: – Вот видите, господин хер, я вам еще пригожусь. Кай еле удержал внутри невольный смешок, но соплеменник, которого, кстати (или некстати), звали Адольфом, явно не настолько хорошо владел русским, чтобы понять издевку деда, он лишь высокомерно поправил: – Надо говорить – герр, а не хер, без «господин», иначе получается господин господин. – Как скажете, хер-хер! – Тьфу ты, идиот! Пристрелить его! Клаус, выполняй! – Так точно! – козырнул здоровой рукой тот и заковылял в сторону отброшенного пистолета. Кай дернулся было, чтобы помешать ему, но старик еле слышно шепнул, стараясь не шевелить губами: – Не суетись! Не мешай ей! – Но… – Цыц, я сказал! Клаус тем временем доковылял до пистолета, поднял его и пошел обратно, деловито очищая оружие от налипшего снега. Остановился как раз посредине между немцами и Степанычем, вытянул руку в сторону старика, прицелился и вдруг, резко развернувшись, открыл огонь по своим… Глава 41 К сожалению, снайпером Клаус не был, и уложить всех преследователей он не смог. К тому же один из них стоял за спиной старшего, державшего Михаэля, и в него Клаус вообще не целился. Но двое из пятерых тряпичными куклами неуклюже осели на снег, делая изначально черно-белую картину еще более кровавой. Третий вопил, судорожно вцепившись в простреленную руку. А четвертый, тот самый, что оказался вне линии огня, сдернул с плеча автомат и, заорав что-то невнятное по содержанию, но понятное по смыслу, выпустил очередь по предателю. – Осторожнее! – прошипел старший, старательно прикрываясь телом мальчика. – Кая не задень! Черт! Ты что наделал, кретин?! – Я… – Лицо стрелка, от рождения не очень яркое, вылиняло еще больше, а глаза цвета застиранных портянок с ужасом наблюдали, как главная цель их погони, тот, которого велено было доставить целым и невредимым, медленно заваливается набок, а на плече его быстро, слишком быстро расплывается красное пятно. – Я не хотел! Я стрелял в предателя! Я… – Я, я, я – что ты заякал, дебил! Лучше проверь, что там с нашими! Эй, старик, как дела у Кая? – Живой пока, – буркнул Степаныч, осторожно расстегивая куртку мужчины. – Но его надо перевязать, рану обработать. У меня в мешке аптечка есть. – Так действуй! Сможешь помочь – останешься жить. Да не дергайся ты, паршивец! – Немец раздраженно встряхнул снова начавшего вырываться мальчика. – А то придется тебя угомонить! Но Михаэль ничего не слышал. И не видел ничего. Кроме лежавшего неподвижно отца, вокруг которого снег становился страшным… – Папа! Папочка-а-а-а!!! Пусти меня, пусти! Большого вреда трепыхания ребенка немцу не причиняли, они просто мешали. До тех пор, пока маленький кулачок не засветил прямо в отороченный белыми, очень похожими на свинячьи ресницами глаз. – Уй-юй! – как-то несолидно взвизгнул детина, выпустив из рук ребенка и судорожно ощупывая лицо. – Вроде цел… Ах ты, гаденыш! Ну, ты у меня сейчас получишь! Дитрих! – Я! – замер по стойке «смирно» неудачливый стрелок. – Держи их под прицелом, а я пока с нашей ударной группой свяжусь. Может, им все же удалось незаметно от Греты взять снегоходы. А я еще отказывался от их помощи – нас ведь целых семеро вместе с той парочкой предателей! – Я не предатель, – подал голос притворявшийся невнятной кучкой Ганс. – Это все Клаус! Наверное, Кай ему совсем мозги вышиб! – Это я ему мозги вышиб! – хвастливо уточнил Дитрих, но, наткнувшись на свирепый взгляд командира, захлопнул рот и сосредоточил внимание на главных объектах. Один из которых лежал сейчас на снегу, не подавая признаков жизни, а другой горько плакал у первого на груди: – Папочка, ну открой глазки! Не пугай меня, папочка! Я тебя совсем не слы-ы-ышу!!! – Мишаня, да не убивайся ты так, – ласково прошептал Степаныч. – Ты лучше сбегай, сумку мою принеси. Мы сейчас папку твово лечить будем. – Правда? – Серебряные глазенки засияли надеждой. – Он не умрет? – Нет, ну что ты, маленький, что ты! Его не сильно ранили, я смогу папке подмогнуть. Кстати, када взад потопаешь, вон, видишь, такая же шапка, как на папе твоем, лежит? – Ага, вижу. – Ты и ее прихвати, ладушки? Мне тоже велено энту ерунду надеть. – Ага, понял! Я быстро! – Мальчик вытер ладошками заплаканные глаза и шустро затопал к калитке, возле которой лежал на снегу вещмешок старика. – Стоять! – заверещал Дитрих, дернув стволом автомата. – Эй, дед, верни его! Не то пристрелю! – Да он за лекарствами побег, папку лечить будем! Герр, как там тебя, объясни ты долдону своему, что тутока к чему! А то, не ровен час, шлепнет сдуру мальчонку-то, а он ить вам нужон, рази нет? – Фу, как ты ужасно разговариваешь, старик! – поморщился старший, убирая в нагрудный карман рацию. – Одно слово – недочеловек! Дитрих, в мальчишку стреляй только в том случае, если он в дом рванет. И то целься по ногам, понял? – Так точно! А что там наши? – Скоро будут! – довольно ухмыльнулся немец. – На трех снегоходах! Великая Мать Нации смогла задурить голову старухе Грете, убедив ту отправить на поиски заблудившегося сыночка снегоход. – А что фрау Ландберг скажет, когда мы привезем мальчишку? – Ничего, – пожал плечами старший. – Она не увидит выродка, его сразу отправят к нашим людям. – А если заговорит Кай? Он ведь, кажется, нас опять обманул! – Да, хитрый, сволочь! Но ничего, на нем шлем, так что пока он безопасен. К тому же ранен, поэтому особых проблем сейчас не доставит. А потом фрау Брунгильда что-нибудь придумает. Наше с тобой дело – выполнять ее приказы, и только. О, видишь, мальчишка вернулся с мешком. И шлем зачем-то притащил! Гляди-гляди, старый пень его себе на голову натянул! Вот ведь обезьяна! Ладно, потом заберу, пусть пока Каем занимается. Кстати, как там наши? – Наповал. А у Ганса снова рана открылась. – И чего он ждет? У него ведь должна быть с собой походная аптечка! – Говорит – собака повредила, когда грызла. – Так брось ему свою! Хотя нет, следи за стариком и мальчишкой, я сам помогу Гансу. Михаэль, присев на корточки, внимательно наблюдал за уверенными движениями дедушки. Мальчик почти успокоился – раз дедушка говорит, что с папой все будет в порядке, значит, так оно и будет. К тому же девочка в голове обещала то же самое. Правда, он ее давно не слышал, как и папу, но малыш чувствовал – девочка где-то здесь, совсем недалеко. Она просто занята сейчас. А потом в голове как-то странно, очень неприятно зашуршало, словно змея вползла, осмотрелась и вкрадчиво прошипела: «Во-о-он, видишь, в мешке нож лежит? Возьми его и помоги дедушке лечить папу. Врачи всегда раны ножом увеличивают, чтобы удобнее было возиться! И ты ножом в рану ткни!» – Так нельзя! – растеряннно пролепетал Михаэль. – Так неправильно! – Чего это неправильно! – удивленно посмотрел на мальчика Степаныч. – Ишь ты, яйцо курицу учить вздумало! Я всю жисть раны и болячки разные врачую, и папку твово когда-то травами на ноги поднял, он потом мой чаек все время просил. Я, кстати, его захватил, дам папке попить, как рану перевяжу. – Деда… – Губы малыша задрожали, а в наплаканных глазах снова заблестели слезы. – У меня в голове змея поселилась! Она противно шуршит и всякие гадости заставляет делать! – Ох ты! – встревожился старик. – А о тебе мы и не подумали! Вот же сволочи какие, а?! За мальчонку принялись! Ника, девочка, ты слышишь это? Я-то ни тебя, ни энтих гадов не слышу в шлеме, но ты уж огради Мишаньку, подмогни ему! А ты, Мишаня, никого не слушай! Это болезнь папкина к тебе приползла, но мы ее выгоним! Сейчас девочка наша тебе поможет! Ну, пришла она? – Не-а, – всхлипнул Михаэль. – Де-е-еда, змея меня заставляет ножик взять! – А мы сейчас ножик уберем от греха подальше! За спинами заскрипел снег, и в следующую секунду чужие руки снова схватили мальчика. – Хватит, набегался! – рявкнул немец. – Старик, заканчивай возиться, нам пора возвращаться. – Вы что, собрались его по лесу вести?! В таком состоянии? Он не дойдет! Лучше Кая в дом перенести… – Ну да, обязательно, – глумливо хмыкнул старший, закидывая на плечо неожиданно вялого мальчика. – Еще и сыночка с ним оставим, потом извинимся и на цыпочках уйдем! Не забыв трупы наших людей забрать и забыв, кто виновен в их смерти! – Ухмылка сменилась злобным оскалом. – С минуты на минуту наши люди на снегоходах должны подоспеть, так что давай, в темпе заканчивай. Да, кстати, шлем-то сними! Не для твоей поганой головы был сделан! – Не сниму, – угрюмо буркнул старик, стараясь незаметно ухватить рукоятку ножа. Но сделать что-либо незаметно, когда соглядатай навис прямо над тобой, довольно сложно. И болезненный пинок твердым носком лыжного ботинка подтвердил это. – Нож отбрось в сторону, старый пень! И быстро снимай шлем! – Слышь, ты, хер-хер, – процедил Степаныч, поднимаясь после пинка, – не мешай мне раной Кая заниматься, а то, не ровен час, помрет он! Кажись, кость задета! Я ему сейчас настой, силы прибавляющий, дам, а потом отдам тебе твою шапчонку, не хнычь! – Сейчас отдай! – Вот ведь привязался! Да не могу я, застежка у ево мудреная больно, опосля возиться буду! – Ну ладно, заканчивай, – раздраженно дернул щекой немец. – Но не надейся сбежать! – Ты за меня не беспокойси. – Старик внезапно побледнел, встревоженно глядя куда-то за спину верзилы. – Ты за себя волнуйси. И мальчонку сюда давай, тока медленно и осторожно, не дергайси… – А что… Вопрос испуганно всхлипнул и трусливо убежал обратно в глотку немца, когда за его спиной почти одновременно послышались рычание, выстрел, противный хруст и душераздирающий вопль Дитриха. А затем к товарищу по партии присоединился и фальцет Ганса. Не выпуская из рук ребенка, немец резко развернулся и буквально налетел взглядом на янтарно-желтые волчьи глаза. Матерый зверь стоял всего в двух шагах от человека, уши его были плотно прижаты к голове, пасть оскалена, а где-то в глубине горла клокотал, нарастая, очень такой неприятный рык. А со всех сторон к обильно залитому свежей, остро пахнущей кровью участку леса бесшумно скользили серые, отощавшие за зиму и от этого особо озлобленные тени… Глава 42 – Эх, мне бы ружжо мое щас! – еле слышно прошептал старик, скрипя зубами от бессилия. – Я бы… Чего застыл, герр, у тя ж пистолет есть, Мишаньке в голову им тока што тыкал! Отдай мне мальчонку и стреляй! – Не успею, слишком долго, – выдавил из себя немец, не спуская помертвевших глаз с напружинившегося перед прыжком волка. – А вот так – успею! И он мощным толчком швырнул маленькое тельце прямо в оскаленную пасть… – Господи, Мишаня!!! – совершенно ошалев от ужаса, старик попытался помешать мерзавцу, но не успел. И мальчик с размаху налетел на клыки. Нежная кожица на щечке мгновенно лопнула и заплакала кровавыми слезами, а Михаэль смог только пискнуть – от страха и боли ребенок почти сомлел. Зверь, явно не ожидавший такого подарка, отступил на шаг и склонился над так легко доставшейся ему добычей. Так вкусно и сладко пахнувшей добычей. Из пасти на снег закапала слюна. – Вот, забирай! – заорал немец, трясущимися руками пытаясь выдернуть из кобуры пистолет. – Он гораздо вкуснее меня, посмотри, какое нежное мясо, какие тонкие косточки! Жри его, а я пока… – Ах ты, сволота поганая! – взревел Степаныч, медленно поднимаясь. – Да я тя щас голыми руками придушу, тварь! Да я… Опаньки! Блондин, справившийся наконец с подло застрявшим в кобуре пистолетом, мимолетно удивился изменившейся вдруг интонации голоса этого недочеловека. Но размышлять над причиной ему было некогда – остальные волки медленно сужали круг, совершенно не задерживаясь возле таких больших, таких аппетитных кусков мяса, еще недавно носивших имена Ганс, Клаус, Дитрих… На что очень и очень рассчитывал единственный оставшийся в живых кусок – по имени Адольф. Голодные звери сейчас должны были с аппетитом пожирать добычу, оставив его на потом! Но они вели себя неправильно! Но самое главное – старик тоже вел себя неправильно! Он почему-то совсем перестал бояться! Недочеловек усмехнулся, покачал головой и, буркнув вполголоса странную фразу: «Во девка дает!», направился прямо к ближайшему волку. Который сейчас должен был смачно хрустеть тонкими косточками ребенка, ведь никакой зверь не удержится, почувствовав на клыках свежую кровь! Но и этот зверь был неправильным!!! Он не тронул ребенка! Поскуливающий от страха мальчишка сидел на снегу, размазывая слезы и кровь грязными кулачками, а волк, аккуратно обогнув ребенка, снова шел к Адольфу! И в янтарно-желтых глазах хищника к охотничьему азарту прибавилось явное презрение. Но… – Бред! – заорал немец, направляя на зверя пистолет. – Ты не человек! У тебя нет эмоций! Нет! Нет!! Нет!!! И он нажал на спусковой крючок. Раз, другой, третий… Но пули с противным визгом ушли в небо, одна, правда, убила еловую ветку, и та с жалобным шелестом упала на снег. – Ты что, дед, сдурел?! – зарычал Адольф, направляя пистолет на ударившего его по руке старика. – Ты зачем это сделал?! Их же вон сколько, закончат со мной – все равно за вас с мальчишкой примутся! – Не примутся, – угрюмо процедил Степаныч, поднимая сжавшегося в комок ребенка. – Им ты нужен! – А-а-а, – в белесых глазах зашевелилось понимание, – вот оно что! Ими кто-то управляет, верно? – Ты смотри, Мишаня, – усмехнулся Степаныч, укрыв дрожавшего мальчика полой своего тулупа, – сообразительный какой фриц попался! – Так это ты, старик?! – прищурился Адольф. – Ты что, колдун местный? – Да пошел ты! – Не-е-ет, это ты сейчас пойдешь! И пистолет в руках немца снова плюнул смертью. Но именно в этот момент волк атаковал. И пуля досталась зверю, с жутким хрустом влепившись прямо в широкую грудь. Хищник умер мгновенно. Но инерция мощного прыжка все-таки донесла уже мертвое тело до добычи, сбив блондина с ног. И подняться он уже не смог. Не успел… Серые тени молча накинулись на извивающееся тело, и по ушам резанул дикий крик, очень быстро перешедший в предсмертный хрип… – Не смотри туда, Мишаня, не надо, – глухо произнес старик, прижав голову малыша к своей груди. – Пойдем лучше к папке, посмотрим, как там евоные дела. Я рану-то толком и не перевязал, тока промыл и лекарство положил. Да и твою щечку полечим… – Степаныч вдруг замолчал, прислушался и, огорченно сморщившись, закричал: – Да что ж энто такое! Кажись, фриц не брехал – подмога на снегоходах катит! Они кончатся када-нить?! Скока их в подземелье – тыща? – Нет, меньше, – криво улыбнулся открывший глаза Кай. – А что, у нас еще гости? И где предыдущие? – Папка! – жалобно вскрикнул Михаэль, измученным воробьенышем выглядывая из-под тулупа Степаныча. – Ты живой? Ты не умер? – Да вроде нет. – А тут так страшно было без тебя! – Вижу. – Кай приподнялся на локте здоровой руки и, нахмурившись, осмотрелся. Волки, абсолютно не обращая на них внимания, трапезничали. И назвать это зрелище приятным глазу и уху не смог бы даже самый прибабахнутый оптимист. – Что произошло, я вижу. Но кто привел зверей? – Девчуха та, наверное, Ника, больше некому. Так, давай-ка, подымайси. – Степаныч аккуратно поставил мальчика на снег и подхватил Кая под спину. – Надо успеть до ворот доковылять, а там отобьемси. Ружжов у меня, ты знаешь, хватит, штоб цельный месяц оборону держать. Смогешь идти-то? – Попробую, – простонал мужчина, побледнев от напряжения. – Мне бы чайку твоего, тогда точно дойду. – От старый хрен! – звучно шлепнул себя по лбу Степаныч. – Я ить и собрался тебе настоя-то дать, да отвлекся маненько. Он вытащил из вещмешка фляжку: – На, пей, да поболе. И побыстрее, твои уже совсем близко, чуешь? Действительно, рокот снегоходов становился все громче. Кай жадно припал губами к горлышку фляги, и терпкая горьковатая жидкость полилась в пересохшее горло. Этот настой всегда был мощным стимулятором для него, а сейчас чай по рецепту старика оказался настоящей живой водой из сказки. Слабость и головокружение, только что правившие его телом, были свергнуты революционно настроенными массами: силой, энергией и жаждой жизни. Конечно, раненое плечо напоминало о себе дергающей болью, но двигаться больше не мешало. – Все, Степаныч, я готов. Ты бери Помпошку и беги вперед, а я следом. – Не, так не пойдет. А вдруг свалисси? – Не свалюсь. Но и бежать не могу пока, а нам ведь надо оружие приготовить! И Михаэля в подвал спрятать. – Не хочу в подвал, хочу с вами! – Давай, Степаныч, бери его и вперед. Не время спорить! – Лады, – кивнул старик. – Тока и ты поспешай! Он ловко подхватил завопившего от возмущения мальчика и, смешно переваливаясь, потрусил к дому. Кай направился следом, стараясь двигаться как можно быстрее. И не только из-за нарастающего рокота снегоходов, но и из-за стремления уйти подальше от тошнотворной трапезы хищников. Степаныч уже почти добежал до спасительных ворот, когда вдруг затрещала автоматная очередь. И старик ничком, прикрыв собой ребенка, сломанной куклой упал на снег. «Хорошо хоть, по ногам, – автоматически отметил Кай, медленно оборачиваясь. – Жить будет». Но больше ничего хорошего не было… Вслед за первым снегоходом, с которого и стреляли, из леса вылетели еще два. И на каждом – по двое соплеменников Кая. Итого – шестеро. Правда, все они были без шлемов, так что… Кай поднял руки, собираясь снять свой, но один из прибывших, тот, что стрелял, угрожающе направил на него дуло автомата и проорал: – Опусти руки! Попробуешь снять шлем – получишь пулю в коленную чашечку! Не смертельно, но больно! Очень больно!..! Адольф?! Дитрих?!.. – Он только сейчас увидел растерзанные тела на залитом кровью снегу. – Что тут произошло?!! – Волки, – криво усмехнулся Кай, махнув рукой в сторону исчезающих за стволами деревьев хищников – они рванули в лес при первых же звуках выстрелов. – Ни… себе! А тебя что, не тронули? – Как видишь. – Но ты же в шлеме, ты не мог ими управлять! – Я и не управлял. – Тогда кто… А, ладно, сам все расскажешь фрау Ландберг. Поехали! – Поехали, – легко согласился Кай, надеясь побыстрее увести своих. Пока они не заметили Михаэля. Степаныч ранен не очень тяжело, оклемается, да и эта неведомая Ника поможет. Главное, чтобы никто так и не узнал о… – Папа! – Тоненький крик со стороны лежавшего на снегу старика заставил всех вздрогнуть. – Папочка, мне страшно! Дедушка так хрипло дышит! Тулуп Степаныча распахнулся, и из-под него на четвереньках выбрался Михаэль. Маленькая среброглазая копия Кая. – Так во-о-от оно что, – недобро прищурился верзила с автоматом. – Ну что же, фрау Ландберг будет очень интересно узнать, что… Он не договорил. Странно дернувшись, как от удара током, он закатил глаза и рухнул на снег, выронив оружие. А следом за ним, словно кегли после страйка, начали заваливаться остальные, причем происходило это беззвучно. Ну, почти беззвучно, назвать полноценными звуками легкие хлопки было нельзя. Кай уже ничего не понимал. Калейдоскоп событий кружился слишком быстро, он не успевал за сменой картинок. Подхватив на руки подбежавшего сынишку, он озадаченно смотрел на выходящих из-за деревьев мужчин. Тоже шестеро. И тоже в белом. Но, в отличие от свалившихся блондинистых кеглей, совсем не похожих друг на друга. Глава 43 Ждать и догонять – два самых сложных времяпрепровождения. Но ждать все же гораздо труднее. Особенно когда не знаешь, что происходит там, в глубине леса, где ничего не подозревающий мужчина ведет к своему сыну смерть… И хотя Вика, оглушенная транквилизатором, сейчас больше походила на зомби, в данной ситуации это было самым лучшим для нее. Если мы сходим с ума от тревоги за в общем-то незнакомых нам людей, то ей пришлось бы совсем худо. И вместо того чтобы помогать нашим, и Саше, и нам с Лешкой пришлось бы отвлекаться на удерживание бедняжки на месте. А сейчас девушка безучастно смотрела в окно на плавно кружащиеся в воздухе одинокие снежинки. Ника, крепко спавшая где-то около часа и проснувшаяся посвежевшей и отдохнувшей, мрачно жевала бутерброд с сыром, запивая его чаем из термоса. – Ну говорила же – не хочу я есть! – бубнила дочура, решив призвать в союзники отца. – Папс, хоть ты маме скажи! А то ей дай волю – она мне в горло трубку вставит, как гусыне фуа-гра, и будет насильно откармливать. – Давай, делай из матери монстра! – пригорюнилась я, не забыв, впрочем, раскрыть пачку печенья. – Жестокого деспота и самодура… Не вздумай! – Я предупреждающе посмотрела на открывшего было рот мужа. – «Служебный роман» я тоже смотрела, причем неоднократно, так что женский вариант слова «самодур» помню. И вообще, теперь твоя очередь угнетать право на самоопределение нашей дочери, так что вот тебе печенье, ребенок должен схомячить полпачки. – Сколько?! – едва не захлебнулась чаем Ника. – Ма-а-амс! – Дщерь, не буянь, – улыбнулся Лешка. – Тебе действительно надо подкрепиться. – Я тебе что, Винни-Пух, что ли? – буркнула дщерь. – Подкрепляться – его любимое занятие. – Если хочешь, я прочту тебе краткую увлекательную лекцию о преобразовании потребляемой пищи в энергию, которая… Саш, ты чего? Привлеченная возгласом мужа, я присмотрелась к подруге – та, только что гладившая по плечу дочку, сейчас сидела столбиком, прикрыв глаза. – Тише, – прошептала Ника, – тетя Саша опять слушает. Сейчас нельзя шуршать упаковкой и хрустеть печеньем, так что я… – Пятеро, – тихий голос подруги показался криком. – На помощь той парочке в шлемах выслали еще пятерых. И тоже в шлемах. – Ну, пока они дотелепают, – отмахнулся Лешка, – наши уже будут на месте. – Только эти бегут на лыжах, – губы Сашенции дрогнули, – и они, кажется, гораздо ближе наших. И еще… Ох! Она дернулась, словно от удара током, и зажала уши руками. – Что, что такое? – всполошилась я, подавив инстинктивное желание кудахтнуть. – Грохот! Я не успела перестроиться… Такое ощущение, что в голове граната взорвалась! Ч-черт! Я теперь как минимум час не смогу слышать далеко! – Граната?! – кудахтанье уже клокотало где-то возле миндалин. – Там что, бой? – Да нет. – Саша, болезненно сморщившись, массировала виски. – Это двигатели снегоходов заработали, причем сразу три. – Охотники? – Увы, нет. Очередная партия погони. – Да они что, совсем с ума сошли?! – Лешка недоумевающе переводил взгляд с меня на Сашу. – За одним человеком высылают целую армию! – Не забывай, он не совсем обычный человек! – Да, я помню, но они ведь все в защитных шлемах! И явно вооружены, причем не водяными пистолетами! – Никусь, – Саша жалобно посмотрела на мою дочь, – ты как? Отдохнула? – Да, теть Саш, – кивнула та, с облегчением откладывая пачку печенья. – И подкрепилась, даже перекрепилась, так что теперь смогу помочь. Наверное. – Наверное?! – Я постараюсь, теть Саш! Вы только не давите на меня! – Да я же и не… – Вы мысленно давите. – Понятно. – Я открыла дверцу джипа и выбралась наружу. – Давай, дочур, выходи. И папу с собой прихвати… – Я что, чемодан, что ли? – проворчал папа. – Не надо меня хватать, я и сам передвигаться умею. – Саша, а ты останься в машине. – Я остановила сунувшуюся было следом подругу. – Но почему? Я ведь хочу знать… – Во-первых, ты должна быть сейчас с дочерью, вряд ли действие транквилизатора будет долгим, а во-вторых, реально помочь ты все равно не сможешь – проблемы со слухом, а твое нервное напряжение отвлекает Нику. – Да, но… – Все, хорошая моя, мы пошли. Времени на спор нет. И не выходите, пожалуйста, из машины! – Пошли? Но куда пошли? Туда, в лес, что ли? – Сашка, не тупи! В какой лес? Мы просто отойдем подальше от машины, чтобы Нику ничто не отвлекало. – Ну хорошо, – нехотя кивнула подруга, а потом вдруг вцепилась в мою руку раскаленными ладошками и умоляюще прошептала: – Анетка, вы… ты… – Даже не сомневайся, – улыбнулась я. – Мы справимся. Все будет хорошо. Саша кивнула, вытерла сбежавшие из-под надзора слезинки и захлопнула дверцу джипа. – Ну, доча, – повернулась я к стоявшей рядом с отцом Нике, – где у нас разместится командный пункт? – Мне все равно. – Тогда в глубокий снег не пойдем, давай туда, немного вперед по дороге. Ты сама определяй, где тебе не будет мешать Саша. Мы отошли от джипа метров на двадцать, прежде чем Ника сказала: – Достаточно. И закрыла глаза, мгновенно сосредоточившись. А мы с Лешкой заключили нашего странного, необычного, но такого родного ребенка в защитный круг любви. И только этот круг помог Нике справиться. Потому что Михар и Лхара, как оказалось, не смогли отыскать место, где затаились Новые. Да они и не искали особо, занявшись возвращением остальных Сильных, с трудом выходивших из-под чужого контроля. Гомункулусы Менгеле быстро сообразили, кто помешал их планам, и, разозлившись, решили столкнуть лбами Нику и Кая – сами они не могли справиться с моей дочерью, силенок не хватало. А вот Кай, по их мнению, казался более подходящей добычей. И, объединившись, они ударили по его разуму. И у них почти получилось… Я впервые присутствовала при ментальном сражении, и могу сказать одно – ощущения не из приятных. Казалось, все волосы на теле встали дыбом, наэлектризованные мощнейшим энергетическим полем. И источником этого поля была наша девочка, тоненькая хрупкая хохотушка Ника… Совершенно неузнаваемая сейчас – лицо девочки словно повзрослело лет на десять, сжавшиеся в нитку губы, сосредоточенно сведенные брови, все отчетливее проступающая синева под глазами и все сильнее бледнеющее лицо… Материнский инстинкт сорвал голос, пытаясь докричаться до меня, заставить схватить дочь в охапку и прервать этот жуткий бой. Обнять, укрыть, защитить – она ведь совсем маленькая еще, ей всего лишь десять лет! Ей в куклы играть надо, а она… А она отчаянно сражалась за жизнь абсолютно чужих ей мужчины и мальчика. Из последних сил. Последние минут двадцать мы с Лешкой держали дочь на руках – стоять она уже не могла. А потом все кончилось. Резко и неожиданно. Опушенные длинными темными ресницами глаза нашего ребенка вдруг распахнулись, и Ника устало улыбнулась: – Все. – Что – все? – проклекотал Лешка и закашлялся, выбрасывая из себя накопившиеся напряжение и страх за дочь. – Наши успели. Теперь все будет хорошо. – А эти, выкормыши Менгеле, угомонились? – Вроде да. А может, Сильные очухались наконец. Во всяком случае, Новых пока не слышно. – Ника! – Дверца джипа распахнулась, и к нам раненой чайкой метнулась Виктория. Она явно еще не до конца пришла в себя, во всяком случае, ноги плохо слушались хозяйку, периодически роняя ее на снег. Выбежавшая вслед за дочерью Саша помогала ей подняться и пыталась замедлить бег, но девушка рвалась к нам, к своей последней надежде. Совершенно не обращая внимания на задыхающийся крик матери: – Викуся, погоди! Ты же ей мешаешь! И снова падала, и снова вставала – двадцать метров Вика преодолевала минут пять, не меньше. За это время Никуська уже смогла самостоятельно удерживать вертикальное положение, пусть и с помощью мамы с папой. Но стояла сама. И улыбалась радостно и легко. И добежавшая наконец Вика увидела эту улыбку. И все поняла. Прижав дрожащие пальцы к губам, она робко переспросила: – Они… живы? – Да. Все хорошо. Наши уже там. – Я… Я хочу к ним, туда! – Они тоже очень хотят к тебе. Они уже едут, на снегоходах. Скоро будут здесь. Но скоро растянулось минут на сорок. И все это время Вика ледяной скульптурой застыла на одном месте, неотрывно глядя в сторону леса. В ту сторону, куда ушли наши. Она не реагировала на уговоры матери ждать в теплой машине, отказывалась греться чаем, жизнь в ней словно замерла. И вернулась только тогда, когда до нас донесся рокот снегоходов. Вика вздрогнула, сжала руками ворот куртки и шагнула навстречу звуку. Раз, другой, третий… Потом побежала, пробиваясь сквозь глубокий снег. Сашка рванулась было за ней, но я удержала подругу за руку. А из леса вылетел первый снегоход. Заложив довольно крутой вираж, он направился к спотыкающейся одинокой фигурке, остановился метрах в трех от нее. И пространство вокруг нас пронзил, улетев во Вселенную, тоненький ликующий крик: – Мама!!!