Шрифт:
63
ТОРЖЕСТВО
I
Мир завершен был только в двадцатом веке. Нынче он стоит по грудь в безвременье, и голова еще ничего не знает о потопе, о хищных рыбах, но вода уже подобралась к губам, и, слегка отплевываясь от брызг, они говорят о двадцатом веке. О том, что этот век был последним и теперь осталось только вырасти, выйти на мелководье, го есть повзрослеть, осознав, что двадцатый век был веком апокалипсиса. Иначе мы все утопнем. II
Власть в мире слишком долго была в руках теней. Беда началась задолго раньше — с братоубийства вассальных соперничеств, иудовых поцелуев, опричнины, разинщины, пугачевщины, реформ Петра на человеческих костях, бироновщины, декабристов, крепостничества, Японской войны — Цусимы, Порт-Артура, погромов, с начала Первой мировой, с начала революции, Гражданской войны, Брестского мира, коллективизации, голода, Большого террора, баварской пивной, хрустальной ночи, Катыни, Ржева, Мамаева кургана, войны, войны и победы, борьбы с космополитами, врачами, генетиками, диссидентами… В результате Родина окончательно превратилась из матери в мачеху и низвела образ человека, сделала всё возможное, чтобы сыны ее перестали ее любить. III
Нелюбовь к матери — одно из самых тяжких чувств — приводит к тому, что любовь замещается ненавистью к себе и к другому. Ненависть есть страх, а он близок к смерти, ко лжи, небытию, ко всем тем стражникам, что служат поработителям. Двадцатый век оглушил и полонил человечество. Теперь надо выйти из рабства. Накормить Третий мир — обогреть, обучить, вылечить. Привести к Аврааму его сыновей — Ишмаэля и Ицхака. IV
Что оставило нам в наследство удобрившее забытье столетие? Сонм исключений для подтверждения правил. Но первым делом двадцатый съел девятнадцатый. Вместе со всеми идеями света, верой в будущее и человека, который отныне уже никогда, никогда — ни через сто, ни через двести лет не станет человеком. Дизель съел паровую машину. Корпорации съели государство. Банки переварили золото и платину в цифры. V
Единственное, что вместе с болью вселяет надежду, — то, что зло забывается. Только бесчувствие способно помочь устоять перед лавиной вечности. Неравнодушие губительно. Сначала тоска вас берет за жабры, потом вы ощущаете себя несчастливым, и каждый новый день все гуще замазывает вам зрачки сажей. А по вечерам вам надо вставать в очередь за хлебом на завтра. И в этой очереди вас мучат мысли о загробной жизни, что она окажется еще хуже; и даже ничто, пустота не кажется наградой, ибо вы опасаетесь, что и там — за гробом — всё останется по-прежнему. И потому вас охватывает бесстрастие, холод и немота. Иногда всё же что-то щиплет изнутри душу, когда вы вновь обнаруживаете, что не способны к любви — ни к женщине, ни к детям. И приступы ужаса становятся реже, но сильнее. Самые слабые из-за того, что утратили жалкий ничтожный образ человека, готовы свести счеты. Сильные, как всегда, выживают. VI
Главное, чему научил двадцатый век, — выживанию. Ибо основная часть войны — молчание погибших. Война, которую мы знаем, нам известна со слов выживших. Да и то — говоривших о ней неохотно. Победа в их глазах была торжеством, но не избавленьем. В двадцатом веке метрополии покинули провинции и междоусобье разграничили по дланям рек, по позвоночникам горных хребтов или провели границы рейсшиной. Ода радости освобожденных народов была заглушена плачем по цивилизации, ибо в такие места цивилизация возвращается только вместе с войной. Средневековые святые навсегда замолкли при виде ипритовой дымки. Ядерный гриб над Хиросимой выжег им глаза. С тех пор у нас развязаны руки. VII
Теперь, как дождаться мессии? Окажется ли он человеком? Группой соратников? Героем социальных сетей? Великим анонимом? Или целой эпохой? Неужели на белом осле он въедет в замурованные Золотые ворота? Когда из разбомбленного зоопарка Газы сбежали любимицы детворы — зебры, работник умело раскрасил ослов. И дети были рады. Так как же приготовиться и услышать поступь Машиаха? Как не упустить момент? Бог видит нашими глазами. Руки наши — Его. История — божественное откровение. Камни Иерусалима — срубленные головы библейских великанов. Туча над ними понемногу приобретает форму быка, принесшего спящую Европу к алтарю будущего Храма. Время замедляется, подобно кораблю, неслышно приближающемуся к причалу. 64
ДЕНЬ ДЕВЫ