— Тимофей! — начальственно крикнул старшина. — Ты перед людьми свой характер не показывай! Поди проспись! Тут дело опчестенное — сход! А ты…

— Протестую! — Тимофей вскочил на передок брички и махнул флагом. — Протестую против революционного беззакония! Какой такой сход без знамени революции? За что боролись? Требую решать дело под сенью штандарта революции! Именем совести и закона!

На минуту толпа притихла. Людям стало неловко. Оно и верно, надо бы с красным знаменем по случаю революции… И не пьян вовсе сейчас Тимофей, трезвый как стеклышко!.. Перебирает, говорите, иногда? А вы бы сами попробовали против дредноутов «Гебен» и «Бреслау» вести бой в железной башне у пушки — двенадцать часов без глотка воды! Ребра поломаны, голова контужена, барабанная перепонка в ухе лопнула. Егория ему за это нацепили! А вы говорите!

— Верно! Правильно! — закричали из толпы. — Пускай старшина на старое не тянет! Ура Тимофею Гречке, матросу!

А Тимофей Гречка успел уже водрузить знамя на самой бричке. Он воткнул древко в то гнездо у передка, куда возчик вставляет кнут. Знамя наклонилось и зашелестело на ветру, щекоча спины лошадям.

— Хорошо мух отгонять, — насмешливо крикнул Омельяненко. — Нужно и себе завести такое, чтобы слепни коней не кусали!

В кругу степенных хозяев пробежал хохоток: «Уж этот Григор — всегда насмешит!»

Водрузив знамя, Тимофей успокоился. Он спрыгнул с брички на землю, сдвинул бескозырку на бровь, подтянул клеши, откозырял знамени и пошел к фронтовикам: хоть была то и сухопутная снасть, а все–таки своя братва, вместе кровь проливали — они на суше, в окопах, а он на «канаве». Канава, по–матросски, — море. Фронтовики встретили Тимофея сердечно: хлопали по спине, сдвигали бескозырку с брови на затылок и обратно с затылка на бровь. Заправила фронтовиков, безногий Вакула Здвижный, извлек из зашпиленной пустой штанины сороковку, заткнутую сердцевиной кукурузного початка, и предложил Тимофею:

— На, браток, хлебни! Для успокоения сердца. Ты как, партейный будешь или просто — от чистого сердца?

Но Гречка решительно отстранил бутылку:

— Непьющий вроде… Вопрос революции решается…

Старшина тем временем объявил порядок дня.

— Будут ли какие вопросы?

Вопросы были, да еще какие!

Первым вырвался Авксентий Нечипорук.

— Вопрос! — крикнул Авксентий. — Нарежут людям землю или не нарежут? И как — даром или нет? И теперь же, пока панский хлеб еще на корню, или погодя — когда пан управится с урожаем? Потому как, ежели нарежут, а своего зерна нет, так и…

— Дядька Авксентий! — прервал его старшина. — Погодите! Резать или не резать — об этом, как сказано, решит Учредительное собрание. А потом — вы же сразу двадцать вопросов загнули, а нужно порядка придерживаться. У каждого свои вопросы есть, а вы, дядька, сразу за всех…

— Нарезать! — завопил Тимофей Гречка. — Немедленно нарезать… С панским хлебом! А покосим сами! Земля крестьянам, фабрики рабочим! Долой буржуазию! Паразитам амба!

Это было как сигнал к авралу. Весь выгон загудел: «Нарезать тотчас же с пшеницей!» И напрасно старшина и председатель земкома надрывались, призывая людей к порядку. Женщины тоже подняли крик.

Григор Омельяненко попытался утихомирить сходку:

— Люди добрые, да побойтесь вы бога! Земля без устройства и под кладбище неудобна! Спопервоначалу надобно Учредительное собрание, чтобы закон написать!..

— А когда же оно будет, это Временное или, как там его Учредительное собрание? Долго ли закон написать? Вон наш писарь за один день по пять законов переписывает! О чем же Учредительное или, как его, Временное правительство только думает?

— Долой Учредительное собрание! — гаркнул Тимофей Гречка.

Фронтовики, даром что сухопутная косточка, поддержали моряка в один голос:

— Долой Временное! Пусть будет постоянное, правильное! Пускай землю нарежут, а то как бы мы костылями делить не пошли! За что кровь проливали?

— Чего там ждать! — кричали женщины. — Терпения нет. С голоду пухнем! Пускай отмерят каждому, что полагается от революции!

Девчата также подняли писк, но общий шум почти заглушил их голоса, и потому невозможно было понять, чего именно они требовали. Видно, и им нужна бы хоть полоска земли на приданое.

— Люди! — взмолился старшина, вытирая лысину платком. — Люди! Не для того ведь мы собрались сейчас! Ну и народ…

— А ежели не для того, то нечего и торчать здесь! По домам разойдемся. Дома и без того дела хватает!..

Один лишь управляющий Савранский оставался словно бы равнодушным ко всему, потому что ему и верно не было до этого никакого дела. К сорока десятинам, которые у него есть, ему, конечно, ничего не прирежут, а господскую землю, пока не выйдет закон, все равно никто не тронет: на то есть власть, пускай даже и временная, а все же с милицией и стражниками. Вон в Григоровке уже попробовали! Так казаки живо перепороли шомполами две сотни крестьян. Он пренебрежительно ухмылялся в усы, и это не ускользнуло от внимания Тимофея Гречки.