Шрифт:
— Эмили Дикинсон, — ответил я.
— Браво, — восхитилась она, обняла меня за шею и легонько поцеловала в губы.
Тогда я сказал:
— Моя очередь. Условия те же:
Любой, способный размышлять На мнений ярмарке цветной, Вам скажет: красноречья мать — Бездушный говор заводной [21] .— Ну, это посложнее, — задумалась она, снова обвивая руками мою шею. — Эмили Дикинсон.
21
Перевод А. Бохонова.
— Я потрясен!
Мы снова поцеловались. На этот раз поцелуи длился дольше.
— Теперь я, — сказал она, не убирая рук с моей шеи. — Готов?
— Абсолютно.
— Слушай внимательно, — заметила она. — Хитрый ход.
Печаль — это мышь, Что скребется в груди — ныряя В свою чуткую тишь, — И в поисках быстро шныряя [22] .— Трудная задачка, — сказался.
22
Перевод Л. Ситника.
— Давай рискни.
— Но вдруг я ошибусь? Что тогда?
Она притянула меня к себе:
— Я надеюсь, что ты дашь правильный ответ.
— Это случайно не… Эмили Дикинсон?
— Бинго, — просияла она и повалила меня на песок.
Наши поцелуи были страстными. После нескольких сумасшедших мгновений, однако, голос разума протрубил мне в ухо не хуже воздушной тревоги. Внимая ему, я попытался высвободиться, но Марта прижала меня к песку и прошептала:
— Не вздумай. Только…
— Не могу, — сказал я.
— Можешь.
— Нет.
— Всего на одну ночь.
— Так не получится, и тебе это известно. Такие вещи обязательно аукнутся. Особенно…
— Да?
— Особенно если… ты ведь знаешь, что одной ночью мы не ограничимся.
— Вот как? Ты тоже это чувствуешь?
— Что — это?
— Это…
Я мягко отстранил ее и сел:
— Я чувствую, что… пьян в стельку.
— Ты не понял, верно? — спросила она. — Посмотри вокруг: ты, я, это море, этот остров, эта ночь. Не какая-нибудь ночь, Дэвид. Эта ночь. Эта особенная, неповторимая ночь…
— Я знаю, но…
Моя рука легла ей на плечо. Она взяла ее и крепко сжала.
— Будь ты проклят со своим благоразумием, — сказала она.
— Я бы хотел…
Марта наклонилась и поцеловала меня в губы.
— Пожалуйста, заткнись, — сказала она. Затем поднялась на ноги: — Пойду прогуляюсь.
— Могу я пойти с тобой?
— Думаю, мне лучше прогуляться одной, если ты не имеешь ничего против.
— Уверена?
Она кивнула.
— С тобой ничего не случится?
— Это же мой остров, — сказала она. — Все будет в порядке.
— Спасибо за вечер.
Она печально улыбнулась:
— Нет, это тебе спасибо.
Марта повернулась и пошла по пляжу. Я подумал — а может, догнать ее, обнять, наговорить всякой ерунды насчет любви и неподходящего времени, а заодно и о том, как я не хочу еще больше осложнять свою жизнь и как мне ужасно хочется поцеловать ее?..
Но вместо этого я поступил рационально и вернулся в дом. Сев на кровать, я закрыл лицо руками. Какой же странной выдалась эта неделя… Это было все, что пришло мне в голову, потому что мои умственные способности после длительных алкогольных возлияний пребывали в токсическом шоке. Будь я в состоянии правильно оценить все свалившееся на меня, включая мелькнувшую было мысль о том, что, возможно — только возможно! — я немного влюбился в Марту, я бы решил, что тронулся.
Но у меня не было возможности упиваться чувством вины. Как и вчера, я отключился, лежа поперек кровати полностью одетым. Только на сей раз я не просыпался до шести тридцати.
Разбудил меня легкий стук в дверь. Я пробормотал что-то смутно напоминающее английский, дверь отворилась, и в комнату вошел Гэри с подносом, на котором стояли кофейник и большой стакан воды. Я обнаружил, что ночью кто-то накрыл меня пледом. Интересно, кто же этот добрый самаритянин?
— Доброе утро, мистер Армитаж, — сказал Гэри. — Как вы себя чувствуете?
— Неважно.
— Тогда вам нужны вот эти две штучки, — сказал он, бросая две таблетки «берокки» в стакан с водой.