Шрифт:
И опять, как в первый раз, совет показался вполне благоразумным трем компаньонам и был ими единодушно принят.
Они предстали перед судьями в самый благоприятный момент. Все дхармапурские власти как раз в это время сошлись в судилище, а никаких дел для рассмотрения не оказалось, так что когда четыре брахмана заявились со своей просьбой, их дело сейчас и было назначено к слушанию.
И вот один из четырех брахманов, выйдя вперед, рассказал, не опуская ни малейшей подробности, обо всем, что между ними произошло из-за приветствия воина и из-за его неопределенного ответа на их просьбу разъяснить дело.
Рассказ этот не один раз прерывался громкими взрывами хохота всех присутствовавших. Председатель судилища был человек очень веселого нрава и искренне обрадовался подвернувшемуся случаю устроить для себя и для других судей даровое развлечение. Он напустил на себя самую торжественную серьезность, велел всем молчать и обратился к тяжущимся со следующими словами:
— Вы в этом городе чужие, и потому нельзя решить ваше дело по показаниям свидетелей, знающим вас. А значит, есть только одно средство просветить ваших судей. Пусть каждый из вас расскажет случай из своей жизни, который наилучшим образом выкажет его глупость. Выслушав ваши рассказы, мы и будем в состоянии рассудить, кому принадлежит первенство, и следовательно, кто из вас имеет право приписать привет солдата исключительно себе.
Все тяжущиеся согласились на это предложение, и один из них начал рассказывать:
— Вы видите, я одет не очень роскошно, и это не только сегодня, так происходит уже давно. А отчего мой костюм пришел в такое расстройство, об этом я вам сейчас и расскажу.
Несколько лет тому назад наш сосед, купец, человек очень жалостливый до брахманов, подарил мне на одежду два куска полотна, самого тонкого, какой только видывали люди в нашем селении. Я их показывал всем своим знакомым, и все они диву давались, глядя на него. «Такой роскошный дар, — говорили все, — доказывает только, что ты творил много добрых дел при прежних твоих переселениях, [1] и это тебе воздаяние за те дела; в теперешней жизни тебе не за что бы и дарить, потому что ты слишком глуп».
1
Речь идет о переселениях душ, о перевоплощениях, в которые веруют индусы. — Примеч. перев.
Ну, я, конечно, благодарил приятелей за их доброе мнение и, прежде чем сделать одежду из этого полотна, я его вымыл, как следовало по обычаю, чтобы очистить его от прикосновений ткача и купца, людей низшей касты.
Для просушки я его повесил на дерево. И вот случилось, что под полотном, пока оно висело и сохло, прошла собака; я ее увидал, когда она уже прошла и отошла далеко, и не знал, коснулась она его или нет. Я спросил у своих детей, не видали ли они, как прошла собака, задела полотно или нет? Они сказали, что не заметили. Как тут быть? Я стал на четвереньки и держась так, чтобы быть ростом с собаку, прошел так под полотном, а сам и спрашиваю у детей: «Задел я за полотно или нет?» Они отвечают: «Нет!»
Я так обрадовался, что даже подпрыгнул от радости. Но тут мне вдруг вспомнилось, что ведь у собаки-то хвост, и что она его держала торчком и могла им задеть за полотно. Надо было, значит, снова сделать испытание с хвостом. Вот я прицепил себе на спину серп, а сам велел детям внимательно смотреть, как я буду проходить под полотном, задену его серпом или не задену. Дети и говорят, что на этот раз полотно было слегка задето.
Такая меня взяла досада, что я не помня себя, схватил полотно и разодрал его на тысячу клочков.
Скоро молва об этом разошлась среди соседей, и все начали меня стыдить и обзывать дураком.
«Ведь если бы даже полотно и было осквернено таким легким прикосновением, разве не мог ты прочитать над ним очистительные молитвы? — говорили мне. — Наконец, если уж ты считал его окончательно оскверненным, зачем же ты его рвал, отчего не отдал какому-нибудь бедняку шудре? Кто же после такой дурацкой выходки будет тебе дарить ткань на одежду?» И, увы, так оно и вышло. С тех пор, у кого не попрошу полотна, мне в ответ только хохочут да спрашивают: «Зачем тебе полотно? Чтобы изодрать его в клочья?»
Когда он кончил рассказ, один из присутствовавших сказал ему.
— Ты, должно быть, мастер бегать на четвереньках?
— О да, я ловко бегаю на четвереньках, — отвечал брахман, и сейчас же, опустившись на руки, обежал раза два-три вокруг залы судилища, заставив зрителей покатываться со смеху.
— Ну, довольно, — сказал председатель. — То, что мы слышали от тебя, а потом и видели, конечно, говорит о многом в твою пользу. Но все же мы не можем ничего решить, пока не выслушаем других. Рассказывай теперь ты, — обратился он к другому брахману.
— Для того, чтобы предстать в приличном виде на смарадану, куда мы идем, — начал второй брахман, — я позвал цирюльника и велел ему обрить мою голову и подбородок.
Когда он кончил свое дело, я сказал жене, чтоб она дала ему кашу, [2] но она по рассеянности выдала ему две каши. Я стал требовать, чтоб он отдал одну кашу назад; он ни за что не хотел отдать. Спорили, спорили мы, разозлились оба, начали уж переругиваться; но тут цирюльник вдруг смягчился и сказал мне:
2
Каша — монетка достоинством около четверти копейки. — Примеч. перев.