Старик прокричал:

– Нецки! Чистильщик. Зеленестиральщик. Вчера чернокожего привела бригадир. Такая злая. Кто ты?!

– Ян, – ответил мальчик.

Нецки нахмурился:

– Пот и пепел! Ян, вот так?! Почему ты тут?

– Не знаю, – произнес Ян, оглядываясь.

Здесь не было нар, которые поселенцы сбивали для себя в бараках, только устланный высохшей травой пол. В углу стояла живая тележка. Увидев ее, Ян встал.

– Чья она?

Нецки повернулся к тележке. Зигзаг на конце его палки прочертил замысловатую кривую в воздухе.

– Омнибоса. Омнибос – пан, Нецки – его чистильщик, а это его тележка. Почему Ян черный?

– Я… я не знаю. Я такого цвета. А кто ваш хозяин?

Старик шагнул к тележке.

– Не кричи, Черноян! У Чернояна очень громкий голос. Омнибос – он важный, да, Елена Прекрасная? Омнибос – он важнее всех остальных панов на планете.

– Это его имя – Омнибос?

– У панов нет имен, разве Черноян не знает этого? Паны не здороваются. – Голос старика вдруг изменился, стал вкрадчивым, словно заговорил какой-то другой, более разумный и спокойный человек, сидящий внутри его тела: – Наделенное разумом существо, здороваясь с другим разумным существом, дает понять, что идентифицировало его и приняло к сведению факт его присутствия в обозримом пространстве. Для панов приветствия бессмысленны. Их глаза, Ян. Они не видят. Не воспринимают пространство так, как воспринимаем его мы.

Незнакомец в теле старика произнес эту тарабарщину и смолк, а Нецки вдруг ткнул концом зигзага в бок тележки. Та вздрогнула и с шелестом вжалась в стену.

– Ей же больно! – Ян оттолкнул старика. Обтянутая древесной сеткой розовая плоть казалась мягкой и беззащитной. Мальчик осторожно положил ладонь на теплый бок. Ни глаз, ни ушей, ни ноздрей… все же тележки были не только живыми, но и разумными, хотя для людей выглядели еще более странно, чем паны. От прикосновения тележка задрожала, но быстро успокоилась и стала медленно покачиваться из стороны в сторону на хитиновых колесах.

– Тебя зовут Елена? – спросил Ян. – Тебе тоже больно, да? – Он потрогал оставшийся от бритвенного периметра разрез на боку. – У нас сейчас нет тележек, наши паны сами ходят. Вы здесь будете ночевать?

Теплый бок Елены напрягся, вспучился, затем опал, и тележка выпустила под себя струю розовой жижи. По сараю распространился едкий запах. Ян отпрянул, чтобы жижа не обожгла ногу.

– Здесь этого делать не надо, лучше на улице.

– Злая бригадир идет, – произнес старик, и Ян обернулся.

– Багир?

– Багир-Злобагир. Да, та самая, что вчера привела Чернояна.

Войдя в сарай, Багир сразу же схватила Яна за кучерявые черные вихры на затылке.

– Пришел в себя, гаденыш? А ну, топай!

На пороге она замерла, втянув раздувшимися ноздрями воздух, спросила у Нецки:

– Тележкина жижа?

Но старика в сарае уже не было, и бригадир, за волосы вытащив Яна наружу, поволокла его к ночному насесту панов. Они прошли мимо барахтающихся в грязи свиней, которых разводили поселенцы, миновали газовый барак. В отличие от Нецки, ходившего так, словно все его суставы давно пришли в негодность и разболтались, Багир двигалась очень целеустремленно, маршировала, а не шла. Во всех ее движениях, в мимике и жестах присутствовало нечто горячечное – будто в теле бригадира жило болезненное напряжение и женщина постоянно сдерживала его, вкладывая натужные усилия в каждый свой жест.

За крайним бараком тянулось поле костей, куда выгребали то, что оставалось после газации, а дальше стоял ночной насест. Нецки уже был здесь – ходил вокруг Омнибоса с палкой наперевес и зигзагом счищал с хитина накопившийся за ночь зеленоватый налет.

Несколько панов, постоянно живших в Бра, еще не покинули насеста. Они застыли на сложной конструкции из покрытых слизью керамических трубок, вертикальные концы которых глубоко погрузились в их тела.

Паны «ночевали» – то есть впадали в неподвижность на время, которое могло длиться до двух суток. Никто никогда не видел, чтобы пан «ночевал» в одиночестве, их обязательно было минимум двое. Они всегда соединялись, просовывая трубчатые конечности в тела друг друга сквозь открывшиеся в хитине отверстия, но при этом не совершали никаких ритмичных движений, которые Ян иногда видел в бараках у «ночующих» на нарах взрослых.

В Бра было несколько сотен поселенцев, десяток бригадиров и шестеро панов. Сейчас на насесте их собралось четверо. Сплетясь, они застыли, отчего казалось, что это не живые существа, а высеченная из шершавого коричневого дерева скульптура, возвышавшаяся над морем тумана.

По глазным шарикам Омнибоса скользнули белесые спирали. Ян понял, что его разглядывают. Или, быть может, «идентифицируют его и принимают к сведению факт его присутствия в обозримом пространстве». Багир громко сглотнула и похлопала мальчика по плечу. Световая пленка пана озарилась всполохами, бригадир, помедлив, перевела:

– Ретрансляция сигналов. Ты… ты будешь его… рупором. Рупор… – повторила она задумчиво. – Ага. Ты – Рупор, теперь это твое имя. Его устраивает… гм, интенсивность генерируемых тобою звуковых волн. Ты будешь создавать… выдавать… выдавать оповещения, понял?

– Нет, – сказал Ян.

– Что тебе непонятно? – Багир дернула Яна за волосы. – У тебя сильный голос. Если нужно что-то объявить, я или другой бригадир скажем тебе, а ты будешь вопить на все Бра. Тебе свезло, черномазый, просто свезло…