Надо успокоиться. Даже хорошо, что наконец они объяснились, все шло к этому. Все кончено, и она должна быть ему благодарна. Но никакой благодарности почему-то не чувствовала. Она была опустошена и еще более одинока, чем когда-либо в своей жизни. Может быть, совершила ошибку? Сама решительно отвергла того, о ком мечтала? «Взгляни в лицо правде». Все кончено, и это хорошо, она выдержит, даже если придется оставить работу в гостинице. В любом случае теперь невозможно будет с ним работать. И снова хлынули слезы. Она ненавидела свою слабость, неспособность контролировать себя, но долго сдерживаемые чувства пересиливали.

Услышав тяжелые шаги по лестнице, она застыла. Было слишком поздно что-либо предпринимать, он не стал стучать, просто распахнул дверь и вошел. Она стояла и смотрела, как он входит в комнату. Прямо как Ретт Батлер. Почему-то она вспомнила фильм «Унесенные ветром» и его решительного и самонадеянного героя. Она стояла перед ним босая, в длинной огромной футболке городской бейсбольной команды, с залитым слезами лицом. И нашла в себе силы сказать:

— Ты говорил что-то о неожиданных визитах… Кажется, хвастал, что взял за правило их не наносить.

— Я соврал. — С этими словами он так отчаянно и стремительно сжал ее в объятиях, как будто в последний момент спасал от падения с утеса в пропасть.

Подхватив на руки, он внес ее в комнату, положил на софу и стал целовать долгими жадными поцелуями, которые сами по себе уже можно было назвать сексом, потому что она растворилась в них и забыла обо всем на свете, а когда вынырнула на поверхность за глотком воздуха, голова закружилась от слабости. Странно, но ей почему-то нравилось быть такой безвольной, потерявшей способность к сопротивлению и абсолютно беспомощной.

— Не думала, что все произойдет таким образом.

— Правда? Ну, расскажи, как ты это себе представляла.

Она отодвинулась:

— Не собираюсь этого делать.

— Ну, я прошу. Это давно назревало.

Она отвернулась, надеясь, что он не заметит, что она плакала.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты знаешь. Думаешь, я не помню наши случайные прикосновения, и как мы каждый раз отшатывались, как будто обжегшись, но делали вид, что не замечаем и не происходит ничего особенного. Бессмысленно теперь отрицать. Знаешь, ты удивишься, но я помню все наши встречи. Ту первую, как ты мне улыбнулась, помню, что я чувствовал, когда увидел тебя поздно вечером с тем кадетом Вест-Пойнта и понял, что он сделал. Потом помню тебя с маленькой дочкой. Если я никогда не говорил об этом, не значит, что я ничего не помнил. Какой смысл было об этом говорить, ведь у нас были разные судьбы, у каждого своя жизнь. Я женился, у меня была семья, двое детей. У тебя была Сонет, твоя семья и работа. И разве я мог признаться, что ты много значишь для меня?

Нина с изумлением смотрела на него, она не могла поверить, что это говорит Грег Беллами. А она всегда думала, что он не замечает ее и не помнит о тех нескольких встречах.

— Но сейчас все изменилось, — он снова привлек ее к себе, — и я не собираюсь притворяться. Я говорю тебе прямо: ты много для меня значишь и значила всегда. — Он наклонился и, поскольку руки были заняты, зубами стащил с ее плеча футболку и стал целовать обнаженную кожу, потом, обнимая Нину одной рукой, вторую опустил вниз и начал расстегивать верхнюю пуговицу на ее шортах. И она услышала удивленный сдавленный возглас.

— Что? — прошептала она около его губ.

— На тебе нет трусов.

Она покраснела.

— Я… не успела… То есть это получилось случайно и совсем не в моих привычках…

— А жаль. Обещай, что всегда будешь так одеваться, очень прошу. — И снова поцеловал, на этот раз более требовательным и очень продолжительным поцелуем.

Мужчины почему-то реагируют на такие вещи странным образом. Вероятно, их возбуждает упразднение нижнего белья.

— А что тебя возбуждает, Нина Романо? Скажи, что тебе нравится?

Он очень медленно стал расстегивать молнию на шортах, глядя ей в глаза. Она, к счастью, просто не могла говорить, потому что ее рот снова был зажат поцелуем, а если бы и обрела дар речи, то не знала, что ответить. Ей было внове чувство сладкого желания и подчинения.

— Я передумал. — Тут вторая рука скользнула под ее футболку. — Не говори ничего. — Он снова прижал ее спиной к подушкам. — Я лучше сам попытаюсь это выяснить.

Проснувшись на рассвете и держа Нину в объятиях, он чуть не произнес громко самому себе: ну что я тебе говорил? Он знал всегда, что секс с Ниной будет потрясающим. Фантазии на этот счет давно одолевали Грега, но действительность превзошла самые смелые мечты. Он не ожидал, что на ней не будет нижнего белья, а о таком любой мужчина может только мечтать. Неужели они смогли так долго продержаться? И потеряли столько времени зря.

Она спала сладким сном, дыхание было тихим, едва заметным, их руки и ноги переплелись. Стараясь не разбудить ее, он тихонько протер глаза и огляделся. В какой-то момент они перебрались в спальню, из гостиной тянулся след сброшенной на пол одежды. И у них явно разыгралось воображение, чему свидетельствовал контейнер с кленовым сиропом и полотенца по дороге к душу. Это была длинная, незабываемая ночь. И он хотел бы повторить ее, и как можно скорее.

Такого секса у него еще не было. Нина ему нравилась все больше, чего стоила ее находка с кленовым сиропом, но, пожалуй, дело было не только в сексе. А в той нежности, которую он к ней испытывал, и это скорее было похоже не на увлечение женщиной, а на любовь. Он начинал ее любить, а может быть, любил давно? Ее независимость, прямолинейность, честность и верность. Ее страстную одержимость в споре. Любил, как она занималась любовью — откровенно и в то же время застенчиво. Нравилось держать ее утром в своих объятиях и смотреть, как она спит. И он рад, что между ними наконец произошло то, о чем они оба давно втайне мечтали.