Как мы уже говорили, паразиты, живя во внутренностях более высокоразвитых животных за счет внутренних соков, которые вырабатываются организмом этих животных, не нуждаются ни в зрении, ни в слухе, и тем самым для них не существует ни мир видимый, ни мир звучащий. Если бы у них было настоящее сознание и они могли отдавать себе отчет в том, что тот, в чьих внутренностях они живут, верит в существование иного мира, они бы наверняка сочли это бредом его воображения. Точно так же существуют и паразиты социальные; как очень верно заметил Джеймс Бельфор {25} , получая от общества, в котором они живут, мотивы своего морального поведения, они отрицают, что вера в Бога и в будущую жизнь необходимы для добропорядочного поведения и благопристойной жизни, и отрицают потому, что общество уже приготовило те духовные соки, за счет которых они живут. Отдельный индивид может переносить жизнь и прожить ее достойно и даже героически, никоим образом не веруя ни в бессмертие души, ни в Бога, но только лишь по той причине, что он прожил жизнь духовного паразита. То, что мы называем чувством чести, есть продукт христианства, даже у тех, кто христианство не исповедует. Я больше скажу, если в каком-нибудь человеке вера в Бога соединяется с моральной чистотой и высотой, то не столько потому, что вера в Бога делает его добрым, сколько потому, что будучи добрым, он, слава Богу, вынужден верить в Него. Доброта - прекраснейший источник духовной прозорливости.

Конечно, когда я говорю о том, что человек творит чувственный мир, а любовь творит мир идеальный, когда я говорю о слепых клетках слуха и глухих клетках зрения, о духовных паразитах и так далее, мне могут возразить, что все это лишь метафоры. Да, это так, мыслить при помощи метафор, - ни на что иное я и не претендую. Ведь это социальное чувство - дитя любви, отец членораздельной речи и разума, а также идеального мира, который из него возникает, - есть, в сущности, не что иное, как то, что мы называем фантазией и воображением. Из фантазии произрастает разум. И если она считается способностью, которая своевольно измышляет образы, то что означает это своеволие, спрашиваю я; во всяком случае наши чувства и разум тоже вводят нас в заблуждение.

Нам нужно понять, что такое эта внутренняя социальная способность, воображение, которое все персонализирует и, призванное служить инстинкту увековечения, открывает нам бессмертие души и Бога, так что в этом смысле Бог является продуктом общества.

Но об этом позже.

Итак, для чего люди философствуют? То есть для чего они спрашивают о первоначалах и последних целях вещей? Почему они стремятся к бескорыстному познанию истины? Потому, что псе люди по природе стремятся к знанию. Ладно, это понятно. Но для чего?

Философы ищут теоретический, или идеальный, исходный пункт для своей человеческой работы, для своего философствования; но, как правило, они пренебрегают своей обязанностью найти практический и реальный исходный пункт своей философии, ее цель. Какой смысл создавать философию, продумывать ее, а затем излагать ее своим ближним? Чего ищет в ней и чего хочет от нее философ? Истины ради самой истины? Истины ради того, чтобы положить ее в основу нашего поведения и определить в соответствии с нею нашу духовную позицию по отношению к жизни и вселенной?

Философия это человеческий продукт каждого философа, а каждый философ - человек из плоти и крови, который обращается к другим таким же, как и он, людям из плоти и крови. И хочет он того или нет, но философствует он не только разумом, но и волей, чувством, плотью и кровью, всею душой и всем телом. Философствует человек.

И мне не хочется употреблять здесь слово «я» и говорить, что философствует философское я, а не человек, чтобы не пугать это конкретное, определенное я, я из плоти и крови, которое страдает от зубной боли и находит жизнь невыносимой, если смерть означает уничтожение личного сознания, чтобы не путать его с совершенно другим я, с проникшим сюда контрабандой Я с большой буквы, с теоретическим Я, которое ввел в философию Фихте {26} , так же как и с Единственным Макса Штирнера {27} Лучше было бы сказать не «я», а «мы». Но только мы конкретное, определенное в пространстве.

Знание ради знания! Истина ради истины! Это бесчеловечно. И если мы говорим, что теоретическая философия имеет свою цель в практике, истина - в пользе, наука - в морали, то я скажу: ну а польза, для чего она? Разве она - цель в себе? Полезное это то, что способствует сохранению, увековечению и обогащению сознания. Польза имеет свою цель в человеке, в сохранении и совершенствовании человеческого общества, которое состоит из людей. Ну а это последнее для чего? «Поступай так, чтобы максима твоего поступка могла служить нормой поведения для всех людей», - говорит нам Кант {28} . Все верно. Но для чего? Во всем надо искать это самое для чего.

В исходном пункте, истинном - практическом, а не теоретическом - исходном пункте, всякой философии есть некое для чего. Философ философствует не только для того, чтобы философствовать. Primum vivere, deinde philosophari {29} , гласит старая латинская сентенция, и так как философ - сначала человек, а уж потом только философ, он должен жить, тогда только сможет он философствовать, и фактически философствует он для того, чтобы жить. Как правило, он философствует или для того, чтобы примириться с жизнью, или для того, чтобы найти в ней какой-то смысл, или чтобы отвлечься и позабыть о своих невзгодах, или из спортивного интереса и для забавы. Хорошим примером этого последнего служит Сократ, этот несносный афинский ироник, о котором поведал нам Ксенофонт в своих Воспоминаниях: он представил свою философию куртизанке Феодоте таким образом, что та попросила его помогать ей в ловле любовников и быть при ней другом дома, , одним словом, сводником {30} . Дело в том, что фактически философия нередко превращается в искусство сводничества, но только духовного. В иных же случаях она превращается в опий для утоления печалей.

Вот беру я наугад первую оказавшуюся под рукой книгу по метафизике: Time and L'Space. A metafhysical essay {31} Шейвурта Ходжсона; открываю ее и в пятом параграфе первой главы читаю: «Метафизика есть, собственно говоря, не наука, а философия; то есть наука, цель которой заключается в ней самой, в услаждении и воспитании умов, которые ее возделывают, а не в каких бы то ни было внешних целях, таких как обоснование искусства достижения благополучия в жизни». Давайте разберемся. Во-первых, мы видим, что метафизика не есть, собственно говоря - properly speaking, - наука, то есть, that is, она есть наука, цель которой и так далее. И эта наука, которая не есть собственно наука, имеет свою цель в самой себе, в услаждении и воспитании тех умов, которые ее возделывают. Итак, на чем же мы остановимся? Имеет ли она свою цель в самой себе или же цель ее в услаждении и воспитании умов, которые ее возделывают? Либо одно, либо другое. Далее Ходжсон поясняет, что целью метафизики не является какая бы то ни было внешняя цель, например, обоснование искусства достижения жизненного благополучия. Но разве услаждение ума, который возделывает эту философию, не является составной частью его жизненного благополучия? Читатель, вникни в содержание этого отрывка из книги английского метафизика и скажи мне, разве не соткан он из противоречий?