«Мне грустно было глядеть на подобную сцену; на такую жалкую долю человека, принужденного из-за куска хлеба согласиться на подобное занятие. Я поспешил выйти из комнаты, едва расслышав слова тетки, представлявшей мне учителя и назвавшей его по имени: Николай Васильевич Гоголь».

Но через несколько дней Соллогуб, проходя по коридору, услышал в одной из комнат выразительное чтение. Он решил войти и увидел перед собой молчаливую аудиторию из бедных девушек, компаньонок, приживалок своей тетки, которым Гоголь читал про украинскую ночь. Тонкость интонаций, юмор и лиричность передачи были неподражаемы:

«Описывая украинскую ночь, он как будто переливал в душу впечатления летней свежести, синей, усеянной звездами выси, благоухания, душевного простора… Признаюсь откровенно, я был поражен, уничтожен, — мне хотелось взять его за руки, вынести его на свежий воздух, на настоящее его место».

Бывая в Царском, Соллогуб хлопочет за Гоголя у Карамзиных, у Жуковского, рассказывает о нем Пушкину, который только мельком видел молодого беллетриста в Петербурге, но уже слышал о нем хвалебные отзывы друзей. Поэт выразил желание ближе узнать автора «Вечеров».

Вскоре наладились общие встречи и чтения. Пушкин внимательно всматривался в болезненного и застенчивого провинциала «с неуловимыми оттенками насмешливости и комизма, дрожавшими в его голосе (по свидетельству Соллогуба) и быстро перебегавшими по его оригинальному остроносому лицу в то время, как серые маленькие глаза его добродушно улыбались и он встряхивал падавшими ему на лоб волосами».

Украинские повести пасечника Рудого Панька уже были сданы в набор. Вскоре (в августе 1831 года) Пушкин писал о них: «Сейчас прочел «Вечера близ Диканьки». Они изумили меня. Вот настоящая веселость, искренняя, непринужденная, без жеманства, без чопорности. А местами какая поэзия, какая чувствительность. Все это так необыкновенно в нашей литературе, что я доселе не образумился». Следует известный рассказ о том, как «наборщики помирали со смеху», набирая «Вечера».

Уединенная творческая жизнь Пушкина продолжалась недолго. При дворе сразу обратили внимание на пребывание в Царском Селе знаменитого поэта с красавицей женой.

Вскоре происходит официальное сближение. После нескольких встреч с «высочайшими особами» в парке Наталья Николаевна, по свидетельству Ольги Сергеевны Павлищевой, «была представлена императрице, которая от нее в восхищении». Это впечатление Александры Федоровны вполне разделялось и ее супругом.

Николай I впервые увидел семнадцатилетнюю Наташу Гончарову на одном из балов в московском благородном собрании 12 марта 1830 года. Он оценил ее расцветающую красоту и сохранил в памяти чарующий образ наивной и застенчивой девушки, какою изобразил невесту Пушкина на известной акварели Карл Брюллов. В ответ на полученное вскоре от поэта прошение о разрешении жениться Бенкендорф сообщал ему заключение царя, который «изволил выразить надежду, что вы хорошо испытали себя перед тем, как предпринять этот шаг и в своем сердце и характере нашли качества, необходимые для того, чтобы составить счастье женщины, особенно столь достойной и привлекательной, как m-elle Гончарова». Недовольство царя еле скрыто «высочайшим» назиданием.

Летом 1831 года происходит новое привлечение поэта к государственной службе. Ему разрешено изучать секретные правительственные документы для написания истории Петра I, что влечет за собой и зачисление поэта в министерство иностранных дел, при котором находился государственный архив. Начальником Пушкина снова становится Нессельроде.

В середине лета наметился перелом в ходе польской войны. Назначенный на пост главнокомандующего завоеватель Арзрума Паскевич завершает кампанию взятием Варшавы. Отступление польской армии вызывает в европейской прессе новый взрыв угроз по адресу России.

Беранже выпускает брошюру, посвященную президенту польского комитета знаменитому Лафайету, с двумя политическими стихотворениями: «Понятовский» и «Скорее на помощь!» Казимир Делавинь печатает «Варшавянку», в которой прославляет поляков, вспоминает Кремль, говорит о пространствах «От Альп до Табора, от Эбра до Понта Эвксинского». Некоторые из этих образов и формул находят полемический отзвук в стихотворном ответе Пушкина «Клеветникам России», написанном 2 августа 1831 года,

Здесь широко развернута мысль, выраженная незадолго перед тем в письме Пушкина к Вяземскому: «Для нас мятеж Польши есть дело семейственное, старинная, наследственная распря, мы не можем судить ее по впечатлениям европейским». Текст знаменитого стихотворения свидетельствует, что оно направлено не против отважно сражавшихся поляков, а против политиков и публицистов Франции. Главный аргумент поэта — поражение Франции в 1812 году, «пылающая Москва», мертвецы великой армии «в снегах России».

Развязка приближалась. 4 сентября внук знаменитого Суворова прибыл в Царское Село курьером от Паскевича с известием о падении Варшавы; оно произошло 26 августа, в день Бородинского сражения. Это означало конец войны. В стихотворении «Бородинская годовщина» Пушкин снова вспоминает старинный исторический спор:

Следует отметить, что Пушкин в своей стихотворной публицистике 1831 года не выражает ненависти к польскому народу и даже особо отмечает в своих строфах, что падший в борьбе не услышит от него «песни обиды». Свойственное поэту чувство историзма удержало его в нужных границах, и так называемая «антипольская трилогия» Пушкина не носит следов его вражды к Польше, как нации.

В октябре Пушкины переехали в Петербург. В жизни поэта начался новый период, который, осложняя понемногу его взаимоотношения с окружающим миром и разрушая его планы спокойной жизненной обстановки и творческой работы, неуклонно вел к катастрофе. Но первые годы семейной жизни, несмотря на ряд забот и трудностей, не были лишены для Пушкина личных радостей и углубленного труда.

Летом 1833 года Пушкин получил неожиданный и необычный подарок. Александр Тургенев прислал ему из Рима маленькую мраморную вазу, найденную при раскопках в Тускулуме. На письменном столе поэта, среди рукописей и книг, белела тысячелетняя реликвия исчезнувшей цивилизации, словно возрождая своими очертаниями формы и дух античного мира.