Помещику было дано право ссылать своих дворовых людей и крестьян в Сибирь с зачётом в рекруты, требовать заключения на своём содержании в смирительный дом, не прописав причины, по которой он отправляет туда.

„Крепостные, — гласит указ, — составляют частную собственность их господ, от которых они вполне зависят“.

Свободные крестьяне в Малороссии, на Юге России, в Донской области были переведены в крепостное состояние указом 1783 года.

По четвёртой ревизии 1782 года крепостное население империи равнялось семи миллионам, по пятой ревизии 1796 года крепостных крестьян уже насчитывалось девять миллионов.

Произвол, казнокрадство и взяточничество господствовали над жизнью страны. Лиц, которые не воровали и не брали взяток, рассматривали как „белых ворон“ и „людей не в своём уме“.

Генерал-губернаторы раздавали места своим родственникам, друзьям и карточным партнёрам. В Военной коллегии, по словам Державина, „за деньги производились не служащие малолетки и разночинцы в обер-офицеры и тем отнимали линию у достойных, заслуженных унтер-офицеров. Были лица, получившие чин майора и вовсе не бывшие ни разу на службе, даже не выезжая из межи своего села“.

В гвардии и армии были такие злоупотребления, пишет Болотов, что „если бы их изобразить, то потомки наши не только бы стали удивляться, но едва ли бы в состоянии были поверить“. „В полках в сборе была едва ли половина офицеров — остальные были распущены по домам, а из жалования отпущенных командиры скопляли себе великие экономические суммы“. „Записывали в службу малолетних, грудных младенцев и даже не родившихся — им давали паспорта без имени, которое потом вписывали: ребятишек брали в выпуск капитанами“. Все эти „жалованные за деньги“ выходили или в отставку бригадирами, или „к штатским делам“, или „в армию полковниками“.

Когда генерал-лейтенант Пётр Иванович Боборыкин, не бравший взяток, вышел в отставку и преемнику своему сдал огромную сумму полковых экономических денег, которые без боязни мог оставить себе, то весть о таком удивительном поступке распространилась по всей столице и публика в театрах и общественных местах встречала его аплодисментами и приветственными криками.

Хотя чины присваивались и ордена жаловались именем императрицы, на самом деле их за деньги раздавали гражданские и военные чиновники, наживавшие на этом огромные состояния. Недаром именно в царствование Екатерины Второй вошла в моду пословица: „Справедливость без денег всегда спит“.

В стране огромную силу получили откупщики, фактически содержавшие на свой счёт в губерниях всех, начиная от генерал-губернатора и кончая младшим писарем. Но они держали в руках и многих сенаторов, и даже генерал-прокурора, князя Вяземского.

Что касается правосудия, то, по словам князя Щербатова, судьи и сенаторы „не столь стали стараться, объясняя дело, учинить свои заключения на основании узаконений, как о том, чтобы, лихоимственно продавая правосудие, получить себе прибыток“.

По мнению самой императрицы, все присутственные места работали очень скверно, что нужно было „приписать нерадивости первоприсутствующих и начальников, поздним их в суды и приказы приездам и невхождению самих их во всю точность дел, но препоручению всех оных секретарям и обер-секретарям“.

Ко всему прочему, карточная игра стала всепоглощающей страстью дворянства. В одну ночь проигрывали целые деревни со всем их населением.

— Боже праведный! — воскликнул архиепископ Новгородский и Петербургский Гавриил во время проповеди в придворной церкви. — Представим сто или тысячу человек, которых счастье, имение, словом сказать, всё решит одна карта или которые, изливая пот через всё течение года, должны ожидать, чтобы сей труд оценён был счастьем минуты. Боже праведный! Сие есть цена добродетели и трудов? Сие ли есть Третий Рим цветущий!..

На престоле этого „Третьего цветущего Рима“ сидела императрица, которая, ничем не смущаясь, писала собственной рукой в назидание потомству:

„Хочу общей цели сделать людей счастливыми, а не каприза, не странностей, не жестокостей“.

„Хочу повиновения законам, а не рабов“.

Она искренне плакала, вписывая в свой Наказ 520-й параграф: „Боже сохрани, чтобы после окончания сего законодательства был какой народ больше справедлив и следовательно больше процветающ на земле: намерение законов наших было бы не исполнено — несчастие, до которого я дожить не желаю“.

И так же искренне плакали, слушая этот Наказ, дворяне — это были подлинно слёзы радости: после Ивана Грозного, рубившего „вековые родовые корни“, после Петра Первого, хватавшегося за дубинку при виде бородатых боярских физиономий, после его дочери Елизаветы Петровны, сделавшей пастуха первым вельможей в государстве и своим сожителем и „тяготевшей к подлому народу“, наконец-то они дождались императрицы, предоставлявшей им полную и неограниченную власть и свободу в государстве.

Крестьяне, надеявшиеся, что комиссия по составлению Уложения учтёт их интересы и облегчит условия существования, а может быть, отменит вообще крепостное право, были горько разочарованы.