— Рауль!

— Ты же сказала, что он роет землю, а не что-нибудь другое.

— Не остри, пожалуйста! Тебе это никогда не удавалось. Рауль подрывает твой авторитет. Зачем сыну директора совхоза копаться в земле? У него руки пианиста, их нужно беречь… Нет-нет, не перебивай меня! Если ты не вмешаешься, я увезу Рауля в город. У него тяга к музыке! Эмма Рястас говорит, что у него большой талант. Этот талант нельзя зарывать в землю! Рауль так страдает!

— Он мне ни слова не говорил.

— Конечно! Рауль боится сказать тебе об этом. Но он страдает, у него бессонница! Я сама слышала, как мальчик ворочался всю прошлую ночь.

— Подай ужин! — коротко приказал Альберт. Его слова прозвучали куда грубее, чем ему хотелось. Чтобы сгладить эту грубость, Альберт добавил: — А то на пустой желудок не понять, что именно наш Рауль роет, подрывает и зарывает.

— Ты опять отделываешься плоскими шутками! Речь идет о нашем ребенке, а ты…

Но тут Лилли поймала такой выразительный взгляд своего мужа, что прикусила язычок. Она имела достаточно большой опыт семейной жизни, чтобы понять, что этот разговор можно продолжать только после ужина.

Действительно, когда Альберт Паю наелся и расположился в кресле со свежей газетой, он уже гораздо терпеливее выслушал жалобы жены. Альберт не перебивал ее, даже иногда кивал головой. Лилли знала, что этот кивок можно истолковать совершенно различно. Но она рассказывала все разом:

— Пока Рауль копал землю только на уроках труда, это еще можно было вытерпеть. Но теперь его заставляют строить и по вечерам. Уже два урока музыки пропустил. А Эмма Рястас приходила. Ей придется заплатить — чем же виновата учительница? Мальчик вынужден таскать камни, перемазал весь костюмчик — знаешь, тот, вельветовый. Я уж не говорю о его новых чешских ботинках…

— Талантливому человеку не страшна никакая дополнительная работа, — сказал Альберт Паю. — Но не будем спорить. Чего ты от меня хочешь?

— Он еще спрашивает! — всплеснула руками Лилли.

И она все объяснила. Она приводила в пример медсестру Вильму Роосте, которая написала своему заморышу Харри медицинскую справку, чтобы мальчика освободили от строи тельных работ. Если он, Альберт, директор всего совхоза, не может написать своему сыну никакой справки, неужели он не в состоянии хотя бы сходить к этому Каэру и поговорить с ним по-мужски? Если уж нельзя совсем освободить Рауля от работы, пускай ребенка назначат каким-нибудь учетчиком или нормировщиком; должен же быть у них какой-нибудь элементарный порядок.

Альберт Паю молча встал и начал натягивать сапоги.

— Ты куда? — встревожилась Лилли.

— К Юхану Каэру. Пойду поговорю по-мужски.

Обрадованная Лилли поцеловала его в щеку и проводила до порога. Уже в дверях Альберт обернулся:

— А где наш Рауль?

— Они же чуть ли не каждый вечер остаются на этой стройке! Пожалуйста, наведи там порядок!

— Да, я наведу порядок, — пообещал Альберт Паю и зашагал по дороге, ведущей к школе.

Все здесь было ему знакомо. Каждый обитатель небольших домиков, выглядывавших из зелени то слева, то справа от дороги, имел то или иное отношение к совхозу. Вместе с ними Альберт Паю вывел это хозяйство, как пишут в газетах, «из отстающих в передовые» за какие-нибудь… Гляди-ка, уже восемь лет живут они в Метсакюла!

Пройдя аллеей меж старых лип, посаженных здесь в незапамятные времена, Альберт Паю вошел в новый школьный парк. Собственно говоря, парка еще не было. Маленькие дубки, березки и клены едва доходили до пояса. Этот парк школьники разбили только прошлой осенью.

Альберта радостно удивили аккуратные дорожки и стройные линии молодых деревьев, прибранные газоны и нарядные клумбы с осенними астрами. Он давно здесь не был — хотя Паю жил неподалеку от школы, но и контора совхоза, и животноводческие фермы были расположены в другой стороне.

В школе было удивительно пусто и тихо. Вышедшая навстречу Альберту уборщица объяснила, что уроки давно кончились и все ушли на стройку. Наверно, и директор там, он проводит у речки все свободное время.

— Не знаю, что у них получится, — доверительно сказала уборщица, — но все так заняты этой работой… Наш директор даже с лица спал… Ведь у него и здоровье неважное. Там он, наверняка там.

На берегу десятка три школьников, как заправские землекопы, рыли котлован. Вдоль края котлована была натянута рулетка, и учитель физики Пихлакас, нагибаясь к ней и близоруко щурясь, отмерял нужную длину. Потом рыжеголовый паренек, помогавший ему, сосредоточенно посапывая, начал забивать колышек.

— Видишь, Круус, как трудно все это разметить! — сказал ему Пихлакас. — Смотри, чтоб наши колышки никто не вытащил!

— Пусть только попробуют! — грозно ответил Волли Круус.