– Прошу вас! – уступил я ей дорогу, когда мы подошли к музгостиной.

– Благодарю вас. – Она спрятала веер и переступила порог, увидела станок для отпечатков, зловещий поляроид, страшный компьютер, резиновые убийцевские перчатки на руках у Ацуби, и по ее полным екатерининским щекам потекли новые слезы: – Опять, опять унижения!.. Сколько можно!

– Это простая формальность.

– Но я не хочу! Я вообще хочу отказаться от всего. Пусть посылают домой. Я этого не выдержу. Да и шансов мизерно мало… Надо смотреть реальности в глаза. Лучше уж с нашими тиунами дело иметь, чем с этими…

– В чем дело? – спросила Ацуби.

Я объяснил (вспоминая по ходу, кто такие эти «тиуны», но так и не вспомнив). Она взглянула в папку и сказала, что как раз отпечатков снимать и не надо – в Кельне уже снимали. А насчет отказа надо сообщить Тилле, он решит, что делать дальше:

– Идите к нему. У него были люди из мусорного ведомства, но, наверное, уже ушли…

– Из какого мусорного ведомства? – не понял я. – Из полиции?

– Почему из полиции? – в свою очередь удивилась она (живые глаза заиграли). – Те, кто наш мусор вывозит. В том числе и бумажный – старые папки, дела, факсы. А это же секретные материалы, спецмусор, его особым способом утилизировать надо, а это дополнительных денег стоит. Вот и спор – кто платить должен: лагерь или министерство! – (Было видно, что ей приятно нам все это объяснять.)

А Рахим, неподвижно стоящий у стены, добавил:

– Разве не знаешь, что Тилле тут главный по таким делам, профсоюзный босс? Отпуска, зарплаты, снабжение, мусор, пенсии, бюллетени – все на нем.

Я этого не знал, но сейчас понял, почему к Тилле так часто заходят люди с разными проблемами. И это очень хорошо. Пока он их решает – можно отдохнуть. Дела идут – контора пишет. В дверях показались молчаливые китайцы, за ними – д-р Шу. Я поглазел напоследок на нежную Ацуби и отправился на второй этаж. Вера Денисовна шумно ковыляла рядом.

Тилле у двери своего кабинета разговаривал с людьми в спецодежде. Тут же на полу стояли ящики с папками.

– Заходите, я сейчас, – указал он на открытую дверь, а сам продолжал обсуждать детали вывоза секретного мусора: надо ли его пропускать через бумагорезку до вывоза или после, на месте?

– Что, тайная информация может уйти? – спросил я его, когда он вернулся и предложил нам сесть.

Отъехав к стене, он распахнул дверцы железного шкафа, сплошь набитого папками:

– Я только жду пенсии, чтобы спокойно и обстоятельно все это описать… Человеческие судьбы, вот они!.. Фантазии, сказки, мечты, факты, детали! Целый роман можно составить!

Вера Денисовна, открыв накрашенный рот, следила за Тилле. Потом поколыхалась, поправила невидимую под бархатом бретельку, положила веер на стол и заявила:

– Скажите, пожалуйста, ему, что я устала, больше не могу и прошу отослать меня обратно в Россию. Денег на билет у меня нет, – покрылась она красными пятнами. – И вообще мне объяснили так: даже если дети получат убежище в Бельгии – их сюда, в Германию, не пустят жить.

– Нет, конечно. Они будут жить там, где получат убежище, – подтвердил Тилле, просматривая дело.

– А если мне тут, в Германии, дадут убежище, то мне в Бельгию нельзя ехать жить?

– Нет. Каждый должен жить там, где он получил убежище.

– Ну и вот, раз уж все так глупо получилось и нам вместе не жить, то я решила, что лучше уж я уеду домой, в Ленинград, а дети пусть остаются здесь, раз все равно не вместе…

Тилле захлопнул папку:

– Ну что же, я только могу приветствовать такое взвешенное решение. Мы во всем поможем. Сразу видно, что культурная женщина, – добавил он тише, для меня.

– Врач, завотделением, профессор! – сказал я.

– Видите, я не ошибся. С культурными людьми легче работать, они все понимают, могут мыслить масштабно и логично.

Когда я передал эти слова Вере Денисовне, она дернулась на стуле (блестки вздрогнули, по бисеру скользнули блики) и с жарким пафосом произнесла:

– Спасибо. Я стала немецкую нацию уважать. Они со мной как с человеком обращаются, а эти злыдни бельгийцы – как с убийцей… – И она опять коротко пустила крупноформатные слезы, закрывшись веером.

– Что? – спросил Тилле. – В чем дело?

– Бельгийцев ругает. Обыскивали и унижали.

Тилле серьезно кивнул:

– Да, бельгийская полиция – это проблема. Но французы еще хуже. А еще партнеры по Шенгену называются! – покачал Тилле головой. – Как беженец у них на границе появится и гавкнет: «Germany, asyl!» – так они его тут же сами до наших границ перекидывают, билеты покупают, на поезда сажают, лишь бы сплавить. А по договору должны брать и сами разбираться!.. Ну ладно. Мы, как всегда, самые глупые… Пусть уважаемая дама расскажет конкретно, в чем дело, чтобы я мог понять проблему. Почему ее депортировали из Бельгии? Где ее паспорт? По какой визе она въехала? Куда? Зачем?