Шрифт:
– Да вроде нет. – Она засунула платочек обратно в сумку и тяжело вздохнула. – Пусть хотя бы на годок даст.
– Год и так можно продержаться, – заметил я тихо.
– Как?.. Помоги, родной!
– Подумать надо.
– Чего тогда ты меня сюда привел? – с удивлением плеснула она в меня фарфором наглых глаз навыкате.
– Я тебя привел?.. Ты что-то путаешь. Тебя жизнь сюда привела, не я. Я только переводчик.
– А как можно остаться? – настырно продолжала она.
– Если деньги есть, то по-разному.
– Ну, так это если есть… – разочарованно протянула она. – Если б они были – чего мне тут, среди вас, уродов, делать?.. В том-то и дело, что бабок нет. Подработать хочу, долг отдать…
Тут Марк, перебиравший бумаги, с подозрением спросил меня:
– Что вы шепчетесь?
– Спрашивает, как остаться можно, – не соврал я.
– Ну, для такой, как она, большой проблемы не будет, – процедил он и испытующе спросил: – Где она вообще живет? Тут, в лагере?.. Где ее лист проживания? Пусть покажет!
Инга изящно вытряхнула из сумочки свой беженский обходной, где отмечалось все: выданные ей продукты, карманные деньги, белье, болезни, адрес в лагере. Подала его Марку. Тот внимательно просмотрел его и исподтишка что-то списал:
– Чтобы знать, куда почту посылать… – пояснил он мне косо.
– Конечно, надежнее будет, – отозвался я, делая вид, будто не знаю, что рассылкой почты занят первый этаж.
Инга тоже сделала вид, что ничего не заметила, только ее тонированные щеки чуть порозовели и она скрыто-облегченно вздохнула.
– Последний вопрос – что, по ее мнению, ожидает ее в случае возвращения на родину?
Инга удивленно пощелкала ресницами:
– Это куда еще?
– Куда?.. – холодно воззрился на нее Марк (так смотрит начальник лагеря – с превосходством и безмятежной холодностью). – В Чечню, куда же еще?.. Сейчас там уже тихо, военных действий нет, исламские террористы побеждены… Так что в наручниках самолетом до Ростова, там в спецвагоне до Грозного, а там пусть разбираются, фильтруют, – закончил он хищно.
– Правда?
Я скептически прищурил правый глаз, не видимый Марком.
– Уф, а то я испугалась, – шепнула она в ответ, и ее колено под столом порывисто прижалось к моему.
– Что? – замер Марк, заметив дрожание стола и нервно оглядываясь кругом. – Что она говорит?
– Говорит, что она в правовом государстве и ей полагается адвокат, а не наручники, – безмятежно ответил я ему за нее.
Марк, что-то буркнув под нос, отпил из стакана, еще раз спросил:
– Так чего же она конкретно боится в случае своего возвращения на родину?.. Сутенеры опять поколотят?.. Любовники в горы увезут?.. Клиенты побьют?.. Старики в пещеру утащат?.. Болезнь Венеры навяжется?.. Чего она боится?.. Пусть скажет прямо, в чем дело, что ей надо!.. Для чего эти кошки-мышки?
– Чего он ерепенится? – спросила у меня Инга.
– Хочет знать правду, почему ты тут и что тебе надо.
– А вот пусть в лагерь вечерком заглянет, я ему правду и расскажу… И даже покажу, если хорошо себя вести будет… – ответила она, распрямляя плечи (голубые птицы на блузке заиграли блестящими хвостами). – И переводчик нам не понадобится.
– Конечно, в этом деле толмач – только помеха, – грустно согласился я и передал Марку смысл ее слов: – Она скажет правду, если вы заглянете к ней вечером в лагерь.
Марк сделал круглые глаза:
– Да что она, свихнулась, что ли?.. Я – и в лагерь?.. Этого не хватало!.. Все, раз ей нечего сказать, пусть идет… Даже выдумать ничего не может, такая глупая, – пожирал он ее глазами. – Интервью окончено!
Инга принялась обиженно собираться: с шелестом поправила колготки, основательно поворошила бюст, достала зеркальце и помаду, подвела глаза, обильно накрасила губы, чмоками и языком сажая помаду на место. Потянулась за дубленкой. Я помог ей.
– Спасибо, котик, один ты у меня… Пошли отсюда, злой дядька попался…
– Не забудьте обратный перевод, через полчаса будет готов. До свидания, мадам! – осклабился Марк.
Инга холодно кивнула ему и раздраженно ткнула дверь.
Громко ругаясь под всхлипы полумертвой кофеварки:
– Вот мудоеб фашистский! Сука противная! – она вытащила сигарету.
– Внизу покурим, тут нельзя, дымовые сигналы стоят, паника будет. Надо подождать, пока печатают протокол, а потом подписать.