Так как у прокурора вопросы кончились, свидетеля взял в оборот Меце-нас Рушиньский.

— Свидетель, видели ли вы Баумфогеля вблизи? — задал он первый вопрос.

— Да, видел. Два раза он заходил в мой кабинет в сопровождении бургомистра,

— Он был в военной форме?

— Нет, в штатском костюме.

— В каком году это было?

— В феврале, а может быть, в марте 1940 года. Позже шеф гестапо уже не посещал магистрат, гитлеровский бургомистр и его помощники сами бегали к нему на приём.

— Не странно ли, прошло почти сорок лет, а вы, увидев на фотографии какого-то офицера в гестаповском мундире, даже не допускаете и тени сомнения в том, что это Баумфогель.

— Но ведь под снимком было написано, что это он и есть. А кроме того, на фотографии очень отчётливо виден шрам на щеке.

— Шрам или родимое пятно?

— Не вижу существенной разницы. Одни говорили — шрам, другие — родимое пятно.

— Слышали ли вы, что Баумфогель был ранен под Ченстоховом во время польской кампании 1939 года?

— Да, немцы об этом болтали. Рассказывали, что след оставила шальная пуля, но высказывались и другие версии, в частности что это отметина от осколка гранаты.

— Шрам — это след, — начал объяснять свидетелю Рушиньский, — который остаётся на коже после раны или травмы, тогда как родимое пятно представляет собой деформацию какого-то участка кожной ткани; Эта деформация чаще всего заметна уже в Момент появления ребёнка на свет. К родимым пятнам относятся, например, и так называемые родинки. Значит, вы говорите, сначала вам попалась на глаза фотография человека в мундире, который, как сообщала газета, является Рихардом Баумфогелем, то тесть задержанным милицией шефом брадомского гестапо?

— Да, всё именно так и было, — признал свидетель.

— Ну, а как потом проходила очная ставка?

— Я увидел десяти человек, стоящих в один ряд. У всех на лице были красные пятна, совершенно разные. Помня, как выглядит родимое пятно на фотоснимке Баумфогеля, я сразу указал на этого человека. Помимо всего проче, он был похож — мне сразу вспомнилось прошлое — на того Баумфогеля, образ которого сберегла память, несмотря на то что с той поры минуло сорок лет.

— А если бы вам не удалось рассмотреть на фотографии, как выглядит это родимое пятно, сумели бы вы сегодня узнать Баумфогеля?

Свидетель наморщил лоб и пожал плечами,

— Вряд ли. Вот если бы мне кто-нибудь Напомнил об этом пятне, тогда другое дело. Должен заметить, что я несколько раз видел шефа гестапо и могу подтвердить, что у него действительно красовался рубец на правой щеке. Ну, а насколько прочно отложился этот факт в моей памяти, затрудняюсь сказать.

— Высокий суд, — обратился к судьям адвокат, — теперь мы воочию убедились в том, чего стоят очные ставки, проведённые милицией.

Затем давала показания свидетельница Мария Якубяк. Она повторила, при каких обстоятельствах произошло её знакомство с Баумфогелем, подробно рассказала о беседе с ним. Прокурор на этот раз хранил молчание. Рушиньский буквально засыпал свидетельницу градом вопросов.

— Узнали ли вы Баумфогеля во время очной ставки?

— Да, узнала.

— Благодаря предварительному ознакомлению с известной вам фотографией?

— Скорее благодаря рубцу на Щеке. Когда я увидела стоящих в ряд людей с красными родимыми пятнами на лицах, мне вспомнился Баумфогель и его тёмно-красный шрам. Я была просто поражена тем, что спустя столько лет этот шрам по-прежнему выглядит свежим. Меня как медицинскую сестру трудно чем-либо удивить, но другого такого случая в моей практике не припоминаю. Шрамы после ран действительно всегда заметны на коже, но со временем они делаются почти не видны.

— Почему вы постоянно употребляете слово «шрам», а не «родимое пятно»?

— Баумфогель в беседе со мной совершенно однозначно подчеркнул, что шрам у него возник после раны, полученной на фронте. Помню, как он обрадовался, когда я сказала, что постепенно шрам побледнеет и станет совсем незаметным.

— Но вы всё же не будете отрицать, что видели снимок Баумфогеля, опубликованный в нашей печати?

— Да, видела, но мне попался экземпляр газеты с очень нечётким изображением.

— И всё же родимое пятно можно было различить?

— Тогда я не обратила на него внимания. Может быть, попросту приняла за пятнышко на бумаге, появившееся из-за плохого оттиска или некачественной типографской краски. С нашими газетами такое часто случается, И только на очной ставке я вспомнила об этом шраме.

— Вы не могли бы вспомнить, как выглядел кабинет Баумфогеля?

— Мне трудно его описать. Тогда, после нервного потрясения, вызванного арестом мужа, все мои мысли были заняты только одним: как уберечь его от смертельной опасности. Но всё же я запомнила, что это была большая комната с двумя окнами. В глубине стоял письменный стол, на нём было два Или три телефонных аппарата, ещё ваза с какими-то цветами. За столом — кресло с высокой спинкой, а впереди — два стула. Посредине комнаты лежал большой пёстрый ковёр, который я сразу узнала, так как видела его раньше на вилле доктора Голдштайна, где не раз ассистировала этому известному врачу при проведении сложных хирургических операций. Доктор Голдштайн был прекрасным специалистом и имел обширную частную практику. Он считался одним из самых состоятельных жителей Брадомска. Немцы упрятали его в еврейское гетто, а виллу занял немецкий староста. Ещё до ого вселений гестапо вывезло оттуда наиболее ценные вещи и мебель,