И в тот же вечер Тора сидела в гостиной своего крестного отца и горячо просила его спасти ни в чем не повинного Зиммера.

— А я думал, — насмешливо улыбаясь, вымолвил Шварц, — что Fr"aulein Тора, моя крестница, будет просить о том, чтобы я приказал пытать Зиммера и сослать. Я думал, что она относится к названцу неприязненным образом, желала бы скорей его погибели, нежели спасения. Вот вы, девушки! У вас семь пятниц на одной неделе, как говорит русская пословица.

Затем Шварц объяснил Торе, что он собирается сам, немного обождав, заступиться за Зиммера и, во всяком случае, не допустить, чтобы его пытали. Если же он не освобождает его тотчас же, то по одной причине. В деле есть нечто крайне странное. Есть единогласное показание пытанных лиц, которого он, Шварц, окончательно понять не может, а оно имеет большое значение. Чиновник, служащий в канцелярии самого герцога, изъяснялся на одном вечере так, что выходило, что он враг, а не приверженец герцога. Разумеется, это обстоятельство, может быть, еще и выяснится.

Во всяком случае, Шварц обещал крестнице, что Зиммер не будет допрошен с пристрастием, так как его виновность далеко не доказана.

К изумлению и счастью Торы, на третий день утром у них в доме появился сам Зиммер.

Он был освобожден и явился горячо благодарить семью за покровительство.

Обстоятельства научили прямодушного Львова быть коварным Зиммером.

Пробыв долго у Кнаусов и затем оставшись наедине с Торой, молодой человек вел себя вполне недобросовестно, лукаво и лживо, думая: «Своя рубашка к телу ближе!»

Разумеется, Тора тотчас же заговорила с Зиммером — хотя и не прямо, а прозрачными намеками — об их отношениях, об ее привязанности к нему…

И Зиммер не отвечал так, как когда-то г-же Кнаус, прямо и резко отказываясь от любви молодой девушки. Теперь он говорил, что ввиду поступка Торы, ее защиты и спасения его из заключения он относится к ней совершенно иначе… Он теперь только оценил ее. Все дело теперь в некоторых обстоятельствах. Надо только потерпеть, не спешить с решением какого-либо важного вопроса.

— Надо вообще подождать, пока я не устрою свои дела в Архангельске, — говорил Зиммер.

«Надо обождать, пока я не убегу из Петербурга и не повенчаюсь с Лизой!» — думал в то же время Львов, мысленно спеша к Бурцевым.

Разумеется, молодой человек, привыкший теперь лукавить, оставил Тору в полном убеждении, что он действительно относится к ней теперь совершенно иначе — хотя бы из чувства благодарности.

Прямо от Кнаусов Львов проехал к Бурцеву и пробыл у него почти весь день. И старик, и его внучка были счастливы, видя его на свободе.

Вопрос о браке молодых людей никогда еще не бывал поднимаем. Никто из троих никогда не обмолвился об этом ни единым словом. А между тем все трое знали, что это вопрос решенный, необходимо только обождать, как распутается дело о Львове-Зиммере.

Вечером, прямо от Бурцевых, Львов поскакал в Казачью слободку, где тоже встретили его восторженно, радостно.

У отца в гостях он нашел и Коптева, который был теперь для них уже не чужой.

И пока они весело беседовали и, как всегда, строили планы бегства из столицы, они не подозревали, что среди темноты какая-то подозрительная фигура бродила около их домика, заглядывала в освещенные окна, даже прислушивалась чутко и ловила их слова…

Разумеется, если бы у Львова-Зиммера не было личных врагов, то он мог бы теперь долго продолжать безнаказанно свое самозванство. Но за ним тщательно следили, ибо одновременно Лакс не дремал.

Он оказался дальновиднее своего начальника, или, быть может, жажда мщения и злоба заставили его действовать. Он завел трех своих собственных сыщиков и всячески следил за действиями лже-Зиммера, или названца и облыжника, как он попеременно называл своего прежнего соперника.

Конечно, Тора Кнаус, прихотливо возненавидевшая молодого человека, так же как, быть может, прихотливо полюбила его, заставила влюбленного в нее Лакса действовать решительно и даже искусно.

Впрочем, Лакс после объяснения со Шварцем при очной ставке Коптева с Зиммером остался почему-то при убеждении, что Коптев по совершенно непонятным причинам лжет, а Зиммер-Львов дерзко пользуется этою ложью.

Однажды один из сыщиков, нанятых Лаксом, явился доложить ему, что в Петербурге находится солдат, по прозвищу Жгут, который под пьяную руку объяснял, что он был вместе с офицером Коптевым в Жиздринском уезде, в вотчине Львовых, и что в настоящее время должен молчать о всех тех удивительных обстоятельствах, которых он был свидетелем.

Лаке немедленно велел разыскать Жгута и привести его. Солдат Прохоров был тотчас же доставлен и, ввиду угроз Лакса, что он будет немедленно взят и пытан, передал тотчас же, что знал.

А знал он все!.. Он не только знал наверное, что г-н Зиммер есть г-н Львов, но знал, что офицер Коптев — почти жених сестры его, Софьи Павловны Львовой, и, наконец, он знал, что старик Львов бежал из заключения при помощи своего сына, а теперь находится под столицей, в Казачьей слободке, вместе со своей дочерью, прибывшей из вотчины.