Шрифт:
– Будьте осторожны, О'Ши. Я могу поймать вас на слове и пролить свет кое на что, а это едва ли пойдет вам на пользу. Мне давно хочется скинуть с себя эту тяжелую ношу. Однако пока я несу ее. Поскольку это будет предательством моего народа. Поэтому, если мы постараемся держать себя в руках, мы сможем обговорить все трезво. Вы дадите обещание придерживаться партийной политики?
– Нет.
– Тогда одному Господу известно, как я добьюсь вашего назначения.
– Вы можете упомянуть о том, что они должны быть благодарны мне: я вытащил их лидера из тюрьмы.
– Вилли, уж если Чарлз считает, что ты зашел слишком далеко, то они-то, безусловно, сочтут это сущим пустяком. Тебе следует пообещать придерживаться политики партии.
Но Кэтрин не сказала ничего такого, за что Вилли мог бы зацепиться. И он автоматически, с презрением отмел ее аргументы.
– У тебя предвзятое мнение, Кэт. Это тебе следовало бы поостеречься! Я слышал, что у меня в конюшне стоят кони Парнелла!
– У тебя?! Да как ты смеешь говорить такое? У тебя слишком разыгралось воображение. Однако это позабавило бы тетушку Бен. Честное слово, ты развеселил бы ее своими речами, уверяю тебя.
– В таком случае я не позволю, чтобы мой сын ездил на этих животных, – угрюмо произнес Вилли.
И тут очень тихим и усталым голосом Чарлз произнес:
– Это совершенно не относится к делу, О'Ши. Если вы не пообещаете придерживаться политики партии, то единственное, о чем я смогу попросить вас, – это чтобы вы вели себя с огромной осторожностью. Попытайтесь взять себя в руки, хоть немного, и особенно перед вашими избирателями. Я могу, конечно, сделать так, чтобы они прислушались к моим советам, но я ничего не смогу поделать, когда они начнут рвать на части избирательные бюллетени с вашим именем. Ну а теперь, может быть, закончим нашу беседу?
Он был настолько бледен, что Кэтрин ужаснулась. Вилли, который выглядел менее победоносно, чем, наверное, считал, не унимался:
– Должен заметить, вы превосходно рассуждаете об осторожности. Не понимаю я вас, Парнелл. Как вы можете позволить, чтобы все достигнутое вами уничтожила любовная интрижка?
– Вижу, О'Ши, что это за пределами вашего понимания. Видите ли, я не отнимал у вас жену. Просто у вас ее никогда не было. – И чуть слышно он добавил: – Слава Богу.
Но этого Вилли уже не услышал. Он схватил шляпу и торопливыми шагами вышел из комнаты. Кэтрин бросилась к Чарлзу.
– С тобой все в порядке?
– Немного кружится голова. Ты не дашь мне стакан воды?
Она выполнила его просьбу и с облегчением наблюдала за тем, как он, выпивая воду, постепенно приходил в себя.
– Чарлз, ты болен?
– Нет, нет, эти приступы бывают у меня время от времени. Просто я очень близко принимаю все к сердцу. К тому же теперь мне придется все начинать сначала в Голуэе. А оппозиция там на редкость сильна. И она скажет свое слово. Но я управлюсь с О'Ши и сделаю так, что его изберут. Я заставлю его заткнуть им глотки! Это, конечно, будет стоить мне доверия партии, так что придется разделаться с его разговорами о неблагодарности.
Он засмеялся, и в его глазах снова заискрилась нежность.
– Да не смотри ты такими трагическими глазами, Кэт! Никого не бросят на съедение волкам. По крайней мере, если такое и произойдет, то не сейчас.
Его слова оказались очень близки к истине. Два самых грозных члена его партии, Биггар и упорный и тщеславный Тим Хили, выступили с яростным осуждением назначения возмутительного капитана О'Ши, угрожая мятежом внутри самой партии; мало того, Хили елейным голосом стал заявлять, что он по-прежнему склонен верить, что блестящий лидер Парнелл изо всех сил поддерживает кандидатуру капитана О'Ши.
Мистер Биггар высказался намного резче. Он выступил на публичном митинге в Голуэе с зажигательной и шокирующей речью: печальная правда, сказал он, состоит в том, что мистер Парнелл избрал их представителем капитана О'Ши, поскольку миссис О'Ши его любовница. Кроме того, он приготовился отправить Парнеллу телеграмму следующего содержания: «Миссис О'Ши станет вашим крахом». Но тут вмешался Хили, предлагая быть осторожнее. В телеграмме появились изменения, и она зазвучала так: «Семья О'Ши станет вашим крахом». И с этого момента, подобно пожару, раздуваемому ветром, поползли слухи.
Они начинали бояться содеянного – флегматичный Биггар, личная жизнь которого была весьма далека от совершенства, и непостоянный Хили, все время разрывающийся между любовью и ненавистью по отношению к своему лидеру, хотя в последние годы все чаще побеждала черная ненависть. Когда они узнали о приезде Парнелла в Голуэй для подавления мятежа, Хили, пребывая в весьма взвинченном состоянии, спросил, что следует предпринять. На что Биггар без колебаний ответил: «Прикончить его, сэр».
Однако народ буквально вырвал у него из рук это решение: в связи с приездом Парнелла люди собрались на вокзале, и сейчас эта огромная толпа была способна на все, даже на суд линча.