Пичугов, не любивший вольностей и признававший одну дисциплину — воинскую, спросил:

— Как оно там, товарищ Швейкин, с чехами?

— Пока худо.

— Как это худо? — встрепенулся Живодеров.

— А так. У них выучка, железная дисциплина, пушки и пулеметы.

— Выходит, сильнее они?

Обстоятельный Пичугов заявил:

— Соображение имею, товарищ Швейкин. Белого чеха воевать принудили, я так понимаю. Родина у него далеко, дать ему раз-другой промежду глаз, и он запросит прощения.

— Во! — восхитился Живодеров. — Да мы их за грудки и душу вон! Мы, небось, все же дома. Подумаешь, чех объявился! Так что нас, друг Борис, не пугай.

Борис Евгеньевич пригласил всех сесть. Рабочая дружина, насчитывающая более ста человек, образовала круг, в центре оказался Швейкин. Знакомые все лица. Ба, и Шимановсков здесь, а рядом кто? Так ведь это же Димка Седельников, сосед, сын Ивана Ивановича. Сам-то Седельников дуется за то, что Дукат сгоряча упрятал его в кутузку. Здороваться здоровается, но в глаза не смотрит.

— Я склонен, товарищи, считать разговор о противнике шуткой. Если вы в самом деле думаете закидать мятежников шапками, то сильно заблуждаетесь. Чехословацкий корпус — это высокоорганизованная и до зубов вооруженная сила. И они не одни — с ними контрреволюционное казачество. А кто такие казаки — не вам рассказывать, они тут на заводе посвирепствовали вволю. Учтите, казаки с малых лет в седле и учатся стрелять. Так что, друг Степан, не пугать я вас сюда приехал, а сказать правду, чтоб вы не обольщались, представляли бы реальную опасность.

Слова Швейкина внесли заметное смятение. Не было ни одного человека, который бы сомневался в скорой и легкой победе. И вдруг не обольщайтесь, потому что белые чехи и казаки — сила! Сказал бы это кто другой, на смех бы подняли. Прогнали бы взашей. А то сам Швейкин сказал. Кому же еще верить, как не ему.

Пичугов вздохнул:

— Трудно поверить, товарищ Швейкин, но раз вы толкуете — будем думать, как их одолеть. Мы ведь тоже не лыком шиты. Так, братцы?

Загудели-загалдели. Хоть и сникли малость, но истинная правда заставит их задуматься и по-серьезному взглянуть на положение. А то пока еще учение воспринимали больше как игру. Чем утюжить землю по-пластунски, лучше скорее в бой. А там покажем! Но, оказывается, все сложнее!

Когда беседа закончилась, к Швейкину подошел Живодеров. Борис Евгеньевич сказал:

— Спасибо за ту подсказку — все сделали, как надо. Так что Матрена твоя и другие без харчей не останутся.

— Вот за это тебе спасибо! Молодец, что послушался. Всему народу объявлю. А неужто прыткий такой, этот белый чех, холера его забери?

Но видел Борис Евгеньевич, Степан все еще тот митинг забыть не может. Похлопал его по рукаву и улыбнулся:

— Не переживай! Кто старое помянет — тому глаз вон.

— Ладно, не буду, — сказал Степан.

До дрезины, на которой Швейкин приехал, его провожали всей дружиной. Шимановсков протянул руку:

— Ну как, Василий? — спросил Борис Евгеньевич, прощаясь.

— Все было бы прекрасно, да вот неловко спать в шалаше. Еще лягушек боюсь и змей. А этот жолнеж — Пичугов, значит, в село спать не пускает. А там такие паненки!

— Ничего, привыкнешь, — улыбнулся Борис Евгеньевич и поманил пальцем Седельникова: — Твоим передать что-нибудь?

— Нет, — потупился Димка.

— Та этот хлопчик сбежал от родителей, — заметил Шимановсков. — Они ж не пускали его.

Когда Швейкин вернулся в Кыштым, в первую очередь завернул домой. Екатерина Кузьмовна накормила его горячими пирожками. Борис Евгеньевич заспешил в ревком. Позвонил, наконец, из села Рождественского Тимонин. Хрипел в трубку, еле-еле слова разобрать можно было. Простудился, что ли? Однако нет — сорвал голос на митингах.

— А чего митингуете-то?

— А так! Кто в лес, кто по дрова. Ну скажу тебе — публика! Всякого видывал, а это наособицу! Мать анархия! Избрали меня командиром отрядов.

— Тебя!? Надо же! — только и сказал Борис Евгеньевич. — Что ж, командуй, раз избрали. Задачу-то тебе штаб поставил?

— Приказано выходить к Аргаяшу. Да, понимаешь, опять митинг собрали: идти или не идти?

— И вправду — анархия. Может, послать кого-нибудь на подмогу?

— Воздержись пока.