— О, я так буду вам благодарен, князь!

— Зайдите ко мне часа через два, я устрою вас.

— Слушаюсь, ваше сиятельство.

По-военному отдав честь князю, казак-мальчик вышел из барака.

Спустя часа два он опять пришёл к Гарину.

— Пойдёмте, я сведу вас к ротмистру, — сказал князь Дурову.

Они вышли из барака, казака дожидался сильный, красивый черкесский конь.

— Это ваша лошадь? — спросил с удивлением у Дурова князь.

— Да, это мой неразлучный Алкид.

— Хороший конь, породистый.

— Знаете ли, князь, я пятилетним мальчуганом скакал по родным полям и лугам на этом коне.

— И вам позволяли?

— Я без позволения, тихонько. Бывало, у нас ещё спят, а я уже на коне, в одной рубашонке, — самодовольно рассказывал молодой казак.

— Удивляюсь! Лошадь горячая; обуздать её нужна сильная, опытная рука.

— Мой Алкид, кроме меня, никого не слушает. Алкид, иди за мной!

Красивая лошадь посмотрела своими умными глазами на казака и пошла за ним.

— А, это тот герой, про которого ты мне говорил, князь? — спросил ротмистр Зарницкий у Сергея, показывая на Дурова.

— Да, Пётр Петрович, прошу, прими его под своё покровительство, — с улыбкою ответил Гарин.

— Служить хотите? Кровь за отечество проливать? Похвально! Только как это вы от тятеньки с маменькой ушли, то есть убежали? Ну если они проведают, где вы находитесь, да вас вытребуют? — насмешливо спросил у казака Зарницкий.

— Я совершеннолетний, господин ротмистр.

— Виноват, на взгляд вам не больше лет пятнадцати. Что же, я готов, юный герой, принять вас в мой эскадрон.

— Постараюсь заслужить, господин ротмистр, ваше доверие.

— Может, мне за это и достанется от начальства: ведь у нас делается по форме, а у вас никаких документов нет — кто вы и что вы? Один Господь ведает.

— Я дворянин, звать меня Александр, а фамилия Дуров.

— Ну, так и запишем. Слушайте, юнец, когда у вас вырастут усы?

— Скоро, господин ротмистр, — покраснев, ответил казак.

— То-то, а то вдруг герой и без усов.

— Больше для него чести, — вступил в разговор Гарин.

— Больно руки-то у вас малы да нежны, боюсь — сдержат ли они саблю острую?

— Не беспокойтесь, господин ротмистр, мне не привыкать, не одну сотню французских голов снесу.

— Молодец! Право, молодец! А Наполеона не боитесь?

— Чего бояться! Он такой же человек; мне увидать его хочется!

— Зачем? Он съест вас! — добродушно засмеялся Пётр Петрович.

— Подавится!

— Он прожорист — целую Пруссию съел и не поморщился. Да и не одну Пруссию, а всю неметчину, — смеялся Зарницкий.

— А русским подавится! — говорил Дуров, стараясь попасть в тон с ротмистром.

— Молодчина! Люблю!

— Прошу, господин ротмистр, любить и жаловать.

— Ну, любезный друг, жаловать буду не я, а батюшка-царь да высшее начальство! А ты понравился мне, юноша. Смел и за словом в карман не полезешь. Я таких люблю.

— Ваше благородие! — позвал Щетина ротмистра, когда из барака вышли Гарин и Дуров.

— Ну, — откликнулся Пётр Петрович своему денщику.

— А ведь он девка!

— Что?

— Девка, говорю, ваше благородие, — утвердительно промолвил старик денщик.

— Щетина, ты рехнулся!

— Верно говорю, девка.

— Пошёл вон, ты с ума сошёл! Казака принял за девку!

— Рожа-то у казака девичья, вы всмотритесь-ка, ваше благородие.

— Это, пожалуй, и так: лицо у казака очень нежное, похоже на девичье.

— Девка, ваше благородие. Как есть девка, во всей, значит, форме.

— Врёшь, Щетина!

— Не вру, узнаете сами!

— Врёшь, говорю!..

— Слушаю, ваше благородие. А только казак — девка.

— Молчать! Старый дурак!..

Спор ротмистра с денщиком, может, продолжался бы и ещё, если бы в барак не вбежал Николай Цыганов и громко проговорил:

— Пётр Петрович, фельдмаршал приближается!..

— Как? Едет? — Ротмистр стал быстро застёгиваться.

— Недалеко; меня князь к вам послал известить вас.

— Спасибо, спасибо, я сейчас…