— Слушай, Руколь, как ты считаешь, что бы ты сделал на месте немцев, если бы тебе пришлось встретиться неожиданно с партизанами в Пасмурском лесу, когда раньше там партизан не наблюдалось?

— Что бы я сделал? Я бы немедленно сообщил всем ближайшим гарнизонам об этом.

— Вот и я так думаю. Теперь ты понял, зачем я заставил Шныркевича порвать телефонную связь с Волосовым?

— Это хорошо. А что, если они успели сообщить о нас в Волосово?

— Возможно, и сообщили уже, — согласился Гудков. — И что же теперь должны сделать гитлеровцы в Волосовском гарнизоне?

— Я думаю, что они решат где-нибудь поблизости сделать засаду.

— Вот и я то же думаю, — подтвердил Гудков. — Где же они, по-твоему, должны сделать ее? Скорее всего, где-нибудь около Рофалова или между ним и Черноручьем, — рассматривая карту в своей полевой сумке, рассуждал Гудков.

— Надо предупредить разведчиков, чтобы они как можно осторожнее двигались на Рофалово, — сказал Руколь. — И мы сделаем им засаду.

— Вот это правильно, так мы и сделаем. Сейчас все отряды пусть двигаются на Сельцы и дальше на Бук. А мы с первым отрядом попробуем встретить волосовских немцев, если те пойдут делать засаду.

Разведчики, получив предупреждение от комбрига проявлять максимум осторожности и внимания, двинулись в сторону Рофалова не по большаку, а с левой стороны его, по опушке леса. Вслед за ними пошли на это задание и партизаны первого отряда, предварительно оставив свой обоз в колонне отходящих на Бук партизан бригады.

Впереди за разведчиками ехали на конях Гудков, Руколь, ординарец комбрига Данченко, а также с ними вместе на велосипеде ехал Стась Подберезский. Он не любил коней и считал, что если он, такой высокий и могучий, сядет на коня, то это будет для немцев отличная мишень. Кроме того, он знал, что коня не спрячешь и не замаскируешь, а велосипед под любым кустом можно спрятать, и, главное, он молчит, не то что конь, который может заржать и выдать партизана. Да и пищи никакой не надо велосипеду. Вот почему Подберезский всегда ездил на велосипеде, держа на груди свой ручной пулемет. Он был храбрый до невозможности, отличный пулеметчик и со своим пулеметом не расставался никогда.

Разведчики, объехав с восточной стороны деревню Рофалово по лесу, увидели, как к ней движется колонна гитлеровцев. Вернувшись, они доложили комбригу:

— Товарищ комбриг, к Рофалову со стороны Волосова двигаются немцы. Их около сотни, они идут без повозок.

— Это они и есть, голубчики! — воскликнул Гудков. — А мы их опередили! Давай, Руколь, командуй!

— Развернуться на опушке леса и подготовиться к бою, — приказал он.

Каратели, ничего не подозревая, зашли в Рофалово. Побыли в этой деревне с полчаса, а потом по большаку пошли в сторону Черноручья, то есть навстречу партизанам. От опушки леса, где залегли партизаны, до Рофалова было не более 500 метров. Как только немцы и полицаи вышли из деревни, Руколь дал по цепи команду: «Огонь!»

И тут же Подберезский из своего пулемета дал длинную очередь по фашистам, и заговорили пулеметы и автоматы остальных партизан. Пулеметно-автоматный огонь был настолько плотным, что почти половина этой колонны осталась лежать на дороге, а остальные бросились бежать, ища спасения в деревне. Гудковцы с боем начали преследовать убегающих фашистов, продвигаясь к этой деревне. Гудков, как был на своем коне, так и, не слезая с него, руководил боем. А Подберезский вел огонь из своего пулемета, временами перенося свой велосипед на новую позицию.

Когда комбриг Гудков увидел, что немцы и полицаи в панике побежали и прекратили вести огонь, то начал показывать рукой, чтобы все партизаны смелее продвигались дальше в деревню. Увлеченный боем, он с поднятой рукой кричал партизанам:

— Вперед, хлопцы! Дави гадов! Не давай им закрепиться в деревне!

А в это время вражеская пуля угодила прямо в руку Гудкова, легко ранив его. Подберезский, увидев, что комбриг ранен, схватил свой пулемет, вскочил на велосипед и покатил на нем прямо по дороге в деревню, где теперь находились недобитые немцы и полицаи. Гудков, увидев этот совсем сейчас не нужный героизм со стороны Подберезского, начал ему кричать: «Стась, вернись!»

Но в грохоте боя Подберезский не слышал этой команды и продолжал катиться на своем велосипеде. А в это время немцы, несколько опомнившись от первого удара, решили организовать оборону деревни, и некоторые из них залегли за строениями крайних домов. Как только Подберезский поравнялся с крайним домом, так со двора его полетела ручная граната, которая угодила прямо под его велосипед. Взрывом гранаты Подберезского отбросило на другую сторону дороги в канаву, а у велосипеда так изуродовало оба колеса, что получился какой-то сверток из отдельных кусков железа. Когда Подберезский опомнился от этого взрыва, то из этой же канавы вновь открыл огонь из своего пулемета по противнику. Сам он от этого взрыва совсем не пострадал, только несколько ушибся при падении на землю.

Очистив деревню от противника и собрав трофеи, гудковцы вернулись к себе на Бук. Потерь они не имели, только легко был ранен комбриг Гудков, да Стась Подберезский отделался небольшими синяками. Он очень сожалел о том, что у него теперь не стало его верного коня-велосипеда. Но партизаны обещали ему достать получше этого.

После этой неудачной попытки перебазирования в район Пасмурского леса вся бригада вернулась на свои старые места, под Взносное, а мы, разведчики, остались в своем лагере под Лавреновичами. Отдохнув после этого похода, я увидел, что Агапоненко снова собирается в путь. На этот раз в сторону Михайловщины, где находился большой немецкий гарнизон и лагерь военнопленных. Он продолжал держать связь с некоторыми из них.