Мы накинулись на экспертов не потому, что они самые плохие. То же можно поставить на вид и другим профессиональным элитам, занятым в общественном секторе: юристам, работникам здравоохранения, политологам, редакторам главных СМИ. Никто не объединился и не выступил, никто не учинил итальянскую забастовку, никто не откомандировал из своих рядов для предъявления ультиматума верхам хотя бы нескольких железных самураев и не встал за ними молчаливой стеной. Вместо этого смирялись с безобразием в отрасли, с попранием этических основ профессии, закапывались в своем газончике, воздыхая о том, что спектр возможностей уже возможного. Как смягчающее нравственные терзания обстоятельство, многие нашли себя в частном секторе, где занимались общественно полезным делом. И, кстати говоря, сравнительно с экспертами, им было что терять. Ввиду бессребреничества у экспертов объективно больше личной независимости. Но и они не стали выступать. Все, так или иначе, сотрудничают, держа фигу в кармане.

Стремление договариваться и находить компромиссы не тождественно предательству. И, когда в запальчивости требуют рвать всяческие отношения с морально устаревшей властью, а несогласных с такой постановкой клеймят двойными агентами и вожаками, конвоирующими стадо на бойню, — это перехлест и крайность. Однако не помешало бы знать, на каком уровне правды проходит последняя черта сервильности, и не проскочить ее. Вопрос «сотрудничество или отказничество», который так любят смаковать начитанные умники, — такой же детский, как вопрос, кто лучше: папа или мама. Абстрактно, лучше не то и не другое, а когда и то и другое вместе. А во всякий конкретный момент лучше то, в чем наблюдается дефицит, — такова фундаментальная взаимосвязь ценности и редкости: что встречается реже, то и ценней. Коллаборационизма у нас предостаточно, а принципиальности — негусто. Отсюда вывод, какой тип стратегического поведения на сегодня более востребован. Не сказать, что в стране совсем нет народных трибунов, которые как кремень. Только их трибуна мала, пред ней не стоит мощная аудитория, чья позиция питала бы переговорную силу в отношениях с властью.

А может быть, все мы были долгое время просто-напросто довольны положением вещей, своим местом среди них и вообще судьбой? А бурчим для порядку? В таком случае это, наверное, еще один эффект сырьевого проклятья — распылять людей по частным делянкам и делать покладистыми к изъянам режима. Как бы то ни было, в умении объединяться интеллектуальная элита несильно превзошла народ в целом.

Это сыграло не последнюю роль в том, что Россия далека от успеха реформ и имеет весьма смутные перспективы выбраться из так называемой исторической колеи. С годами интересы операторов вертикали госуправления цементируются как бетон, и расцепить их тем трудней, тем больше времени было отпущено на набор прочности (если не ждать, пока система сгниет сама собой). В переводе на человеческий язык это значит, что управленцы привыкли к сверхдоходам и работать за меньшее могут не согласиться. Поскольку менеджеров нового типа система не производит, протестное движение, доведись ему взять власть, столкнется с нехваткой лояльных кадров, инкубатором которых могло стать, но не стало экспертное сообщество. Чтобы народ не разуверился, потребуется скорый практический успех, и, если к этому моменту не сложится дееспособной команды, любые распрекрасные идеи и почины споткнутся об исполнение, чему охотно поспособствуют оппортунистически настроенные группы и социальный балласт. Переход на новые правила всегда сложен, а тут предстоит менять коней на переправе. Если не иметь смены, то процесс затянется. В какой-то момент ситуация выйдет из-под контроля, и общество примет за благо возврат сильной руки с ее ручным правлением. Так устроен автоколебательный процесс, на нашем веку стартовавший с Горбачева, а в исторической ретроспективе вылившийся в большие пологие волны переходов от авторитаризма к недодемократии и обратно. Подобные волны есть результат взаимосвязи между внутренними силами, когда накопленные позывы к переменам достаточны, чтобы привести социум в движение, но по прошествии времени они выдыхаются, не пройдя точку невозврата, — так в маятнике энергия покоя переходит в энергию движения и наоборот.

Власти предержащие, безусловно, держат в голове эту нехитрую волновую механику, поэтому тщательно контролируют кадровый резерв потенциальных конкурентов — в их интересах, чтобы его не было, включая создание условий, чтобы ему попросту неоткуда было взяться. Институты экспертизы представляют собой угрозу для кадровой монополии действующей власти. Возможно, им затем и не дали поднять головы, чтобы они ей никогда не стали. А кроме образования и науки, в стране почти нет таких траекторий, двигаясь по которым мог бы планово сформироваться деятель государственного масштаба. Я не исключаю наличия политиков-самородков, но для общества принципиально важно получать лидеров не вдруг, не из табакерки, а из когорты, возмужавшей на виду, в условиях открытой конкуренции и наработавшей широкий спектр подходов, практик, стилей, маневров, рабочих контактов и личных отношений.

Управление открытым обществом требует особых компетенций, которым неоткуда взяться, потому что сегодня госслужащие на высокоранговых позициях играют по другим правилам, нарабатывают другой опыт и другие мозги. Ставка на то, что где-то в недрах социума сидят герои, только и ждущие своего часа, мне кажется мало на чем основанной. Прежде чем решительно выступать, оппозиционеры должны быть готовы аккумулировать достаточное число профи, те самые пятьсот человек с менталитетом и квалификацией, способных вести страну по новой колее, не перекрывая ей кислород.

Отдельная проблема в том, что прогрессивные лидеры в основном родом из сфер, не предполагающих тесное знакомство с политическим и операционным менеджментом экстракласса. Им трудно уловить разницу между человеком, произносящим правильные слова, и тем, кто способен принять тысячу правильных решений в единицу времени (к слову, суметь различить это — непростая задача даже для профессиональных охотников за головами). Отчасти поэтому у нас плохо соединяются установки на перемены и профессионализм в одном флаконе. Учитывая блокаду со стороны недремлющих властей, задача подготовить несколько сотен таких флаконов — неимоверно трудная, и в стране с ней никто никогда не справлялся.

Такова природа постоянства нашей исторической колеи. Намереваясь в очередной раз из нее выбраться, нужно очень серьезно и очень загодя думать о том, как в нее не вернуться. В то время как различие между административной и инициативной системами управления еще как-то улавливается сторонниками перемен, способ перехода от одного к другому является тайной за семью печатями. И когда чистые помыслами люди решаются на политический гамбит, с их стороны, наверное, было бы честней и гуманней до сжигания мостов предъявить обществу если не развернутый подход к управлению изменениями, то хотя бы будущую команду деятелей, а не замалчивать и не полагаться на авось.

Впрочем, согласно теории коллективного действия, авангарду не запретишь идти своим путем, невзирая на разобщенность и неготовность. Вообще, это вопрос склонности к риску и обостренного ощущения (не)радужности перспектив. Альтернативой форсированному переводу политической ситуации в партер могла бы стать десятилетняя подготовительная работа, посвященная воспитанию способности к коллективным действиям. Это дольше, зато надежней — тот самый вопрос склонности к риску. Плюсом является и то, что на этом пути гораздо больше точек личностной самореализации, больше полей приложения активности; также нет риска дисквалификации при фальстарте, которая в турнирах данного типа бывает пожизненной.