Теперь ясно, почему плакала Ольга, — Маргарита Семеновна в очередной раз проявила свой «золотой» характер. Моршанцев дочитал докладную до конца, но своего имени в ней не нашел и потому удивленно спросил:

— А я-то тут при чем?

— При том, что вы в присутствии Поповой и Воркутина сказали, что анапроган действительно вызывает изжогу, и тем самым…

— Одну минуточку, Ирина Николаевна!

— Не перебивайте меня, Дмитрий Константинович!

— Может, тогда я лучше напишу? — предложил Моршанцев. — Как все было…

— Ладно, давайте вашу версию, — разрешила заведующая отделением.

— Когда я отнес истории на пост, медсестра Попова действительно спросила меня, вызывает ли анапроган изжогу. Я ответил, что да, есть у этого препарата такое побочное действие, и на этом разговор закончился. Воркутин при этом не присутствовал, чужие назначения я не критиковал, никого не консультировал и никого против Маргариты Семеновны не настраивал…

— А вот мне рассказали другое! — взвилась Довжик. — Что вы, Дмитрий Константинович, настраивали против меня…

— Против вас, Маргарита Семеновна, никого настраивать не надо, потому что вы прекрасно справляетесь с этой задачей сами! — огрызнулся Моршанцев.

— Успокойтесь и помолчите! — велела заведующая отделением, снимая трубку местного телефона. — Ольга? Мария там далеко? Пусть зайдет!

Встретившись взглядом с Моршанцевым, медсестра Попова покраснела, сравнявшись цветом лица с Довжик, и призналась, что, будучи обуреваема эмоциями, в частности состраданием к плачущей напарнице, она действительно немного преувеличила, то есть не так выразилась, то есть ее не так поняли… И Воркутин не то чтобы присутствовал при ее разговоре с Дмитрием Константиновичем, а сидел в коридоре метрах в двадцати и разговора слышать не мог, но она ему потом сама сказала, потому что… и так далее…

— Красота! — сказала Ирина Николаевна, выслушав до конца Попову. — Пиши заявление.

— Какое? — не поняла Попова.

— По собственному. Мне не нужны сестры, которые на пустом месте устраивают скандалы. Сегодня отдежуришь, не старшую же за тебя оставлять, а завтра катись на все четыре стороны!

— Ирина Николаевна!

— Еще одно слово, еще один вяк — и ты уйдешь не по-хорошему, а по-плохому!

— Я лучше по-хорошему, Ирина Николаевна! — поспешила ответить Попова.

— Тогда иди к старшей и напиши заявление, да не забудь сказать, что это я тебя отправила!

Дождавшись, пока Попова выйдет, заведующая отделением посмотрела на часы и сказала:

— Через пятнадцать минут будет небольшое совещание для врачей. Передайте Капанадзе и Микешину.

— В ординаторской или у вас? — уточнила Довжик.

— У меня.

В коридоре Довжик окинула Моршанцева презрительным взглядом и сказала:

— А вы, Дмитрий Константинович, не забывайтесь. И не таких обламывали…

— Не дождетесь, — приветливо улыбнулся Моршанцев, открывая дверь ординаторской и галантно пропуская даму вперед.

Довжик гневно фыркнула и слегка толкнула его плечом, не задавайся, мол, Дмитрий Константинович.

Совещание получилось не коротким, а очень коротким.

— Сегодня был очередной конфликт. Думаю, что все уже в курсе, так?

Микешин и Капанадзе кивнули. Пятнадцати минут до начала собрания как раз хватило Довжик для озвучивания своей версии произошедшего и собственного мнения об этом. Моршанцев не перебивал ее монолога, только украдкой раз-другой иронично подмигнул коллегам, давая понять, что рассказ Маргариты Семеновны изрядно приукрашен. Коллеги также украдкой, чтобы не раздражать и без того раздраженную даму, подмигнули в ответ.

— Сестры, конечно, все дуры — чего от них можно ожидать? — продолжила Ирина Николаевна.

Моршанцев не смог скрыть удивления, поэтому ему снисходительно пояснили, новичок же.

— Все умные медсестры становятся врачами или старшими сестрами, Дмитрий Константинович.

— А все умные врачи — заведующими? — продолжил логическую цепочку Моршанцев.

— Заметьте, что это сказали вы, а не я! — Ирина Николаевна улыбалась левой половиной рта. — Но вам, уважаемые мои доктора, следует быть поумнее и поосмотрительнее. Я прекрасно понимаю, что тот, кто проявляет уважение, достоин большего внимания, чем тот, кто уважения не проявляет…

Слово «уважение» было красноречиво проиллюстрировано потиранием большого пальца правой руки об указательный и средний.

— Но не надо зарываться! Зарываться нехорошо, опасно. К тем, кто не проявляет уважения, — на этот раз никаких жестов не последовало, — надо относиться ровно, дружелюбно, не выказывать пренебрежения, то есть — не нарываться! Не на-ры-вать-ся! Вот Отари Автандилович хорошо понимает, как надо общаться с больными…

— Как с больными с ними надо общаться! — хохотнул Капанадзе.