Я бы предположил, что ВТЗ-соединение — особенно ангулярные извилины — могли также создавать взаимодополняющие роли двух полушарий в содействие неким различным видам метафоры: левое полушарие — для кросс-модальных метафор (например, «кричащая рубаха», «острый сыр»), а правое — для пространственных метафор (он «слетел» со своего поста). Все это не получило систематической проверки. Однако, как я заметил раньше, оба пациента с повреждением левой ангулярной извилины, которых я тестировал, были глухи к переносному смыслу пословиц и метафор, а также не прошли тест «буба — кики».

И наконец, я хотел бы обратиться к эволюции языка. Эта тема всегда носила дискуссионный характер. Язык изумляет. Его тонкости и нюансы (включая то, что мы называем «рекурсивность» [48] ) в сочетании с огромным лексиконом создают чрезвычайно изощренный механизм. Легко представить, что такое свойство, как длина жирафьей шеи, является результатом растущего накопления случайных возможностей. Но как мог такой необычайно сложный механизм, как язык, с несметным количеством взаимосвязанных компонентов эволюционировать по воле слепого случая — то есть естественного отбора? Каким образом мы сделали переход от хрюканья, рычания и ворчания наших предков приматов ко всей утонченности Шекспира или Джорджа Буша? На этот счет существует несколько теорий. Алфред Рассел Уоллес считал этот механизм необычайно сложным. Он категорически отрицал его эволюцию в процессе естественного отбора и утверждал, что он должен быть результатом божественного провидения. Вторая теория была предложена Ноамом Хомским, отцом — основателем лингвистики. Хомский говорил нечто похожее, хотя он не ссылался на Бога. Он считал, что этот изощренный и усложненный механизм не мог возникнуть в результате естественного отбора, то есть слепого случая, а скопление сотен миллиардов нервных клеток на таком крохотном пространстве могло появиться только в связи с возникновением новых физических законов. Практически он говорил о чуде, хотя и не произносил этого слова. К сожалению, ни теорию Уоллеса, ни идеи Хомского невозможно проверить. Третья идея была предложена блестящим психологом Стивом Линкером из Массачусетского технологическою института (Massachusetts Institute of Technology, MIT). Пинкер считает: то, что мы видим сегодня — это результат эволюции. Просто он кажется таинственным только из-за незнания нами ее промежуточных этапов. Я подозреваю, что он на правильном пути — естественный отбор может быть единственным правдоподобным объяснением. Однако Пинкер не продвинулся достаточно далеко. А мы биологи, и нам нужны детали. Мы хотим знать, какими были эти промежуточные этапы, а не одно лишь предположение о том, что язык мог развиваться путем естественного отбора. (На этот счет существует технический термин «траектория прохождения через пригодный участок».) И крайне необходимый ключ к разгадке этих "этапов, полученный при изучении эффекта «буба — кики» и синестезии, подводит меня к предположению о том, что я называю теорией синестетических источников происхождения языка.

Теперь обратимся к лексикону. Как нам удалось разработать общий словарь — такой громадный объем из тысяч слов? 9 Могли ли наши предки — гуманоиды сидеть вокруг костра и говорить: «Теперь эту штуку все будем называть топором?». Конечно нет. Но если они не делали этого, то что же? Пример «буба — кики» дает нам ключ к этой загадке. Он показывает, что существует непроизвольный «опережающий перевод» представленной в веретенообразной извилине зрительной информации об объекте в слуховую, представленную в слуховой коре. Другими словами, синестетические кросс-модальные абстрактные понятия уже подключены — это, если можно так выразиться, «опережающий перевод» визуального изображения в аудиальное представление. Конечно, это очень незначительный сдвиг, но, чтобы дать чему-то начало, для эволюции вполне достаточно и такого 10 .

Правда, это только часть истории. Подобно тому как существует опережающая встроенная кросс-модальная активация между звуком и зрительным образом — эффект «буба — кики», есть также и непроизвольная кросс — активация между зрительным полем в веретенообразной извилине и зоной Брока в лобной части мозга. Она создает программы, контролирующие мышцы, которые участвуют в воспроизведении звуков, речи и артикуляции — наши движения губами, языком и ртом. Откуда мы это знаем? Произнесите слова «низенький», «крошечный», «мизерный». Посмотрите на свои губы в это время: они мимически воссоздают визуальное изображение того, что вы говорите. А теперь скажите «огромный», «большой»… Такое подражание выявляет опережающий сдвиг к отображению определенных визуальных форм в конкретных звуках, представленных в моторных картах зоны Брока (см. рис. 4.7).

В третьей части моей теории содержится утверждение о том, что помимо вышесказанного существует опережающая перекрестная активация между проекциями руки и рта в мозгу, которые находятся в непосредственной близости друг от друга на карте Пенфилда (см. рис. 1.6). Могу проиллюстрировать это, воспользовавшись примером Дарвина. Он заметил, что когда люди что-то режут ножницами, они бессознательно сжимают и разжимают свои челюсти, как будто подражая движению пальцев. Я назвал этот феномен синкинезией, потому что области руки и рта находятся близко в мозгу и, возможно, здесь существует некоторая избыточная активность сигналов, идущих от жеста к воспроизведению звука (например, движения рта, произносящего такие слова, как «низенький», «крошечный» или «мизерный»).

Система невербального общения была чрезвычайно важна для наших предков — гуманоидов, поскольку во время охоты они не могли обмениваться громкими окриками. Мы также знаем, что правое полушарие осуществляет эмоциональные гортанные звуки при поддержке передней поясной извилины. Совместите это с «опережающим переводом» жестов руки в движения губ и языка, и вы получите первые слова гуманоидов — «протослова».

Таким образом, мы имеем три группы: первая — рука рот, вторая — рот в зоне Брока / зрительный образ в веретенообразной извилине / звуковой контур в слуховой коре; и третья — слух/зрение (эффект «буба — кики»). Работая совместно, все три группы имеют самостоятельный синергетический эффект вся эта лавина завершается возникновением примитивного языка (см. рис. 4.7).

Все это прекрасно, но как мы объясним иерархическую структуру синтаксиса? Например: «Он знает, что я знаю, что он знает, что у меня были шашни с его женой» или: «Она ударила мальчишку, который поцеловал девчонку, которую она терпеть не может». Как складывался в языке этот иерархический порядок? Отчасти, как мне кажется, он отталкивался от семантики [49] , из области височно-теменно-затылочного соединения (ВТЗ), которая включает абстракции (я уже рассказывал о том, как они могли развиваться). Возможно, что абстрактные понятия (и семантика) переросли в синтаксические структуры и могли играть ведущую роль в ее эволюции. Однако иерархическое «дерево» синтаксиса могло эволюционировать в связи с использованием орудий. Ранние гуманоиды умели пользоваться орудиями, в особенности теми, что известны как сборная техника: из куска камня делается головная часть — первая ступень, затем к ней приделывается рукоять — вторая ступень, и, наконец, готовое изделие используется как орудие труда или охоты — ступень третья. Между этой функцией и расположением слов в длинном предложении есть операционная аналогия. По-видимому, то, что исходно развивалось в области ручной деятельности, теперь воспринято и ассимилировано в зоне Брока и применяется в таких аспектах синтаксиса, как иерархические построения языка.

Рисунок 4.7

Новая теория синестетических источников происхождения языка. Стрелки изображают изменение топографии перекрестных территорий, которые мы определили для синестезии в веретенообразной извилине.

а. Непроизвольное синестетическое соответствие между очертаниями зримых объектов (как представлено в IT и других зрительных центрах) и звуковым контуром, представленным в слуховой коре (как в нашем примере с «бубой — кики»). Такое соответствие могло бы базироваться либо на прямой перекрестной активации, либо при содействии ангулярной извилины — ее участие в межсенсорных преобразованиях давно известно.