— Да!

— И все. что я тебе скажу, останется между нами?

— Да!

— Ладно. — сказал он, — я скажу тебе. Я не присутствовал при этом, но осведомлен полностью.

В этом можно было не сомневаться. Льюис Карр знал больничные сплетни не хуже любой сиделки. Он вбирал сведения о том, что делается вокруг, инстинктивно, подобно тому, как другие вдыхают воздух.

— Девушка поступила в четыре утра в приемный покои, при смерти. В бреду. Диагноз был совершенно ясен — кровотечение из влагалища. Температура около сорока, кожа сухая и пониженного тургора, дыхание прерывистое, пульс частый, давление пониженное. Она все время просила пить. — Карр глубоко вздохнул. — Стажер посмотрел на нее и распорядился сделать проверку на совместимость, чтобы начать переливание крови. Он взял у нее кровь для анализов и поспешно влил литр раствора глюкозы. Он также попытался найти источник кровотечения, но не смог, поэтому дал ей окситоцину и в качестве временной меры ввел тампон. Тут он узнал от матери, кто эта особа, и со страху чуть не навалил в штаны. Вызвал главного врача. Начал переливание. И вкатил ей большую дозу пенициллина профилактически. К несчастью, он сделал это, не заглянув в ее амбулаторную карточку и не осведомившись у матери, нет ли у нее к чему-либо аллергии.

— А у нее была аллергия?

— Еще какая! — сказал Карр. — Через десять минут после инъекции пенициллина у нее началось удушье, искусственное дыхание не помогало. К этому времени из регистратуры принесли амбулаторную карточку, и стажер понял, что наделал. Тогда он ввел ей миллиграмм эпинефрину. Это ничего не дало, и он перешел к капельному введению бенадрила, кортизона и аминофиллина. Ее перевели на кислород. Но она начала синеть, у нее сделались конвульсии, и через двадцать минут она умерла. Скорее всего девица и без того умерла бы: судя по всему, к моменту поступления она успела потерять почти пятьдесят процентов крови. Это уже конец, как ты знаешь — шок обычно необратим. Так что, возможно, мы все равно не смогли бы спасти ее. Но, конечно, от этого не легче.

— Но зачем стажеру было вообще вводить ей пенициллин?

— Таков, как ни странно, общий порядок в больнице, — сказал Карр. — Так уж заведено, когда больные поступают с определенными симптомами. Когда привозят девиц с маточным кровотечением и высокой температурой — то есть с возможным заражением, — мы делаем им «дв», укладываем в постель и впрыскиваем антибиотики. Обычно на следующий день они выписываются. А в историю болезни это записывается как самопроизвольный выкидыш.

— И такой диагноз записан в истории болезни Карен Рендал? Выкидыш?

— Да. Самопроизвольный. Мы всегда так записываем, чтобы не возиться потом с полицией. Нередко приходится иметь дело с криминальными или сделанными своими средствами абортами. По большей части больные эти бывают в истерическом состоянии и плетут Бог знает что. Мы тихонько делаем что надо и поскорее отправляем их домой.

— И никогда не заявляете в полицию?

— Послушай, за год к нам попадает до ста женщин в таком виде. Если бы мы докладывали полиции о каждом подобном случае, то не вылезали бы из судов, у нас не оставалось бы времени на исполнение своих прямых обязанностей.

— Но разве закон не требует…

— Конечно, закон требует, чтобы мы сообщали о таких случаях. Закон требует также, чтобы мы сообщали о каждом случае физического насилия, но если начать докладывать о каждом пьянице, ввязавшемся в кабацкую драку, этому конца не будет. Но предположим, ты знаешь, что данную больную оперировал какой-то коновал; предположим, ты вызываешь полицию. Следователь приезжает на следующий день, а больная говорит ему, что выкидыш был самопроизвольный. Или что она сама устроила его себе. Во всяком случае, правды она не скажет, и полиция будет недовольна. Причем недовольна тобой, потому что вызывал ее ты.

Я не собирался с ним спорить. Поэтому переменил тему:

— Почему же тогда это обвинение против Ли? Что произошло?

— Когда Карен умерла, — сказал Карр, — миссис Рендал впала в истерику. Она начала кричать и ей дали транквилизатор. Она взяла себя в руки, но продолжала настаивать, будто ее дочь сказала, что аборт сделал Ли. Поэтому она вызвала полицию.

— Миссис Рендал вызвала?

— Вот именно.

— А как же диагноз?

— Он остается прежним — «выкидыш». Это официальное медицинское заключение. Замена его на «криминальный аборт», с нашей точки зрения, не имеет достаточного обоснования. Только вскрытие покажет, был ли действительно произведен аборт.

— Вскрытие показало это, — сказал я. — Причем аборт был сделан вполне квалифицированно за исключением небольшой перфорации, Сделан кем-то, кто дело знал, но недостаточно хорошо.

— Ты разговаривал с Ли?

— Сегодня утром. Он утверждает, что не делал его. Исходя из результатов вскрытия, я ему верю.

Карр достал из кармана фонендоскоп и стал крутить его в руке.

— Грязная история, — сказал он. — Очень грязная.

— Ее нужно расчистить, — сказал я, — не можем же мы просто умыть руки.

— Нет, конечно, — согласился Карр. — Имен в виду, однако, что Дж. Д. Рендал в ужасном состоянии. Он чуть не убил беднягу стажера, когда узнал, чем ее лечили. Я присутствовал при этом и думал, что он задушит парня своими руками.

— А кто этот стажер?

— Некто Роджер Уайтинг. Вполне приличный парень, хоть и учился не Бог весть где.

— Как его найти?

— Дома, наверное. Сменился сегодня в восемь утра. — Карр нахмурился и снова повертел свой фонендоскоп. — Джон, ты действительно хочешь ввязаться в это дело?