Кирилл хотел было еще что-то спросить, но понял, что сейчас не до него, и отпустил санитара.

В попытках подняться прошло еще несколько часов. Из долетавших до него разговоров медперсонала и больных Кирилл узнал, что после их неудачного рейда были предприняты еще три попытки прорвать блокаду Комсомольской, но ни одна не увенчалась успехом. Поэтому, что там сейчас творится, никто не знал. Связь с «большим метро» так же прервалась, и, по сути, три станции Северной партячейки оказались изолированными, а понять, захвачена коммунистическая твердыня полностью или еще сопротивляется, было невозможно. И еще: на брезентовой стене рядом с операционной висел список здешних пациентов. Преодолевая головокружение и без малого держась за воздух, Зорин кое-как добрался до него и принялся водить по строкам пальцем. Листки были исписаны мелким кривым почерком, и часть фамилий была зачеркнута, но Ивана Зорина в списке не значилось.

«Значит, он на фронте, — решил Кирилл. — Значит, воюет. Нечего и мне разлеживаться».

О каком-либо ином варианте Зорин-младший даже не думал. Не мог такой сильный, такой бесстрашный человек, как его отец, взять и умереть… не мог.

— НАЗАД!!! — полог операционной с шумом распахнулся, и хирург буквально выпал наружу.

На операционном столе полулежал-полусидел бритый наголо мужчина и, размахивая скальпелем, отгонял от себя врачей. Одна его нога, а точнее культя, вся в крови, порванная и раздробленная, еле держалась на тонких сухожилиях. Доктор поднялся на ноги и направился в «комнату».

— Не подходи! — рычал бритый, а потом подался назад, не удержался и с грохотом свалился на пол.

У Зорина защемило сердце, и он отвернулся, сразу же поняв, что раненому должны были отнять конечность. Спасти жизнь, сделав инвалидом. Да ведь не жизнь это будет… так, существование… отсрочка… Инвалид! Кого в метро не страшило это слово? Мужику бы еще жить, работать, делать детей, коммунизм строить… а теперь? Инвалиду в метро трудно, даже на Красной ветке. Кирилл понимал ярость этого человека.

Он еще раз посмотрел на операционную. Туда уже вбежали несколько дежурных, которых санитар привел с платформы. Бритого скрутили. Теперь его уже держали трое. Хирург потянул со стеллажа ножовку. Мужчина предпринял последнюю попытку освободиться и отчаянно закричал. Занавеску задернули. Кирилл закрыл глаза и откинулся на подушку. Ему было стыдно. Стыдно перед этим бедолагой, «обитателями» госпиталя, умершими однопартийцами. Ведь получалось, что он, Зорин Кирилл Иванович, — трус… жалкий трус и подлец! Он, здоровый, крепкий, молодой мужчина с целыми руками и ногами, даже не раненый, отлеживался из-за какой-то головной боли! Прячется за спинами своих сражающихся соратников, пока они проливают кровь на фронте. Пустяковое головокружение, недомогания в легкой форме… Кирилл хотел было сорвать повязку, но она присохла к коже и волосам, и голова опять отозвалась вспышкой острой боли.

Мужик больше не кричал…

«Потерял сознание… — подумал Зорин. — Но что же я тут делаю? Чего жду?! Надо бежать! На фронт! Прямо так, в повязке, черт с ней! Потом отмокнет и сама отвалится. Главное — как можно скорее покинуть эти брезентовые застенки… И еще, на секунду забежать к Иришке, успокоить. Ведь она, наверное, волнуется, переживает за меня!.. А потом на передовую… заслужить… оправдать… искупить собственной кровью… Только бы не подумали, что я отсиживаюсь! Только бы не назвали трусом!»

Была глубокая ночь, когда Кирилл решил: пора! Он нашарил в темноте ботинки, протолкнул в них ноги и, не обращая внимания на головокружение, завязал шнурки. В палатке было довольно темно и тихо. Все спали. Зорин открыл прикроватную тумбочку и принялся тихонько исследовать ее содержимое. О том, что он будет говорить, если кто-нибудь войдет или его остановят, думать не хотелось. Под руку попадался разный хлам. Нечто тонкое с щетинкой… так это зубная щетка… гладкое с округлыми краями, наверное, мыльница… тряпочный рулончик, похоже, бинт. Надо будет прихватить, на всякий случай… Нож! Кирилл не поверил собственной удаче и вновь принялся ощупывать предмет. Узкая рифленая рукоятка, спираль штопора с одной стороны… Это определенно перочинный нож! И не маленький! Но откуда?! Зорин посмотрел на соседнюю койку. Там, повернувшись к юноше спиной, мерно посапывал какой-то мужик.

«Вот так беспечность, — подумал Кирилл, забирая с полки сокровище. — Хранить такую вещь в тумбочке… Просто немыслимо. Ладно, брат, я тебе твою собственность потом обязательно верну. Но не идти же в туннель с голыми руками, сам понимаешь…»

Когда юноша вынимал из тумбочки нож, рулончик бинта вывалился, упал на пол и закатился под кровать. Кирилл чертыхнулся, закрыл дверцу и нагнулся. Голова опять поплыла, но бинт лежал недалеко. Зорин без труда достал его, смотал и, стараясь переступать как можно тише, двинулся к выходу.

К величайшему удивлению юноши, на столе, за которым должен был сидеть дежурный, лежала раскрытая тетрадь в клетку и выключенный фонарик. Бежать оказалось проще, чем предполагалось. Быстро сунув фонарь в карман, Кирилл обогнул палатку госпиталя и остановился, чтобы осмотреться. Патрульных он увидел сразу же. Они двигались со стороны Сталинской, тщательно осматривая пространство между палатками.

«Вот же черт! Ну почему именно с этой стороны?! Как глупо получается: в госпиталь уже не вернешься… Иришенька, подожди еще немного, потерпи, слышишь? Я приду, но сейчас, видишь, никак не выходит. Сама судьба меня на фронт толкает… Прости меня, родная, что я тебя заставляю волноваться!» — мысленно попросил прощения у любимой Зорин.