На заднем сиденье мы с Лолой добрых пять минут провели в молчании, прежде чем я рискнула сделать замечание:

— Знаешь… боюсь, что не подхожу на роль детектива в юбке.

— О Боже! Я ожидала, что ты скажешь что-нибудь в этом духе, — отозвалась Лола. — Я бы сильно удивилась, если бы появилась твоя статья «Нэнси Дрю и дело о пропавшем дизайнере».

— Теперь мы снова вернулись на свет Божий… Ты действительно считаешь, что у нас есть причины беспокоиться из-за Луиса-Хайнца? Не думаешь, что он просто ушел в самовольную отлучку на некоторое время?

— Честно говоря, я думаю, это было бы как раз в духе Луиса-Хайнца, — задумчиво кивнула Лола. — Я хорошо представляю себе, как он сейчас переступает порог двери — так же, как если бы он сам следовал своим распоряжениям и носил бандану на глазах, сидя на «веспе».

Мне стало смешно. Что на нас нашло? Сбежавший из Америки учитель французского языка, репортер раздела моды и агент по связям с прессой — если бы мы отправились в бар, то стали бы поводом для анекдота. Кто мы такие, чтобы строить из себя «Ангелов Чарли» [37] ?

— Жак — клянусь Богом! — вероятно, просто принимает все слишком близко к сердцу, — попыталась я дать разумное объяснение. — Прошло всего полтора дня. Возможно, он неправильно понял то, что говорил Луис-Хайнц на эсперанто. Нельзя сказать, что я совсем неопытна в таких делах, но уверена — Жак позвонит мне завтра и сообщит, что все просто чудесно. И тогда я получу свою статью… Но что ты думаешь по поводу телефонного звонка вчера утром, кто бы это мог быть?

— Ну, кто-то, обманывающий междугороднюю телефонную службу для говорящих по-португальски. — Лола усмехнулась. — Не знаю, но иногда, когда Луис-Хайнц не понимал кого-то, говорящего по-французски или по-английски, он просто говорил по-португальски. Ей-богу.

— Правда?

— О да. Или, черт, это мог быть Бартоломе, который, вероятно, имел новости, когда звонил мне в ответ. — Лола растягивала слова и зевала и выглядела так же уютно, как котенок, свернувшийся клубочком у камина. — И что ты теперь собираешься делать?

— Гм-м, — промычала я уклончиво. — Для начала вернусь в гостиницу и проверю поступившие сообщения. Надо разобрать накопившийся рабочий материал…

— Угу. А некоего лихого американца, разыскиваемого тобой, ты тоже причисляешь к «рабочему материалу»? И что это будет за текст — «Дело потерявшей голову модницы»?

— Понятия не имею, о чем ты! — процедила я сквозь зубы. Ненавижу, когда я просвечиваю насквозь, как не готовый к массовым продажам образец платья.

Водитель такси высадил Лолу у ее дома в ужасно шикарном квартале Марэ и продолжил свой путь на запад, к моему отелю. Вслед за солнцем уходил еще один день недели моды, а что я успела сделать за это время? Публичное падение (как будто не было лучшего способа привлечь к себе внимание). Несколько тысяч евро долга. Слишком много пропущенных показов, если посчитать. Исчезнувший модельер, и, следовательно, отсутствие статьи (пока, во всяком случае).

И так далее, подытожила я, когда такси остановилось перед гостиницей и я расплатилась, спросив у водителя квитанцию. Один огромный отчет о расходах. Я воображала, что по крайней мере экономлю для Родди несколько пенни, так как не пользуюсь личным автомобилем и услугами шофера, как того требовала моя предшественница Лоурел, и он нехотя соглашался. «Все другие редакторы разделов мод так делают», — заявляла она с надутым видом. Это длилось всего неделю, но Родди проклинал все на свете, когда выяснил, что расходы Лоурел на ту самую неделю в Париже могли бы продлить работу недавно прикрытого бюро «Уикли» в Тбилиси еще на два месяца! Лоурел не собиралась быть отлученной Родди, и, как оказалось, ей не пришлось этого делать.

Когда я говорила Нику, что она ушла, чтобы найти себя в «Фиджи», я в действительности имела в виду, что моя предшественница нашла богатого пожилого поклонника (соответственно наследника сахарно-тростникового состояния) и он взял ее туда.

Как бы там ни было, я усвоила урок, полученный Лоурел: если вам не повезло с установленным лимитом, то по крайней мере вы узнаете, каковы пределы допустимой погрешности. Родди был очень похож на офицеров таможни аэропорта имени Дж. Ф. Кеннеди в Нью-Йорке. Они не цепляются к вам из-за ста долларов сверх установленного восьмисотдолларового беспошлинного лимита на импорт. Но в то же время они становятся в высшей степени подозрительными, если вы заявите в декларации действительно низкую сумму. (Родди сказал бы, что я плохо собирала сплетни, если мои командировочные расходы не включали бы по меньшей мере полдюжины ленчей в его самых любимых ресторанах.) И еще одну вещь нельзя забывать: стервятники чувствуют ваш страх.

После бесчисленных случаев потения от ночных ужасов и выкручивания рук на каждом шагу, начиная от момента получения формуляра таможенной декларации в самолете до длительного пути к воротам сначала иммиграционного контроля, а затем таможни, только чтобы быть пропущенной (машут рукой «проходи») после небрежного контроля или зловещего предупреждения, я кое-что поняла.

Я должна выглядеть более подозрительной, чем настоящий растаман, пахнущий ладаном и жадно чавкающий «Читос».

Теперь я научилась быть спокойной, хладнокровной и не обращать внимания на мелочи. Я не имею в виду, что никогда не заявляла в декларации меньше, чем ввожу! (И даже если делала слишком много покупок за рубежом, была уверена, что тем самым помогаю мировой экономике.)